«Он говорил мне об искре свободы. В отличие от меня, он так и не вышел из ГУЛАГа» Натан Щаранский рассказал о своей переписке с Алексеем Навальным

Советский диссидент и израильский политик Натан Щаранский, боровшийся за право советских евреев на репатриацию в Израиль, написал колонку для издания The Economist. В ней он рассказал о своей переписке с Алексеем Навальным, которую вел незадолго до смерти политика в колонии «Полярный волк». Он призвал страны Запада бороться за спасение российских политзаключенных — так же, как это происходило в годы СССР. «Медуза» публикует перевод колонки Щаранского с минимальными сокращениями.

Около года назад я получил письмо из своей альма-матер: советского ГУЛАГа, где я провел девять лет по обвинению в антисоветской деятельности, государственной измене и шпионаже и откуда вышел в 1986 году. Письмо прислал Алексей Навальный из штрафного изолятора, или ШИЗО, самого строгого типа камер для наказания в ГУЛАГе. Он написал мне, что, читая мою книгу «Не убоюсь зла», был удивлен сходством нашего опыта.

За девять лет заключения я провел в ШИЗО 405 дней. Это небольшая темная камера размером три на два метра. В ней так холодно, что не удается спать. На день в ней выдают три куска хлеба и три кружки горячей воды. Нечего читать, нечего писать, не с кем поговорить. Наказание ограничено 15 днями, но если система хочет вас сломать, то вас помещают туда раз за разом. Как я писал Навальному: «Судя по времени, которое ты провел в ШИЗО, скоро ты побьешь все мои рекорды. Надеюсь, тебе это не удастся».

Но это произошло. За три года заключения он провел в ШИЗО 300 дней — по 100 дней в году, что вдвое больше моего. И в отличие от меня, он так и не вышел из ГУЛАГа.

Чтобы сохранить свой дух в ШИЗО, вы должны напоминать себе, почему вы здесь и что если вы проявите слабость, то весь мир рухнет. Навальный понимал это лучше, чем кто-либо другой.

«В вашей альма-матер ничего не изменилось, — писал он мне. — Традиции чтутся. В пятницу вечером меня выпустили из ШИЗО, а в понедельник мне назначили еще 15 суток. Все как в [книге] Екклесиаста: что было, то и будет. Но я продолжаю верить, что мы это исправим. Однажды в России будет то, чего не было. И не будет того, что было».

Между моим временем пребывания в тюрьме и временем Навального была одна большая разница. В мое время западные политики понимали масштаб исторической борьбы и рассматривали судьбу советских политзаключенных как часть собственной безопасности. Сейчас они этого не делают. И это ошибка исторического масштаба.

Россия управляет людьми в основном за счет страха. Людей можно разделить на три категории: «истинно верующие» — те, кто искренне верен идеологии режима; «двоемыслящие» — те, кто не верит в эту идеологию и не доверяет режиму, но боится высказаться; и «диссиденты» — те, кто не боится говорить правду. На первый взгляд нет никакой разницы между «двоемыслящими» и «истинно верующими»; по правде говоря, мы даже не знаем, сколько людей поддерживают войну в Украине. Но при диктатуре неизбежно число «истинно верующих» сокращается, а число «двоемыслящих» со временем увеличивается.

Большие перемены в обществе происходят, когда большое число двоемыслящих пересекают черту инакомыслия. Диссиденты одним своим присутствием и примером являются огромным катализатором этого процесса. Как я писал Навальному: «Оставаясь свободным человеком в тюрьме, ты, Алексей, влияешь на души миллионов людей по всему миру». И именно по этой причине диссиденты при диктатурах являются важными союзниками свободного мира.

Конечно, Запад всегда уважал советских диссидентов, как людей отважных и сильных духом. Но после смерти Сталина в 1953 году людям на Западе потребовалось около 20 лет, чтобы осознать связь между их собственной безопасностью и соблюдением прав человека, в том числе судьбой диссидентов, в Советском Союзе.

В 1975 году это понимание было закреплено в Хельсинкских соглашениях, которые разделили взаимоотношения с Советским Союзом на три направления: безопасность, торговля и права человека. Советские лидеры неохотно согласились на третий пункт, полагая, что он ограничится пустыми разговорами, но этого не произошло. Фактически именно связь этого пункта с двумя другими привела к гибели советского режима.

Архивные документы, недавно опубликованные Белым домом, показывают, как администрация Рональда Рейгана в 1980-е годы неоднократно настаивала на поднятии трех групп вопросов в отношениях с Советским Союзом: гонка вооружений и разоружение; сотрудничество в сфере торговли, экономики и науки; и права человека в Советском Союзе с упором на судьбу диссидентов. Советская реакция на эти вопросы [относительно прав человека] всегда была одна: «Это внутренние дела». Однако Америка отвечала: «Да, но наше общественное мнение настолько чувствительно к этому вопросу, что не позволяет нам двигаться по другим пунктам повестки, не добившись прогресса здесь».

Крайне важно, чтобы Запад сегодня принял аналогичный подход. Его конфронтация с режимом Владимира Путина должна включать усиление военного сдерживания на границах с Россией, увеличение поддержки Украины и разработку политики в отношении диссидентов внутри самой России.

Опыт холодной войны показывает, что эта политика может работать только в том случае, если она будет последовательной, системной и поддерживаемой западным общественным мнением. Ее реализация так же необходима, как и снабжение украинской армии артиллерийскими снарядами.

После убийства Навального нет никаких сомнений в том, что жизни других политзаключенных находятся в серьезной опасности, особенно жизни оппозиционных политиков Ильи Яшина и Владимира Кара-Мурзы, которому дали 25 лет лишения свободы из мести за его участие в создании «списка Магнитского».

Запад должен понять, что политзаключенные — его главные союзники внутри России. Он должен относиться к ним как к заложникам, которых необходимо обменять на сторонников путинизма, содержащихся в западных тюрьмах (как это делали Рейган и его предшественник Джимми Картер). Вместо того, чтобы просто выражать «озабоченность» относительно судьбы диссидентов, Запад должен выработать гораздо более жесткую тактику для обеспечения их свободы. Конечно, сторонники Путина, которых может обменять Запад, это преимущественно убийцы или другие опасные преступники, освобождение которых может нарушить основные принципы национального правосудия. Но это может быть оправданно, если Запад обменяет их на диссидентов и невинных граждан.

В своих письмах Навальный говорил мне об искре свободы, которую мы, диссиденты ГУЛАГа, сохранили и превратили в «вирус свободы». «Это уже не десятки и сотни, как было раньше, а десятки и сотни тысяч [людей], которые не боятся выступить за свободу и против войны, несмотря на угрозы», — писал он.

Убив Навального, Путин попытался погасить эту искру и показать диссидентам, что у них нет шансов на выживание. Запад должен доказать обратное, начав бороться за своих союзников в России. Даже когда я находился в полной изоляции в ШИЗО, я знал, что свободный мир борется за меня. Лучший способ для Запада почтить наследие Навального — это проявить такую же заботу о судьбе диссидентов сегодня.