Россия все время кого-то или что-то защищает. Свой суверенитет, русскоязычных на востоке Украины, конституционный строй, традиционные ценности, всё подряд. Владимир Путин, выходец из комитета госбезопасности, превращал всё большее количество тем в вопросы безопасности. Это удобный путь сначала для усиления, а потом удержания власти. Эксперт по международным отношениям рассказывает, как защита России от самых разных, но в основном надуманных угроз привела к тому, что этих угроз стало только больше, зато ограничений у власти Путина не осталось.
Публикация подготовлена медиапроектом «Страна и мир — Sakharov Review» (телеграм-канал проекта — «Страна и мир»).
Какие проблемы касаются безопасности страны, вопрос творческий. Политики разных стран назначают то одно, то другое угрозой или вызовом территориальной, военной, экономической, продовольственной, финансовой и прочих видов безопасности. Если им удается убедить общество в своем выборе, оно начинает относиться к указанной проблеме как к вопросу выживания.
Коронный прием
Переход обычных политических проблем в разряд «опасных», «экзистенциальных» вызовов и угроз исследует теория секьюритизации (secure — «безопасный»). Ее разработали датский политолог Оле Вевер и англичанин Барри Бузан в конце 1990-х годов. Когда какая-то проблема секьюритизируется, она начинает восприниматься как вопрос безопасности. Ее приоритетность сильно повышается, и проблема переходит в область, где нужны срочные действия и чрезвычайные меры.
К примеру, политики, демографы, экономисты, социологи могут долго спорить о плюсах и минусах иммиграции. Но если она признана угрозой национальной безопасности, речь начинает идти уже о срочных действиях: укреплении границ, высылке нелегалов, проверках и т. п. Теория секьюритизации активно развивается в политической науке и исследовании международных отношений (вот несколько примеров: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7).
В демократических странах причисление тех или иных вопросов к проблемам безопасности решает политическая дискуссия. Она может быть долгой и сложной, например, в США республиканцы и демократы уже несколько лет спорят о нелегальной иммиграции. В последнее время это приводит к параличу всей политической системы (при этом проблема иммиграции не решается).
В авторитарных режимах признание какой-то проблемы вопросом безопасности может вести к тому, что она начинает решаться в обход обычных правил, по механизму ЧС. Так происходит и в экстремальном случае в демократиях — например, когда на страну напали. Проблема секьюритизируется, и многие стороны жизни общества управляются не обычными правовыми институтами, а чрезвычайными мерами.
Секьюритизация — любимый прием авторитарных режимов. С ее помощью они нейтрализуют существующие в обществе демократические и правовые ограничители. Многие авторитарные режимы возникали как временный способ разрешить ту или иную чрезвычайную ситуацию. А затем чрезвычайный режим сохранялся надолго.
С развитием соцсетей возникли новые возможности манипулирования секьюритизацией через нагнетание страхов в обществе. При этом меры, принимаемые под предлогом борьбы с угрозами, совершенно не обязательно ведут к решению проблем и устранению причин страха. В экстремальном случае формируется устойчивый самовоспроизводящийся механизм, который постоянно поддерживает страхи и ищет (а иногда формирует) новые угрозы. Политикам это нравится: для борьбы с угрозами они получают больше полномочий и власти.
Антитеррористический президент России
Эта теория хорошо объясняет, что происходило в России при Путине. С самого начала его правления секьюритизация стала средством нейтрализации демократических и правовых институтов во всех сферах жизни страны. А в последние годы — механизмом, разрушающим вообще все нормальные институты.
В 1999–2008 годах ключевым элементом секьюритизации были вторая чеченская война и борьба с международным терроризмом. Война, начавшаяся в 1999 году, политически была связана с передачей власти от Бориса Ельцина к Путину. Во многом благодаря борьбе с терроризмом Путин стал популярным («мочить террористов в сортире» помнят до сих пор), а теракты (включая взрывы жилых домов в Москве в сентябре 1999-го) стали предлогом для войны.
Теракты запустили первый цикл секьюритизации, который привел к уничтожению сложившихся в 1990-е годы слабых и неустойчивых элементов демократии. Теракты вызвали в обществе волну страха и негодования, потребовались чрезвычайные меры для обеспечения безопасности россиян. Начатая в ответ война в Чечне была названа «антитеррористической операцией».
Терроризм и в дальнейшем остался для российских властей фетишем — именно поэтому в список террористов и экстремистов попал даже ФБК Алексея Навального.
Губернаторы, медиа, олигархи
Одной из ключевых проблем нового президента была относительная самостоятельность регионов. Многие пытались проводить самостоятельную политику — экономическую, национальную, даже международную. Они контролировали силовиков и суды на местах. Региональные элиты во главе с мэром Москвы Юрием Лужковым и президентом Татарстана Минтимером Шаймиевым не были демократами, но порой проводили независимую политику. В своих регионах они выстраивали авторитарные системы, но не давали создать такую же во всей стране.
Чеченская война стала предлогом для выстраивания централизованного контроля над регионами. Кроме угрозы терроризма, большую роль здесь сыграла многократно преувеличенная угроза распада России, которую должен был предотвратить новый сильный президент. Победу над губернаторами закрепило слияние в 2001 году избирательных блоков «Единство» («центр») и «Отечество — Вся Россия» («губернаторы») в «Единую Россию» как партию власти.
Под предлогом серьезных угроз безопасности страны в 1999–2001 годах было организовано массовое внедрение силовиков, прежде всего выходцев из КГБ и ФСБ, в систему центральной власти. Это позволило секьюритизировать систему управления (подчинить ее работу отражению угроз) и централизовать ее. Начала формироваться система, которую Дэвид Ривера назвал «милитократией», а Андрей Солдатов с Ириной Бороган — «новым дворянством».
Теракты становились поводом для закручивания гаек. Ключевой эпизод — переход от выборов к назначению глав губернаторов после теракта в Беслане в 2004 году. Этот шаг обосновывался борьбой с терроризмом, хотя отношения к ней не имел. Авторитарная вертикаль власти была выстроена.
Ее важным компонентом стала пропаганда — разумеется, с упором на угрозы безопасности и секьюритизацию. В 2001 году перешел под контроль госструктур крупнейший частный телеканал НТВ. Вскоре российское телевидение оказалось под контролем государства. Это тоже обосновывалось вопросами национальной безопасности и задачей поддержания политической стабильности.
После нейтрализации губернаторов и популярных медиа единственным влиятельным независимым элементом оставались олигархи. Нефть в 2000-е годы стала быстро дорожать, и контроль за ее добычей, обеспечивающей страну валютой, стал вопросом экономической безопасности. В 2003 году началось дело ЮКОСа, затем последовал передел собственности в ВПК и других отраслях, и государство установило прямой или косвенный контроль над ключевыми отраслями экономики и стратегическими ресурсами. Это тоже обосновывалось обеспечением экономической безопасности.
Государство стало использовать контроль над ресурсами как механизм влияния в Европе и на постсоветском пространстве. Экономическое развитие не было для Путина самоцелью. Скорее, оно рассматривалось как средство решения внутри- и внешнеполитических задач. Управление экономикой было секьюритизировано.
Угрозы с Запада
В начале 2000-х годов укреплению в России авторитаризма с помощью секьюритизации благоприятствовали два фактора. Высокие цены на нефть создали иллюзию экономического благополучия и ослабили социальное напряжение. Кроме того, в это время механизм секьюритизации активно работал в США под влиянием теракта 9/11 и войны в Афганистане. Неудивительно, что Путин и президент Джордж Буш-младший легко нашли общий язык. Это позволило Путину проводить секьюритизацию ключевых сфер жизни страны, позиционируя себя как союзника Запада в борьбе с международным терроризмом.
Все стало меняться после вторжения США в Ирак в 2003 году, которое Москва не поддержала, «революции роз» в Грузии (тоже 2003-й) и «оранжевой революции» в Украине (2003–2004 годы). Отношения с США начали портиться: российское руководство восприняло события в Грузии и Украине как попытки установить западное доминирование в зоне российских интересов. Путин опасался, что Запад хочет прибрать к рукам российские ресурсы. На эту почву легли старые страхи по поводу расширения НАТО (в том числе за счет Грузии и Украины), давление, направленное на вывод российских войск из конфликтных зон в Грузии и Молдове, беспокойство относительно размещения в Европе американских систем ПРО.
Все это привело к новому этапу секьюритизации: на первое место стали выдвигаться антизападные идеи. При помощи президента Казахстана Нурсултана Назарбаева Путин начал новый этап постсоветской интеграции — евразийский. Это было апелляцией к фантомным болям части жителей постсоветских стран, не смирившихся с распадом империи. Секьюритизации этого проекта помогла ОДКБ: она использовалась для борьбы с международным терроризмом в Центральной Азии. А рост силы Китая, Индии и других незападных игроков подтолкнул Кремль к мысли, что эпоха доминирования США подходит к концу. В отношениях Москвы и Пекина заработал еще один механизм: авторитарные режимы сближаются, чтобы не только обеспечить внешнеполитические интересы, но и помогать друг другу поддерживать режим. При этом происходит секьюритизация внутренней и внешней политики, связанная с противостоянием «подрывному» западному влиянию.
Одним из его проявлений российские власти сочли белоленточные протесты: Кремль провел параллели между ними и «бархатными революциями», «арабской весной». Это перечеркнуло предпринятые при Медведеве осторожные попытки либеральных реформ, ослабления влияния силовиков и улучшения отношений с США — и предопределило дальнейшую экстремальную секьюритизацию.
Центр борьбы с угрозами
Ее новый этап начался после возвращения Путина в Кремль. Угрозу цветной революции надо было пресечь на корню. Власть, видевшая для себя все больше угроз, занялась обеспечением политической стабильности и укреплением контроля над всеми сферами жизни. Оппозиция и сами либерально-демократические институты были секьюритизированы — поняты как потенциальные угрозы национальной безопасности.
Одновременно шла активная реализация евразийского проекта. Его целью всё в большей мере становилось формирование буферной зоны контроля, обеспечивавшей выживание режима. Нужно было избежать появления прозападного, демократического режима в любой близкой к России постсоветской стране, ведь его успех мог бы стать для россиян образцом. Особенно сильной была эта угроза на украинском направлении. Поэтому Путин сконцентрировал усилия на втягивании Украины в евразийскую интеграцию.
Евромайдан 2013–2014 годов российское руководство восприняло как западную атаку с использованием подрывных технологий. В этой кремлевской логике понятны последовавшие события в Крыму и Донбассе в 2014 году. В свою очередь, конфликт в Донбассе стал основанием для многократного усиления секьюритизации всех сторон общественно-политической жизни страны. Власть и пропаганда стали описывать оппозицию как «западных агентов».
Введение первых санкций вело к усилению секьюритизации и госконтроля в экономике — прежде всего, в сфере продовольственной безопасности. Политика государства в этой области стала полностью определяться не столько экономическими, сколько стратегическими соображениями.
Чем сильнее секьюритизируется нынешняя российская система, тем активнее нагнетается страх у населения через пропаганду. С 2014 года политические ток-шоу на телевидении окончательно превратились в грандиозную машину нагнетания паранойи, поиска врагов, распространения страхов, теорий заговоров и агрессии. Всё больше боятся и сами власти. Бюрократии надо реагировать на угрозы, интерпретировать всё как угрозу в борьбе за административное влияние, карьеру, бюджетные средства. В этих условиях чиновники неизбежно начинают придумывать угрозы — механизм секьюритизации раскручивается как маховик.
Вот как это работает. Наверх поступает все больше информации об угрозах, и вся сверхцентрализованная система управления превращается в механизм реагирования на них. Поскольку секьюритизация через введение чрезвычайных мер разрушает институты, неэффективность и коррупция растут, а проблемы множатся. Для их решения применяется еще больше чрезвычайных мер. Кажется, так может продолжаться до бесконечности.
После 2012 года вместо «центризма» стало возникать новое ядро поддержки Путина. Началось постепенное введение традиционных ценностей, консервативной идеологии в качестве государственной. В этом тоже есть элемент секьюритизации. Запад стал трактоваться как носитель «нетрадиционных ценностей», как враг. Поэтому его влияние стало восприниматься в качестве угрозы политической и социальной стабильности.
Внешняя политика тоже стала все больше проникаться антизападничеством. Теперь она сводится к борьбе с угрозой западного доминирования в современном мире. Участие России в войне в Сирии (с 2015 года) было направлено на помощь режиму Башара Асада, одного из российских союзников на Ближнем Востоке.
Под лозунгами обеспечения безопасности произошел переход к открытому авторитаризму. Теперь он не связан никакими условностями, нормами приличия, правовыми прикрытиями. Пример поправок в Конституцию (2020 год) показал, что любые нормы права можно менять как вздумается. Социальная политика тоже больше не выступает ограничителем, что доказало повышение пенсионного возраста. А пандемия привела к появлению новых, цифровых форм контроля над населением.
Государство полной небезопасности
Третий, самый радикальный этап секьюритизации начался с войной. Российское руководство дало много объяснений того, почему оно начало новый виток, казалось бы, замороженного конфликта с Украиной. Многие из них не стыкуются друг с другом, но все они построены в логике секьюритизации: Россия защищает население востока Украины, защищается от расширения НАТО, «украинского фашизма» и т. д.
Путин неоднократно называл свои шаги в конфликте с Западом и Украиной «вынужденными». На самом деле они были вынуждены тем, что само российское руководство выбрало путь тотальной секьюритизации политических проблем, и уже не могло свернуть с этой колеи.
После начала полномасштабной войны был дан старт мобилизации российской экономики и общества, началась тотальная идеологизация. Практически всё теперь в России мыслится как потенциальная угроза госбезопасности: от «голых вечеринок» до сноса ветхого жилья. Чем больше принимается чрезвычайных мер, тем больше страхов в обществе. Государство тотальной безопасности парадоксальным образом превратилось в государство тотальной небезопасности. Любые действия власти превращаются в спецоперации, при проведении которых не считаются ни с чем. Постоянные смерти политических противников действующей российской власти, репрессивное законодательство, многочисленные уголовные сроки противникам войны и диктатуры распространили страх на все слои общества.
Три цикла
Россия при Путине прошла три цикла секьюритизации. Первый (с начала 2000-х) шел под лозунгом борьбы с терроризмом и распадом России. Он сопровождался нейтрализацией демократических и правовых институтов, сформировавшихся в 1990-е годы. Второй этап (с 2012 года) проводился в связи с угрозами цветных революций. Он сопровождался окончательным становлением авторитарного государства и запуском механизма дальнейшей секьюритизации. Третий этап (с 2022 года) идет под лозунгом защиты России от Украины и Запада. Он сопровождается тотальным разрушением институтов, идеологизацией и секьюритизацией всех сфер жизни. Местами она напоминает образцы тоталитаризма (как левого, советского, так и правого). Стремление защитить свою власть от угроз, выданное за стремление защитить от угроз страну, сделало возможными диктатуру и войну, последствия которых еще долго придется преодолевать обществу.