Донбасс был обречен на российское вторжение? Есть ли у него будущее после окончания войны — и каким оно может быть? Мы задали эти вопросы Хироаки Куромии — одному из главных мировых специалистов по региону

Японо-американский историк Хироаки Куромия — один из главных в мире специалистов по истории Донбасса. Его книга 1998 года «Свобода и террор в Донбассе: украинско-российское пограничье» до сих пор считается эталонным исследованием этого региона. Донбассом Куромия заинтересовался еще в 1980-е — и уже тогда указывал, что регион может стать причиной конфликта между Москвой и Киевом. После начала войны в Донбассе ученый приезжал в Украину по приглашению культурного центра «Изоляция». Сейчас Куромия на пенсии, но продолжает заниматься исследовательской работой и следит за ситуацией в регионе. К десятилетию «референдумов о самоопределении ДНР и ЛНР» журналист и исследователь украинской политики Константин Скоркин поговорил с ученым об истории Донбасса и о будущем, которое ждет регион.

— Как вы открыли для себя Донбасс — и чем он вас заинтересовал? Сорок лет назад Донбасс вызывал мало интереса у западных историков, да и в Украине, если честно, тоже. Тем не менее вам удалось найти верный тон в описании Донбасса как «трудного ребенка».

— Когда я работал над своей диссертацией о сталинской политике индустриализации в годы первой пятилетки, пришел к выводу, что Донбасс был постоянным источником проблем для Москвы. При этом меня давно интересовала Украина как историческая земля вольного казачества. Поэтому после того, как в 1985 году я защитил свою диссертацию и опубликовал ее в виде монографии, решил сосредоточиться на истории этого проблемного промышленного региона. Иными словами, эта работа, вызванная моим историческим любопытством, стартовала в последние советские годы и продолжилась в 1990-е.

Примерно в это время на английском языке вышло несколько хороших книг о Донбассе, например, двухтомник Теодора Фридгута «Юзовка и революция» или «Рабочие, забастовки и погромы» Чартерса Винна. И хотя эти работы — как и книги, написанные [о Донбассе] на украинском или русском языках — помогли мне в моих исследованиях, они не совсем удовлетворяли меня. Поэтому я попытался разработать собственное понимание этого сложного украинско-российского пограничья.

— Если смотреть из сегодняшнего дня, этот пограничный статус запрограммировал нынешнюю войну или у Донбасса был шанс на другую судьбу?

— Что касается «судьбы» Донбасса, то трудно говорить об «исторической закономерности» в большевистском духе. Донбасс вряд ли когда-либо интересовал Кремль сам по себе. Ведь первоначальный план Владимира Путина заключался в том, чтобы сделать [всю] Украину вассальным государством через контроль над администрацией Виктора Януковича — но потерпел поражение из-за «революции достоинства» 2013–2014 годов.

Когда же Москва [фактически] вторглась в Украину [в 2014-м], ее целью был захват Крыма и обширного участка юго-восточных украинских земель, которую Путин не вполне корректно с исторической точки зрения назвал «Новороссией». Основными городами-мишенями были Харьков, Днепр и Одесса. Нет никаких доказательств, что Москва была заинтересована в выделении конкретно Донбасса как цели территориальной экспансии. Во всяком случае, Москва не была уверена в политической лояльности элиты Донбасса и колебалась.

Расчет был скорее на то, что, если Харьков, Днепр и Одесса окажутся в руках Москвы, остальная часть юго-востока, включая Донбасс, автоматически окажутся под ее властью. Но этого не произошло.

До 2014 года в Донбассе было не так много откровенных сепаратистов. Многие политики юго-востока, включая Виктора Януковича, шантажировали Киев идеями автономии или сепаратизма, чтобы извлечь как можно больше личной выгоды. По итогу, в 2010 году Виктору Януковичу даже удалось стать президентом Украины, взяв реванш за неудачу в 2004-м, и эта «победа» Донбасса над Киевом как раз ярко свидетельствовала о том, что регион наконец интегрировался в Украину.

Я уверен, что до российского вторжения большинство населения Донбасса видело свое будущее в независимой Украине, а не в аннексированном Россией регионе. Стоит вспомнить, что в 1991 году подавляющее большинство населения Донбасса проголосовало за независимость Украины, а к 2014-му, несмотря на все возможные претензии к киевской власти, местные жители воспринимали свой край как неотъемлемую часть независимой Украины.

Тут мне приходят в голову теплые воспоминания о моей работе в Донецке в 1989-м. Осенью того года, когда я работал в Донецком государственном архиве, местные архивариусы пригласили меня на неформальную встречу: хотя мы общались по-русски, напоследок мне подарили превосходное издание «Кобзаря» Тараса Шевченко.

— Однако поддержка российскому вторжению также не могла возникнуть на пустом месте. Почему в Донбассе у Путина вышло, а в целом на юго-востоке — нет?

— У этой истории есть и другие аспекты, заслуживающие внимания. Донбасс, как и Новый Свет, всегда притягивал к себе различных авантюристов, мечтателей, интриганов. Как и Америка, он мог принять их без особого шума. Это означает, что радикальным российским националистам было легко проникнуть и затеряться в Донбассе, их было немного, но они работали там задолго до 2014 года.

Поэтому, когда Россия аннексировала Крым и распространила конфликт на «Новороссию», Москва уже могла рассчитывать на надежные элементы, прочно обосновавшиеся в Донбассе. Именно это, наряду с отсутствием решимости к отпору среди донбасской элиты, позволило России захватить значительную часть Донбасса, чего не удалось добиться в Харькове, Одессе или Днепре. Так что захват Россией Донбасса был скорее случайным, чем неизбежным.

Отмечу, что предубеждения части украинских политиков и интеллектуалов, считавших Донбасс оплотом сепаратизма, также способствовали его захвату Россией. Их недоверие, пренебрежение и презрение к населению и культуре Донбасса как к неким нецивилизованным задворкам Украины облегчило успех российского нападения.

Я хорошо помню, что некоторые украинские интеллектуалы после «оранжевой революции» крайне пренебрежительно относились к Донбассу как «неукраинскому» анклаву. А после 2014-го некоторые открыто выражали удовлетворение [аннексией Крыма и вооруженным конфликтом в Донбассе], заявляя, что Украина будет только успешнее без Крыма и Донбасса. Я не знаю, что эти люди думают об Украине сейчас, но очевидно, что те украинские военные, которые сражаются на юго-востоке, рискуя своими жизнями, считают и Донбасс, и Крым украинскими.

Донбассом было трудно управлять, это так. Но нет оснований полагать, что он неизбежно должен был попасть в руки России. Разумеется, у Донбасса существовали и существуют различные варианты развития. Но лично я твердо убежден, что жители Донбасса в конечном итоге [наверняка] понимают, что их будущее в Украине, а не в России. Задача перед Киевом стоит сложная, но он должен убедить жителей Донбасса в том, что их судьба в конечном итоге связана с Украиной и Европой.

Миллионы людей в России читают «Медузу». А более 10 тысяч человек по всему миру ежемесячно поддерживают нас, чтобы мы могли продолжать свою работу.

Пожалуйста, не забывайте, что мы вместе. И что даже в самые темные времена можно верить в чудо. Мы думаем о вас и работаем для вас. Если вы живете не в России, то вы можете оформить донат в пользу «Медузы».

— Вы упомянули, что Донбасс похож на Америку, Новый Свет. В вашей книге вы также проводите параллель между Донбассом и «Диким Западом» — территорией насилия и свободы одновременно. В то же время в книге украинских историков Станислава Кульчицкого и Ларисы Якубовой приводится другая точка зрения. Они считают, что Донбасс с его уровнем несвободы и эксплуатации скорее похож на «рабовладельческий Юг». Согласны ли вы с такой оценкой — и с чем бы сравнили Донбасс сегодня?

— Я знаком с работой Кульчицкого и Якубовой. Они делают акцент на одном аспекте истории Донбасса, игнорируя остальные. Я же подчеркиваю, что Донбасс — это земля свободы, не сбрасывая со счетов суровые реалии жизни, включая эксплуатацию и рабские условия труда.

Дело в том, что исторически люди бежали в Донбасс по разным причинам в поисках свободы от политических и религиозных преследований, экономического угнетения и других жизненных невзгод. Но также в Донбасс ехали ради новых возможностей, наживы и приключений. Донбасс принял и приютил всех. Именно поэтому аналогия с Америкой в некоторой мере может объяснить эту специфику.

Многие люди переехали и продолжают ехать в США в поисках свободы и богатства, несмотря на широко распространенные [там] эксплуатацию, расизм, преступность, с которыми сталкивались и продолжают сталкиваться иммигранты. Эти проблемы не отменяют того факта, что Америка была и остается страной свободы. Сравнение с «рабовладельческим Югом» более проблематично: африканские рабы прибыли туда не по своей воле, и их не привел туда поиск свободы, их покупали и продавали. Подобная аналогия может работать при сравнении условий труда, но игнорирует сложность явления работорговли, лежащего в основе расизма, равно как и вызванную ею деградацию человечности.

Во времена сталинских коллективизации и террора многие крестьяне бежали в Донбасс в поисках новой жизни, и им действительно часто удавалось ее найти. Когда украинские националисты потерпели поражение в своем сопротивлении советской оккупации Западной Украины, командование УПА приказало своим членам бежать — либо выдавая себя за рабочих, переселенных в Донбасс, либо с боями пробиваться в американские зоны оккупации в Германии и Австрии. То есть УПА считала Донбасс самым безопасным местом в Украине для укрытия своих бойцов. Во время антисемитской кампании Сталина многие евреи также искали убежища в Донбассе.

Натан Щаранский, будущий советский диссидент, оставил важные воспоминания о свободе и несвободе Донбасса. Из-за антиеврейских квот, введенных в Одессе, его отец не мог продолжать там работать, и ему посоветовали поискать удачи в Донбассе, в Сталино. Хотя Щаранский сталкивался с антисемитизмом в Донбассе — так же, как и в Одессе — история его семьи свидетельствует о том, что Донбасс принес удачу этим людям, нуждавшимся в убежище.

Случай Щаранского далеко не единичный. По меткому выражению Альберта Хиршмана, Донбасс всегда предоставлял «выход» — как для тех, кто отказывался подчиняться, «быть лояльным», так и для тех, кто избегал открытого сопротивления.

Мне кажется, что игнорирование этого аспекта истории Донбасса упускает ее суть.

— Донбасс стал результатом взаимодействия разных культур, но сегодня война упрощает все нарративы. Так, с украинской стороны есть желание устранить все признаки российско-советского присутствия. С другой стороны, российские оккупационные власти уничтожают все следы украинской культуры в Донбассе, не говоря уже о разрушениях в регионе результате боевых действий. Возможно ли в такой ситуации сохранить уникальность Донбасса?

— Нет сомнений, что, если Россия сохранит контроль над Донбассом, она уничтожит любые остатки его украинского прошлого. Если Украина вернет Донбасс — а я решительно в этом уверен — ей придется действовать осторожно. Москва наверняка будет использовать русский язык, русскоязычную культуру и все, что связано с Россией в Донбассе, чтобы подорвать там влияние Киева.

Тем не менее Киеву не стоит следовать примеру России и пытаться стереть с лица земли прошлое Донбасса, находящееся под влиянием России и русской культуры. Разнообразие может быть источником конфликтов, но оно также является отличным источником творчества и процветания. Забвение же прошлого — верный способ навлечь катастрофу в будущем.

— Следуя вашей метафоре, Донбасс остается территорией и террора, и борьбы за свободу — но есть ли выход из этой дихотомии и есть ли у Донбасса вообще будущее? Не станет ли нынешняя война финалом существования региона? И не поглотит ли «Дикое Поле» разрушенные войной остатки индустриальной цивилизации?

— Я беспокоюсь, что Россия уничтожит Донбасс как таковой. Если Донбасс окажется в составе России, люди не смогут рассчитывать на щедрую помощь Москвы в его [полном] восстановлении. Донбасс важен для Москвы только как рычаг против независимой Украины и Запада. К сожалению, хотя Запад жизненно заинтересован в исходе войны, он продемонстрировал мало реального интереса к судьбе Донбасса. Это [тоже] не сулит региону ничего хорошего.

Единственный шанс сохранить Донбасс, его прошлое и будущее — это если жители Донбасса сделают однозначный выбор в пользу Украины вместо России. При этом украинское общество должно отнестись к людям в Донбассе как к своим соотечественникам, даже если они русскоязычные.

Вероятно, Украине после войны придется пройти через болезненный процесс прощения и примирения. Но этот исход будет гораздо лучше, чем война и разрушение. Если Украина вернет Донбасс и изгонит Россию из Украины, Запад должен приложить значительные усилия, чтобы помочь в восстановлении Украины, включая Донбасс.

Не принеся мира и процветания Донбассу, Украина останется уязвимой для подрывной деятельности Москвы. Только при условиях мира и процветания население Донбасса сможет разумно разобраться со своей историей и культурой.