«Страшно? Тревога сейчас. Ловишь ощущения?» Фрагмент книги больничного клоуна Игоря Наровского — о войне и помощи детям во Львове

В издательстве Freedom Letters года вышла книга латвийского больничного клоуна Игоря Наровского, который помогает украинцам, пострадавшим от войны, — «Смеющийся красный». «Медуза» публикует отрывок, в котором Наровский описывает первые дни во Львове, куда они приехали вместе с шотландским клоуном Сьюзи Фергюсон.

Сирены

Заселившись в хостел, мы первым делом осмотрели подвал под укрытие. Пол был заставлен ведрами с краской.

— Если в нас попадет, никакое бомбоубежище не поможет, — заметив наше недоумение, пояснил администратор.

Мы поднялись в номер. Приняв душ и приготовив клоунские костюмы для завтрашней работы в больнице, мы наконец улеглись. Я отложил телефон и стал засыпать. Сьюзи рисовала в блокноте скетчи.

Экран загорелся, писала Таня. Она везла группу больничных клоунов из Харькова и уже была во Львове.

«Страшно? Тревога сейчас. Ловишь ощущения?»

Странный вопрос. Странная постановка вопроса. Странное время говорить о чувствах. Почти полночь.

Я ответил, что город прекрасен, что нет причин для тревоги, что я не один — со мной Сьюзи. Писал, как здорово, что все смогли приехать, и я завтра всех встречу.

«Нет, — перебила Таня, — сейчас время тревоги. Отбоя не было».

До этого момента мы как будто говорили на разных языках.

«Сейчас воздушная тревога?» — спросил я.

«Да, угроза. Отбоя не было».

Окно в номере было приоткрыто, но сирены не слышно. Я выглянул на улицу. В центре двора стоял огромный каштан. Как и мы, зажат в четырех стенах.

«Она еще звучит?»

«Нет, угроза может быть пять минут или полтора часа, — объяснила Таня. — Сирена зазвучит снова, когда тревога закончится. Не все же время сигналу реветь. Погоди».

Таня скопировала в чат сообщение:

«!УВАГА. На Львівщині повітряна тривога.

Усі — в укриття!»

В ужасе я повернулся к Сьюзи. Она рисовала что-то в блокноте, не подозревая, что все изменилось за секунду. У меня не было ни малейшего представления, как начать. Оборота air-raid warning не было в моем английском. Я вбил в переводчик «воздушная тревога» и показал экран Сьюзи. Не вставая с постели, мы перешли из мира в войну. Глядя друг на друга, мы молча решали: встать, одеться и идти в бомбоубежище или пережидать тревогу в комнате. Тем более, по словам администратора, укрыться нам было негде.

Вой сирены прервал наши метания.

«О, заревела, — тут же написала Таня. — Отбой. Обнимаю тебя и Сьюзи. Так-то тут безопасно. По сравнению с Харьковом вообще Багамы. И еще: если вдруг застанете работу ПВО, ни в коем случае не снимать и не выкладывать в эфир. Просто напоминаю правила жизни в Украине. Это может быть очень громко и очень красиво».

Я — Одиссей Лаэртид

Областная детская больница «Охматдет». Со стороны парадного входа пятиэтажное здание было обнесено строительными лесами. Евгения ждала нас внизу. Мы впервые встретились вживую. В летнем строгом платье, она была похожа на ребенка, которого выбросило в мир взрослых. Просилось что-то канареечно-желтое к ее совершенно детским горящим глазам. В жизни она была еще красивее.

Мы поднялись на четвертый этаж. Старый Львов стоял в окнах, бликуя жестяными крышами. Больница находилась на возвышенности — какая легкая мишень. Евгения провела нас в ординаторскую, где мы могли переодеться и настроиться.

Мистер Робин и Доктор Мейби. Увидев этих двоих, Евгения привстала на носочки и по-детски улыбнулась. Клоуны шагали по темному коридору, уже не помня, откуда только что вышли, и совершенно не понимая, в какую сторону им идти. Их устраивало любое направление. Единственное, чего они опасались, — сирен воздушной тревоги.

Человек преломляется в клоуне как в призме. В этой игре света часто уже заложена метафора, охватывающая обстоятельства. Нужно только ее увидеть. Клоун преломляет свет человека и наполняет настоящий момент красками.

Я — Мистер Робин.

У входа в отделение ждут люди. Мейби открывает стеклянную дверь и пропускает меня вперед. «Только после вас». «Что вы!»

«Я настаиваю». «Нет, это я настаиваю». С карикатурной учтивостью мы кланяемся друг другу, пока я не теряю равновесия и не вваливаюсь в отделение. Вскочив, бросаюсь к двери. Тяну на себя — закрыто. Мы разлучены — на этот раз уже точно навсегда. Раздуваем из этого трагедию.

— Дверь открыта, — объясняет девочка. — На себя. Да не ты! Ты — в другую сторону. Господи!

Она не выдерживает, встает и открывает нам дверь.

Мы бросаемся друг к другу, пролетаем мимо и снова оказываемся по разные стороны. Отчаяние! Соприкасаемся ладонями через стекло. Пальцем чертим на стекле лабиринт. Один ведет, второй следует по пятам, чтобы не заблудиться.

— Что ж вы делаете! — обрывает игру гневный голос старшей медсестры. — Мы только что вымыли стекла.

Я гляжу на нее растерянно, как будто она разнесла ногой мой песочный замок. Обидно и больно, но вместо оправданий я целую ей руку. Она по инерции еще ругает меня, но сама уже не верит в свою злость и не может сдержать улыбки.

— Дайте же вас обнять, — выдыхает медсестра и крепко прижимает меня к себе.

* * *

Первая палата. Дети умоляют проверить угол возле раковины. Мейби заглядывает за дверь и превращается в камень. Встретилась взглядом с Медузой Горгоной (убранной в угол шваброй). После долгого смеха дети соскакивают с коек и бегут на помощь. Спасти Мейби удается, став ее отражением.

* * *

Пол предательски пищит. Перебираем всевозможные уловки, чтобы войти незамеченными. Пробуем прокрасться, пройтись колесом, лунной походкой — все без толку. Разбегаюсь — прыжок! Повисаю на лампе, раскачиваюсь, перелетаю на подоконник — в форточку! Лечу шесть этажей вниз, бегу двенадцать лестничных пролётов наверх и я снова тут, на пороге седьмой палаты. Меня подняли на смех. Никто не поверил, что я действительно все это проделал.

* * *

Крик вырывается из процедурной и проносится по отделению. Бежим на голос.

Сквозь матовое стекло мне видится силуэт трехглавого чудовища. Я толкаю дверь, и зловещий образ распадается на три фигуры: женщину-врача, маленького мальчика и нависающего над ним отца.

— Ян, не бойся, — упрашивает ребенка отец. — Доктор только тебя послушает. Подыши.

Мальчик стоит с задранной под подбородок футболкой. Металлическое ухо стетоскопа методично двигается по голой спине. Яна выгибает колесом: он напуган. Краснеет и надрывается плачем. Поставить диагноз невозможно.

— Смотри, кто к тебе пришел, — с наигранным восторгом старается отвлечь его папа.

Ян открывает глаза. Перед ним клоун в красном пиджаке. Прежде чем мальчик заплачет, я успеваю выхватить из кармана ярко-оранжевый пузырек. Это сработало, подарило мне еще пару секунд для маневра. Отщелкиваю колпачок и выдуваю мыльный пузырь. Один, один лучше. Все следят за единственным представлением. Радужно переливаясь, пузырь взлетает под потолок, подхваченный потоком воздуха, зависает и — па! — лопается. На смену напряжению приходит очарованность чудом. Тесный бокс, кажется, стал просторнее.

Я выдуваю еще один и гоню его к мальчику, поддувая то с одной стороны, то с другой. Ян сам не замечает, как мы оказываемся лицом к лицу. Подношу колечко с мылом к его губам.

— Дуй!

Мальчик набирает воздуха в легкие и что есть сил дует. От такого порыва мембрана рвется, и мыло брызгает в глаз.

— Ай! — я зажмуриваюсь, валюсь на спину и ванькой-встанькой возвращаюсь на ноги. — Еще раз!

Он смеется и дует нежнее. Выдох оформляется в мыльный пузырь и плывет по воздуху, как крошечный дирижабль.

Тем временем врач уже сигналит мне из-за спины: «продолжай, продолжай — держи чуть подальше — замри — еще раз». Игра стала решением: когда врачу надо было послушать глубокий вдох, я относил кольцо дальше, и Ян набирал больше воздуха. И наоборот. После пары таких мыльных пузырей процедура закончилась.

Издательство «Медузы» выпускает книги, которые из-за цензуры невозможно напечатать в России. Теперь в нашем «Магазе» можно купить не только бумажные, но электронные и аудиокниги. А еще «Медуза» начала издавать художественную литературу. Это один из самых простых способов поддержать редакцию и наш издательский проект.