Российская власть, элиты и медиа не стесняясь используют слова, описывающие сексуальное насилие, когда говорят о своих достижениях. Удачно выступить на дипломатических переговорах значит «поиметь» оппонента, одержать победу в спорте — «порвать», озвучить новые условия взаимодействия — «нагнуть». Когда эти слова проникли в официальную речь? Почему это произошло? И что язык насилия может нам рассказать о говорящем? Об этом по просьбе «Холода» рассказывает филолог Ксения Туркова.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм .
В день, когда Россия отправила в космос межпланетную автоматическую станцию «Луна-25» , по соцсетям разошелся скриншот новости с сайта телеканала «Царьград». Заголовок гласил: «ПОРВАЛИ УКРАИНУ, ВОСХИТИЛИ США, НАПУГАЛИ ГЕРМАНИЮ: РУССКИЙ ПРОЕКТ, СТАВШИЙ СЕНСАЦИЕЙ». Глаголы «порвали» и «напугали» резко контрастировали с реальностью: к тому моменту уже было известно, что «Луна-25» потеряла связь с Землей и разбилась (отрицательно прилунилась и перегруппировалась в рамках жеста доброй воли, как шутили блогеры).
Впрочем, заголовок получил такую популярность не только из-за своего драматического расхождения с действительностью. В каком-то смысле он очень точно отразил российскую «национальную идею» — так, как ее формулируют власти и подконтрольные им пропагандистские медиа. Напугать, порвать, нагнуть, отыметь, уделать — всеми этими глаголами из словаря агрессии и насилия можно описать своеобразное внешнеполитическое кредо российского руководства: не сотрудничество с другими странами, а запугивание; не дружба, а изнасилование; не партнерство, а подавление.
Лексика насилия давно стала визитной карточкой российской власти. Глагол «нагнуть», например, Владимир Путин использовал после аннексии Крыма, когда проводил параллель с Косово и действиями США. «Нагнули всех, а теперь возмущаются», — говорил он. Особенности собственного тюремно-криминального сознания и лексикона Путин при этом как бы перенес на оппонента, приписав ему желание «нагнуть». Примерно тогда же, после аннексии Крыма, в России стала массово использоваться картинка «Можем повторить», на которой фигурка с серпом и молотом на голове насилует фигурку со свастикой. Угроза «Можем повторить» стала символом агрессивной милитаризации страны, одной из главных составляющих «победобесия» — своеобразного нового культа, искусственно созданного властями вокруг Дня Победы.
Сама идея подавления, часто связанного с сексуальным насилием, регулярно возникала в выступлениях российского президента. «Нравится, не нравится — терпи, моя красавица!» — говорил Путин об Украине перед началом полномасштабной войны. Знатоки исходного текста сразу напомнили, что в песне группы «Красная плесень» речь шла об акте некрофилии.
«Спит красавица в гробу
Красная Плесень
Я подкрался и ебу
Нравится не нравится
Спи моя красавица»
А буквально за два дня до вторжения Путин заявил о намерении «объяснить» Украине «правильную» версию истории: «Мы готовы показать вам, что значит для Украины настоящая декоммунизация». Нейтральные, на первый взгляд, глаголы «объяснить» и «показать» — на самом деле все из того же словаря агрессии: вспомните выражения «Я тебе покажу!» или «Я тебе щас объясню популярно...» Эта особенность некоторых российских глаголов отмечена в публикации «Медузы», посвященной зверствам российской армии в Украине. В ней приводятся слова историка и антрополога Татьяны Щепанской, как одно и то же слово в русском языке может одновременно обозначать и форму общения, и форму физического воздействия. Например, «стучать» — донести, «стрелять» — выпрашивать, «въехать» — понять.
Использовал Путин и вполне однозначные агрессивные глаголы, у которых нет нейтральных «близнецов», — например, говорил о том, что Запад вводит санкции, чтобы «уконтрапупить» его близких друзей, а также о том, что российские правозащитники хотят «все усилить, ужесточить, уконтрапупить» . Здесь мы снова видим перенос, проекцию на оппонента, который, скорее всего, такой глагол не стал бы употреблять.
Именно риторика российского президента, как отмечают многие эксперты, изначально нормализовала насилие — сексуализированное, физическое, психологическое, и установила культ силы. Не случайно таким точным, в яблочко, оказался авторский неологизм уличного художника Philippenzo, который под Электрозаводским мостом на набережной Яузы оставил граффити «Изроссилование» . Придуманное им слово отражает то, что российская власть делает и с другими странами (пытается принудить к «любви» актом жестокого насилия), и со своими собственными гражданами, мозг которых оказался «изроссилован» пропагандой, заставляющей любить президента.
Психоаналитик, член Европейской конфедерации психоаналитической психотерапии (ECPP, Viena) Александр Кантор в интервью изданию The New Times отмечал, что политическому дискурсу в целом присущи мотивы доминирования, подчеркивания своего превосходства — в том числе с помощью сексуальных метафор, однако в России они соединились с тюремно-криминальным сознанием: «Нельзя забывать, что Путин говорит, прежде всего, со своим электоратом, он говорит с Россией, как он ее понимает. Как он воспринимает преобладающий запрос населения на определенного типа лексику. Не следует забывать и социально-политический опыт всего населения: десятки миллионов людей прошли через зоны ГУЛАГа — невиданного в человеческой истории по масштабам первобытного (в том числе сексуального) насилия над личностью. Вот так формировалось коллективное — политическое — сознательное и бессознательное россиян».
Но есть и еще одна особенность: лексика агрессии и насилия фигурирует не только в российском политическом, военном или околовоенном дискурсе — она проникает во все сферы. Экономика, культура, спорт, космос — абсолютно все становится «полем боя», на котором соперника надо жестко подавить, нагнуть, порвать. События, связанные с самыми разными сферами жизни, воспринимаются именно в этой парадигме. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на комментарии российских чиновников — например, к любому спортивному событию, в котором, как им кажется, как-то обижают и ущемляют российских спортсменов.
Когда в 2017 году Международный олимпийский комитет запретил российским спортсменам выступать на Играх в Южной Корее под флагом РФ, в ход пошли прежде всего военные метафоры. Решение комитета называли «ударом, который нельзя пропускать» (Игорь Лебедев), «масштабным наступлением» (Мария Захарова) и даже «новой формой войны». А в репортаже Первого канала тогда, в 2017 году, и вовсе использовали пророческое слово «спецоперация»: «Эта спецоперация против России стоит в одном ряду с другими недружественными действиями. Крым — референдум не признан. Цинично на фоне Косово. Гражданская война в Донбассе. Вину перекладывают на Россию, хотя развязал войну киевский режим».
Лексика агрессии и насилия часто используется и в санкционном дискурсе . «Кто кого порвал в клочья» — это заголовок репортажа на сайте Вести.ру. Речь в публикации идет о том, что Россия на самом деле всех «порвала», а вовсе не страдает от санкций — по крайней мере, не так, как это представляют западные СМИ, которые «сейчас следят за каждым словом Путина».
Слова «порвали», «уделали» и «нагнули» в изобилии встречаются в заголовках патриотических ютуб-каналов и текстах блогеров: «Лавров в ООН порвал Запад! Мощное выступление!», «Отечественный кинематограф уделал Голливуд».
В 2020-м, в год пандемии коронавируса, в десятку главных выражений, по версии российского конкурса «Слово года» , попала фраза «жизнь отымела смысл». Тогда она скорее отражала странное состояние людей, чьи планы и расчеты во всем мире полностью обнулила пандемия. Сейчас, после полутора лет полномасштабной войны России против Украины, эта фраза звучит, пожалуй, еще актуальнее — и именно по отношению к России. Пока российская власть заявляет, как она «порвала» и «нагнула» весь мир, со стороны кажется: если она что и «отымела», так это здравый смысл.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.