Дом как рыба Умер Фрэнк Гери — самый знаменитый современный американский архитектор. Вот как он изменил Бильбао и весь мир

В США 5 декабря в возрасте 96 лет умер Фрэнк Гери — главный американский архитектор-деконструктивист, здания которого становятся символами городов (вы наверняка помните его музей в Бильбао или волнистые дома в Дюссельдорфе). Архитектурный журналист Ася Зольникова вспоминает главные работы Гери и рассказывает, как он изменил наши представления об архитектуре.

Сегодня многие архитекторы и критики пишут, что вместе с Гери ушла эпоха — он был одним из самых известных современных архитекторов и совершенно точно самым великим из американских. Его работы, особенно в лучшие годы, причисляли к деконструктивизму; этот термин относился к архитектуре, которая в 1980-е отвергала прежние ограничения.

И хотя его методы ближе к художественным, чем к архитектурным, за шесть десятилетий карьеры он спроектировал больше 70 зданий: от семейных домов до музеев и концертных залов. Всю профессиональную жизнь он старался расширить представления о современной архитектуре, сознательно отступал от модернистских догм — и, в отличие от многих архитекторов-современников, полагал, что архитектура должна вызывать эмоции и удивлять. Свои здания Гери не считал произведениями искусства, потому что, как он объяснял, в них есть туалеты — и «настоящим» художникам это не понравится.

Гери отличался от большинства коллег тем, что его знала широкая публика. Обычно архитектура — тихая профессия. Только по-настоящему крупные и заметные мастера могут позволить себе опираться не на правила рынка, а на собственный узнаваемый стиль, еще меньше архитекторов узнают в лицо. Гери был популярнее любого: журнал Vanity Fair в 2010 году назвал его «самым важным архитектором нашего времени». Он — первый среди коллег, кому посвятили серию «Симпсонов»: в ней Гери вдохновился скомканным клочком бумаги и создал макет той же формы. Архитектор сам озвучил эпизод — как и в детском мультсериале «Артур», где помогал герою и его друзьям смастерить домик на дереве. Сравнимой медийностью обладала разве что еще одна деконструктивистка, Заха Хадид, с которой Гери дружил тридцать лет — до самой ее смерти в 2016-м.

Популярность Гери стала и его преимуществом, и главной уязвимостью — он был слишком заметным для критиков. Нередко самые известные проекты архитектора называли уродливыми, а в последние годы его все чаще обвиняли в самоповторах. Но, несмотря на это, Гери вошел в историю архитектуры еще при жизни и получил все самые важные архитектурные награды.

В 1989 году за вклад в профессию Гери вручили Притцкеровскую премию — главную архитектурную премию мира. Жюри отметило, что его проекты «лучше всего сравнивать с джазом, полным импровизации и живого, непредсказуемого духа». Еще через пару лет Гери получил главный заказ в своей карьере — Музей Гуггенхайма в Бильбао, в Стране Басков.

Эффект Бильбао

Считается, что строительство этого филиала нью-йоркского Музея Гуггенхайма оживило город. Здание открыли в октябре 1997-го — и в следующие три года музей посетили около четырех миллионов человек. За это время стоимость строительства полностью окупилась; музей до сих пор приносит местной экономике около 400 миллионов евро ежегодно. Этот феномен получил даже неофициальное название — «эффект Бильбао».

Но на деле все было несколько сложнее. До 1990-х портово-промышленный Бильбао, прежде процветавший благодаря сталелитейным заводам, добыче железной руды и судостроению, действительно пребывал в упадке. К 1980-м заводы обеднели, экологическая обстановка ухудшалась, молодежь уезжала. Мэр Бильбао Хуан Мари Абурто в 2022 году, когда отмечали 25-летие музея, вспоминал:

Музей по проекту Гери действительно помог городу преодолеть кризис идентичности; не зря испанские чиновники говорили архитектору, что им нужен аналог Сиднейского оперного театра — то есть здание-символ. Но не стоит преуменьшать значение всех остальных работ: за эти годы в городе улучшили инфраструктуру, построили новые мосты и небоскребы, отреставрировали историческую застройку; на одну только расчистку реки Нервьон в Бильбао потратили миллиард евро. Кроме того, одновременно с Гери в городе работали и другие именитые архитекторы: Норман Фостер спроектировал метро, а Сантьяго Калатрава — аэропорт.

И все же с тех пор по ассоциации с Бильбао каждый крупный город захотел заполучить здание-аттракцион, хотя в полной мере повторить этот успех пока нигде не удалось. Иногда иконические объекты влияли на города ровно противоположным образом: к примеру, в 2021 году это случилось с Ливерпулем. Город, который воспрял после полувекового упадка, исключили из Списка Всемирного наследия ЮНЕСКО, потому что компания Liverpool Vision радикально изменила историческую набережную, застроив ее вычурными зданиями.

Гери считается архитектором, чьи здания могут все: возрождать города, изгибаться под любым углом, покрываться самыми дорогими металлами, почти левитировать. Уже после 70 лет он спроектировал множество зданий-символов по всему миру: комплекс Новой таможни в Дюссельдорфе (местные жители называют его Gehry Bauten, «здания Гери»), струящийся Фонд Луи Виттона в Париже, концертный зал Уолта Диснея в Лос-Анджелесе. В России Гери так и не поработал — по-видимому, в 1990–2000-е опыта у российских подрядчиков на столь сложные здания не хватало.

За несколько лет до смерти, в 2021 году, Гери завершил башню фонда LUMA в Арле; сверкающая облицовка здания из нержавеющей стали вдохновлена мазками Винсента Ван Гога, который писал в этих краях.

Титановые карпы

Гери призывал искать вдохновение в прошлом — причем в самом дальнем — и не зацикливаться на классических формах. В документальном фильме «Наброски Фрэнка Гери», последней работе режиссера Сидни Поллака, архитектор говорил:

Его самого с раннего детства, к примеру, завораживали рыбы. Этот период биографии Гери вообще важная часть «мифологии» архитектора: считается, что маленький Фрэнк (тогда — Эфраим Голдберг) в родном Торонто любил играть с живыми карпами, которых по четвергам покупала его еврейская бабушка для приготовления гефилте-фиш. Архитектор потом не раз подчеркивал, что этот образ из детства далеко не единственный, который его вдохновлял. И тем не менее образ рыбы стал важнейшим в его творчестве.

Гери создал множество светильников в виде рыб, на показе мод в Италии 1985 года он представил скульптуру карпа, в интерьер ресторана Rebeccaʼs 1986 года он добавил осьминогов (а еще крокодилов), а в 1992 году создал «золотую рыбку» для Барселоны — сияющую скульптуру, которую установили на набережной к Олимпиаде. В его более поздних зданиях, в том числе филиале Музея Гуггенхайма, тоже заметны подводные образы.

Музей в Бильбао он также решил облицевать «чешуей» — переливчатой, из металла. Пластины в своих многочисленных складках, согласно его проекту, рассеивали свет и смягчали гигантские масштабы сооружения. Лучше всего подошла бы свинцовистая бронза, рассуждал архитектор, но в Испании ее не использовали из-за токсичности.

Чтобы обойти запрет, Страна Басков даже предлагала подкупить испанских чиновников, но Гери не согласился. Решение пришло с неожиданной стороны: в начале 1990-х резко подешевел титан, который в архитектуре почти не применяют как раз из-за цены. Гери этот материал подошел, но его команде понадобился еще год, чтобы получить идеальный сплав. К 1997-му здание облицевали 33 тысячами титановых пластин толщиной с лист бумаги, идеально повторяющих изгибы фасада. Создателям музея даже удалось уложиться в бюджет — строительство обошлось в 89 миллионов долларов.

Еще одним технологическим новшеством, позволившим повторить природные формы в столь внушительном размере, оказалось компьютерное моделирование. Музей в Бильбао — одно из первых крупных зданий, где 3D-моделирование применяли так масштабно. Сам Гери при этом так и не научился пользоваться компьютером (коллеги шутили, что он мог разве что швырнуть его в кого-нибудь) и до конца жизни вручную рисовал эскизы и делал макеты. Но сотрудники его бюро одними из первых использовали передовое ПО, а именно программу французской аэрокосмической компании Dassault Aviation под названием CATIA («Катя») — обычно в ней проектировали самолеты-истребители.

CATIA позволяла визуализировать сложнейшие кривые с математической точностью, разбивать их на тысячи деталей с точностью до миллиметра. Для строительства тех лет это был настоящий прорыв.

Калифорнийский дом

Большую часть жизни Гери провел в Калифорнии: в юности переехал из Канады в Лос-Анджелес, где и выучился на архитектора (сначала в Университете Южной Калифорнии, затем, недолго, — в Гарварде). Там же сменил имя и фамилию — настояла первая жена, Анита Снайдер, которая опасалась, что из-за еврейской фамилии их детей будут травить в школе.

Собственное бюро Frank O. Gehry & Associates (позднее — Gehry Partners, LLP) появилось у Гери в начале 1960-х, в первые десятилетия он работал над небольшими заказами — в основном виллами и дизайном выставок. Среди его клиентов были и друзья-художники с Западного берега США: для Лу Данцигера спроектировал дом, похожий на бетонную крепость; во время выставки Билли Аль Бенгстона в Музее искусств Лос-Анджелеса (LACMA) использовал гофрометалл и фанеру, оставшиеся от прежних экспозиций; а на симпозиуме концептуалиста Роберта Ирвина сделал сиденья из стопок картона. Его первый по-настоящему прибыльный проект развил эту тему: с 1969 по 1973 год он выпускал серии кресел Easy Edges из гофрокартона. Несмотря на успех, через несколько лет Гери закрыл этот бизнес — побоялся, что прославится как дизайнер, так и не став большим архитектором.

В те годы самым модным направлением на Западном берегу США считали модернизм, но модернистская архитектура, в отличие от живописи, Гери не нравилась: среди немногих исключений был разве что Алвар Аалто с его любовью к природным формам и свободным планировкам. Гери критиковал Ле Корбюзье за чрезмерную жесткость и приверженность функционализму и примирился с его подходом, только побывав в капелле Роншан — гораздо более экспрессивной, чем ранние проекты модерниста («Это лучшее, что я когда-либо видел», — говорил Гери). Он также критиковал знаменитую прозрачную виллу Фарнсуорт Миса ван дер Роэ. Дом, говорил Гери, должен быть таким, чтобы жилец мог устроить там беспорядок.

Собственный дом Гери в Санта-Монике шокировал соседей: они спрашивали, когда здание уже наконец достроят, называли его «бельмом на глазу» квартала и «колбасной фабрикой в Тихуане», выгуливали собак во дворе архитектора и даже угрожали судебными исками, чтобы остановить строительство.

Изначально на этом месте находилось жилое здание 1920-х в колониальном стиле: «глупый очаровательный домик», как говорил Гери. В 1970-е его купила вторая жена архитектора Берта Агилера. Вдохновившись работами знаменитых нью-йоркских художников Роберта Раушенберга и Джаспера Джонса, которые экспериментировали с коллажами и кусками металлолома, Гери «деконструировал» свой дом: он выглядит так, как будто его разрушили, а затем заново собрали из получившихся обломков. Классическую архитектуру всюду окружает гофрированный листовой металл, сетчатые ограждения, шаткие окна и сетка-рабица. Кухонный пол Гери залил асфальтом.

Дом стал манифестом архитектора: фотографии здания напечатали в журнале Time, а затем, в 1988-м, показали на выставке «Деконструктивизм» в нью-йоркском МоМА — вместе с работами Захи Хадид, Рема Колхаса, Бернарда Чуми и бюро Coop Himme (l)blau. Именно с этой экспозиции принято отсчитывать историю деконструктивизма, а все участвовавшие там архитекторы стали звездами первой величины.

Критика

При всей зрелищности у скульптурных зданий Гери было много минусов. Металлические фасады концертного зала Уолта Диснея слепили прохожих, из-за чего часть полированных пластин из металла пришлось сделать матовой. С покатых крыш бизнес-школы в Кливленде соскальзывали снежные лавины — опасные места зимой пришлось огораживать.

В 2007 году Массачусетский технологический институт (MIT) подал на архитектора и подрядчика в суд из-за недостатков академического комплекса Центр Рэта и Марии Статы. Проект обошелся в 300 миллионов долларов, из которых 15 миллионов получило бюро архитектора. Но уже через пару лет после сдачи крыша начала протекать, а каменная кладка и фасад — трескаться. «Архитектура — это не просто большая скульптура, несмотря на то, что так думают некоторые выдающиеся архитекторы», — писала пресса о скандале. Бывший президент Бостонского университета Джон Силбер назвал здание «вершиной архитектурного абсурда», потому что заказчику пришлось вкладываться еще и в ремонт.

Сам Гери говорил, что думает о финансовой стороне проектов в первую очередь, но все же часто превышал бюджет.

Американский критик Пол Голдбергер в биографии Гери «Building Art: The Life and Work of Frank Gehry» описал, как тот проектировал частный дом в пригороде Кливленда для миллиардера и своего патрона Питера Льюиса с первоначальным бюджетом пять миллионов долларов. Проект все расширялся, суммы росли и росли — и итоговая стоимость составила 82,5 миллиона долларов. В конце концов Льюис отказался от проекта.

Самый звездный проект Гери тоже не избежал критики. В Стране Басков появление музея сочли «империалистической интервенцией», оскорбляющей исконно баскскую культуру: здание было слишком «западным», да еще и построил его американец.

Накануне открытия рядом с музеем едва не произошел теракт: трое баскских сепаратистов, выдав себя за садовников, попытались заложить взрывчатку под «Щенком» — гигантской скульптурой Джеффа Кунса. Преступников вычислили, началась перестрелка, и в итоге погиб полицейский. После открытия музея Гери даже боялся за свою безопасность:

Американские коллеги тоже не остались в стороне: по мнению художественного критика и историка Хэла Фостера, музей в Бильбао слишком вычурный и соревнуется с искусством, которому оно должно служить, перетягивая все внимание с наполнения на великолепный фасад.

Средний палец

Многие из тех, кто знал и видел Гери лично, говорили о нем как о человеке с легким характером. «Фрэнк дружит с моим десятилетним сыном Джорджино, — рассказывал в 2010 году Ренцо Пиано, автор Центра Помпиду в Париже и „ГЭС-2“ в Москве. — У них один и тот же интеллектуальный возраст». Общительный, готовый расплыться в улыбке, он быстро находил общий язык с заказчиками, но также мог быть сварливым и нетерпеливым, особенно в зрелом возрасте. И с теми, кому не нравилась его архитектура.

С этим связан случай, который в архитектурном мире стал мемом. В 2014 году на пресс-конференции в испанском городе Овьедо архитектора спросили: «Что бы вы ответили критикам, которые считают ваши здания вычурными?» В ответ Гери показал средний палец и сказал:

Чуть позже он объяснил свою несдержанность преданностью работе. Другие архитекторы после пресс-конференции поддержали коллегу, запустив кампанию «В поддержку Фрэнка Гери»: в интернете начали появляться отфотошопленные картинки, на которых другие знаменитые архитекторы показывают тот же жест.

Сегодня коллеги, заказчики и архитектурные критики прощаются с Гери. «Он был одним из немногих современных архитекторов, способных эмоционально вовлекать людей. Он всегда старался выйти за рамки возможного», — сказал в эфире BBC Radio 4: Пол Голдбергер, автор биографии Гери.

Архитектор и публицист Аарон Бетски, который в юности работал в бюро Гери и знал его много лет, написал:

Музей Гуггенхайма в Стране Басков опубликовал видеопосвящение Гери со словами: