Россией движет страх. Как на нас смотрит Америка

«Нам угрожали, нас вынудили, мы защищались», — мы считаем всю эту чушь пропагандой, с помощью которой Владимир Путин оправдывает нападение на Украину и добивается если не поддержки, то оправдания войны населением. Но как это видится со стороны? Прежде всего из Америки, которую в России считают главным или даже настоящим противником в украинской войне и не только в ней.

Политолог Татьяна Становая выделяет на Западе два основных взгляда на Россию. Один — всё плохо и скоро рухнет (экономика или режим), надо только поднажать. Другой — все сплотились вокруг Путина и богатеют, но вообще Россию не понять и лучше от нее отгородиться. Оба видения политически ангажированы, отмечает Становая: первое выдает желаемое за действительное и отчасти является политическим бизнесом, попыткой привлечь ресурсы, а второе основано на значительном падении интереса к России: «Очень часто в России жалуются, что на Западе не понимают Россию. Но они не понимают не потому, что тупые, а потому что Россия <…> в западных стратегиях давно не на том месте, которое, как ей кажется, она занимает».

Профессор Военно-морского колледжа США Николас Гвоздев объясняет студентам, как понимать Россию, «природу и сути российского вызова». Не надо смеяться над названием учебного заведения, призывает живущий в США бывший замминистра финансов и зампред Центробанка Сергей Алексашенко, обративший внимание на лекцию Гвоздева: «Это нечто среднее между Академией Генштаба, Дипломатической академией и Академией народного хозяйства. Там военные (в данном случае моряки) проходят обучение по широкой программе, которая позволяет им работать в госструктурах, как правило, связанных с вопросами национальной безопасности, но [они] могут уходить и на дипломатическую работу, в другие госструктуры». Это лишь одна точка зрения, отмечает Алексашенко, но она достаточно влиятельна в американских политических кругах.

Это пересказ лекции Николаса Гвоздева, прочитанной в мае.

Понять нельзя менять

Чтобы понять другого, надо посмотреть на ситуацию его глазами. Здесь очень важна концепция стратегической эмпатии советника президента Трампа по национальной безопасности в 2017–2018 годах генерала Макмастера (способность понять и признать нужды другого без отказа от собственных представлений и без стремления изменить его. — «Важные истории»). И наоборот, надо избегать стратегического нарциссизма, когда вы исходите из своих представлений и того, что противник мыслит и поступает так же, как вы. Это сильно отличается от того, что мы, американцы, хотели бы видеть, или от вопроса: «Что бы мы сделали на их месте?» Мы часто проецируем свой взгляд на мир на кого-то другого, решая, что он будет реагировать так, как мы от него ожидаем.

Американцы, глядя на другую страну, часто предполагают, что если бы она была более демократичной, она была бы к ним более дружелюбной. Для этого есть некоторые основания: те, у кого общие ценности, теснее сотрудничают. Но существуют определенные постоянные интересы, часто определяемые географией, которые диктуют властям повестку. Неважно, кто сидит в Москве: царь, генсек или (полу)демократически избранный президент — любой российский лидер сталкивается с одними и теми же задачами.

Мифы о России

Что приходит вам на ум, когда вы слышите термин «Россия»? Скорее всего, холод, снег, медведь как классический русский архетип животного — у американцев много ассоциаций. Мы думаем, что Россия, возможно, не столь развита технологически, как США, и уж точно отстает в благосостоянии. И, конечно, у многих Россия ассоциируется с Путиным, который во многом олицетворяет страну. Целое поколение россиян младше 40 лет не знало другого лидера. Его знаменитая фотография — верхом с обнаженным торсом — стала для многих архетипическим образом России.

Всё так. Проблема в том, что, если мы будем мыслить этими штампами, мы не сможем адекватно оценить вызов со стороны России и либо переоценим его, либо недооценим.

Одна из причин, по которой Советский Союз (а Россия была его главной составляющей) оказывает такое влияние на воображение американцев, заключалась в том, что он был единственной страной, которая могла экзистенциально угрожать США. Не просто создавать проблемы, но и фактически уничтожить как нацию. Во время холодной войны Соединенные Штаты жили с этой реальностью: Россия может положить конец их существованию. Были державы «оси» во Второй мировой войне. Китай сегодня, возможно, движется к той мощи, которой обладал Советский Союз. Но только СССР действительно угрожал Соединенным Штатам.

Надо выходить за рамки этого наследия и стереотипов, пытаться понять Россию. Как она себя чувствует в качестве соперника США, на чем основан ее вызов Соединенным Штатам?

Досье на Россию

Давайте посмотрим на Россию в цифрах. 144 млн человек населения — это чуть меньше половины Соединенных Штатов. Это девятая по величине страна в мире по численности населения — не «бегемот», как Китай, Индия или даже США, но у них значительный человеческий капитал.

Самая большая страна по площади, Россия находится в самом центре мира — того, что мы, американцы, называем Старым Светом, и иногда называют Евразией. Россия соприкасается со всеми: с арктической Европой, Средиземноморьем, Ближним Востоком, Южной и Восточной Азией и, наконец, с самими Соединенными Штатами на Дальнем Востоке. Это вместе с ассимиляцией самых разных религиозных и языковых групп населения на протяжении ее тысячелетней истории открывает России доступ ко многим ключевым регионам.

Экономика России колеблется между 8-м и 12-м местами с ВВП примерно $2 трлн ($5,2 трлн по паритету покупательной способности). Это одна из стран, обеспеченных продовольствием, энергоносителями, пресной водой, основными товарами — всем, вокруг чего в XXI веке все чаще возникает напряжение. Эта самодостаточность обеспечивает ей как внутреннюю безопасность, так и рычаги влияния — как экспортеру продовольствия, энергоносителей и ряда важных ресурсов.

Россия — крупнейшая ядерная держава и одна из ведущих космических держав мира. Она одна из немногих стран с возможностями глобального проецирования силы. Конечно, не на том уровне, как у Соединенных Штатов, и уж точно не в том количестве. Но Россия является одной из тех, кто может самостоятельно разместить вооруженные силы практически в любой точке мира. В этом она ни от кого не зависит.

Наконец, это один из пяти членов Совета безопасности ООН с правом вето. Никакие обязывающие действия ООН не могут быть предприняты без молчаливого согласия России. Она соучредитель многих организаций: от ШОС до БРИКС. Россия не входит в ОПЕК, но сотрудничает с картелем в рамках ОПЕК+, добиваясь, чтобы цены на нефть не опускались ниже приемлемого уровня.

Россия играет роль во многих областях и в состоянии влиять на то, что хотела бы контролировать Америка, повысить наши издержки.

Российский взгляд

Многим из нас в США нравится думать, что мы можем разработать правила, по которым страны могут взаимовыгодно сотрудничать. Российский истеблишмент — политический, военный, дипломатический, не только Путин — исходит из того, что либо вы навяжете другим свою повестку, либо другие навяжут вам свою. Или вы оттолкнете других, или они вытолкнут вас.

С этой точки зрения международная политика — это поиск не столько механизмов сотрудничества, сколько баланса, при котором у вас достаточно власти, чтобы не дать другим диктовать вам свою волю, и есть право голоса в региональных, а то и глобальных делах. Поэтому Россия стремится быть сильной и так борется за влияние. Ее власти утверждают, что если Россия ослабнет, то в мире, где доминируют Китай или США, ее интересы не будут уважаться или гарантироваться.

Еще один важный момент. Россия традиционно далека от основных центров инноваций и развития, и поэтому постоянно следит за тем, чтобы не отстать, чтобы у нее были технологические и финансовые ресурсы для модернизации и развития экономики, и она могла обеспечить безопасность государства. Неслучайно российская власть так печется об экономике.

Поэтому стратегия России в целом такова:

·   формировать повестку, а не следовать ей. Для этого нужно быть сильным;

·   иметь возможность проецировать силу и влияние (военное, экономическое, информационное…) на широкое евразийское пространство;

·   получать ресурсы (технологические, финансовые) для экономического развития и модернизации.

В российском контексте многое из этого выражается в контроле над физической территорией как способе создания буферных зон, сфер влияния, которые позволяют сдерживать давление. Российские чиновники часто говорят, что так же, как у Соединенных Штатов была доктрина Монро — они доминируют в западном полушарии, Россия должна быть главным игроком на евразийском пространстве. Когда Россия выдвигает такие требования, ее не очень волнует, что об этом думают соседние государства: предполагается, что крупной державе это необходимо.

История с географией

Многое из того, что определяет Россию и стратегические устремления ее правителей, проистекает из ее географического положения. Каждой стране, как в карточной игре, раздаются какие-то карты. Это может быть экология, климат, ресурсы, расположение (можно ли перекрыть вам доступ к остальному миру; насколько сложно к вам вторгнуться).

Какие карты на руках у российского государства последнюю тысячу лет? Россия энергетически независима, у нее огромное количество сырья, полезных ископаемых — того, что нужно всем. И в то же время огромная территория, а значит, множество путей для наземного вторжения. Ядро российского государства находится в центре равнины, с минимумом естественных защитных сооружений. Это вам не Швейцарии с ее горами, не Англия с Ла-Маншем, которым география помогала, и тем более не США, которые отгорожены двумя океанами. При этом добраться до основных экономических центров мира, особенно по морю, ей трудно. Северный Ледовитый океан замерзает, Балтийское и Черноморское побережья долго были закрыты для России, Каспийское море никуда не ведет, а Тихий океан далеко.

Поэтому стратегия России всегда была направлена на смягчение угрозы сухопутного вторжения. Прежде всего — за счет отодвигания границ подальше от центра.

И здесь возникает вопрос: как далеко вы готовы зайти ради безопасности? От чего вы можете отказаться, не поставив ее под угрозу? Это определяет движение России то вперед, то назад на протяжении последних 500 лет и объясняет, почему в Восточной и Центральной Европе, Центральной Азии, на Кавказе, в Черноморском регионе границы смещаются туда-обратно. Россия то проецируется вовне, то замыкается внутри, и эти вопросы, похоже, никогда не будут окончательно решены.

Это сегодня Россия обеспечена продовольствием и даже экспортирует его. Но так было не всегда: основные российские земли не особенно плодородны, и до того, как она начала экспансию, она часто балансировала на грани голода.

Угрозы голода и вторжения стали одной из причин развития крайне централизованной и автократической формы правления: требовалась достаточно сильная власть, которая могла бы их отразить. Ядро российского государства традиционно было удалено от основных центров глобальных инноваций. Поэтому Россия жила с ощущением, что она изолирована, отстала и подвержена риску вторжения лучше оснащенной армии — как закрыть эти пробелы? Это еще один драйвер для развития более авторитарной российской политической культуры. Она формировалась на протяжении столетий.

Российское государство и идентичность основаны на собирании земель и народов. При этом Россия вбирала в себя множество разных этнических и религиозных групп, политических образований, но в основе всегда было национальное государство. Поэтому России свойственен консерватизм. Инновации, перемены могут рассматриваться как нечто рискованное, а основа политического мышления — «как бы плохо ни было, может стать еще хуже». Наш опыт, когда мы думаем: «Люди этого не потерпят» — ведь американский оптимизм говорит, что вы можете изменить ситуацию к лучшему, — здесь не работает. Российский опыт часто подтверждает: может стать еще хуже. Исходя из этого, рискнете ли вы ослабить центральную власть, которая веками рассматривалась как основа национального выживания?

Не договориться

Российский истеблишмент ориентируется на геополитику: кто контролирует стратегически важные места. Огромная территория вынуждает Россию быть глобальным игроком. Она не считает себя исключительно европейской державой, она должна быть активной во многих регионах мира.

Чтобы избежать конфронтации, нужна готовность к компромиссу. Проблема часто заключалась в том, что Вашингтон и Москва определяли свои интересы по отношению друг к другу так, что это не допускало компромисса. Россия хотела бы, и мы слышали это в речи Путина перед возобновлением войны в Украине, снова поделить мир на сферы влияния, как Сталин с Черчиллем делили на салфетке послевоенную Европу. Российский истеблишмент хотел бы управлять делами в мире именно так. Проблема с нашей стороны в том, что мы не хотим такого мира. Мы очень сильно верим в самоопределение, пытаемся поощрять распространение демократических правительств. Поэтому мы отвергаем возможность таких переговоров с Россией.

После холодной войны мы смотрим на расширение евроатлантического мира как на расширение зоны мира и процветания. Для России 1990-е годы не были такими. И с их взглядом на мир через дилемму «вы выталкиваете или вас выталкивают», у них есть ощущение, что Соединенные Штаты не были заинтересованы в сильной России. А быть слабой Россия боится: в ее представлении это означает соглашаться с тем, что делают более сильные государства.

С российской стратегической точки зрения, расширение евроатлантического мира — это давление на Россию, и они не доверяют благим намерениям Соединенных Штатов, а наши усилия по интеграции таких стран, как Беларусь, Украина, Грузия, исторически связанных с Россией, по определению являются их вытягиванием из российской сферы и поэтому рассматриваются российским истеблишментом как враждебная политика.

Мы последние 20 лет пытались понять, есть ли способы, с помощью которых США и Россия могли бы решить эту проблему. Это не просто вопрос одного человека — это вопрос истеблишмента, и трудно найти общий язык с руководством, которое думает о мире в терминах 19 века: великие державы встречаются, достают карты и делят сферы влияния. Они мыслят не категориями международного права, но разменов и сделок.

И дело не в том, чтобы лучше объяснить России свои намерения, и они каким-то образом поймут, что мы им не угрожаем. Вспоминаем стратегическую эмпатию: они рассматривают наши действия как основную угрозу своим интересам. У них есть ощущение, что если мы будем продолжать в том же духе, то захотим смены режима или даже изменения статуса России или ее способности проецировать силу.

Политика США в отношении России последние 30 лет исходила из того, что евроатлантический мир будет расширяться, и Россия войдет в западный мир в качестве партнера — и тогда не будет противоречий. А если не войдет, то это не будет иметь значения, потому что она уже не будет такой сильной. Третий вариант — Россия не присоединится к Западу, но попытается сохранить сферу влияния и по-прежнему будет обладать политической, экономической и военной мощью, чтобы бросить вызов расширению, — не рассматривался. Но именно с ним мы сейчас сталкиваемся. Реальность такова, что российский истеблишмент оказался готов рискнуть войной.

На что способна Россия

У нас есть два варианта политики. Либо прекратить расширение и вернуться к салфетке Черчилля, либо найти способы уменьшить российскую мощь так, чтобы Россия не могла оспорить результаты. Это происходит сейчас в Украине.

Часто говорят: «Россия на самом деле не такая уж большая проблема, потому что ее ВВП такой же, как у Италии». Это очень опасное заблуждение. Этот тип государства способен создавать военную мощь на гораздо меньшей экономической базе. Россия столетиями демонстрировала, что при такой сильной, централизованной власти она может извлекать из экономики всё необходимое. То, что Америка не смогла бы содержать свою армию, будь у нее экономика размером с Италию, не означает, что Россия не может иметь вооруженных сил, которые представляли бы угрозу для Соединенных Штатов. Это ключевой элемент того, как Россия проецирует свою мощь.

Прямое соперничество с США невозможно, но можно, не доводя дело до войны, задействовать всю национальную мощь, чтобы вставлять Соединенным Штатам и их союзникам палки в колеса, попытаться сдержать их, повысить их издержки (об этом говорил и Путин). Это важная часть российского асимметричного подхода — небольшой ценой создавать проблемы. Это уже происходит, будь то поддержка повстанцев, вооружение мигрантов, использование частных военных компаний в африканских странах.

Создав проблему, можно торговаться: «Мы можем помочь вам решить эти проблемы, если вы хотите поговорить с нами, но если нет, то мы найдем способы создать вам проблемы». За последние 10 лет российское вмешательство от Украины до Сирии и Ливии было направлено на создание экономических, миграционных, политических проблем, которые отвлекают наше внимание и ресурсы. И пока мы распыляем свое внимание на эти проблемы, мы не можем полностью сосредоточиться на России. Кстати, Китай тоже использует эту логику отвлечения.

Российский вызов — это не просто то, что вы измеряете в танках, самолетах и кораблях. Надо учитывать способность сосредоточиться на вашей внутренней политической жизни и институтах. Русские пришли к выводу, что если США по-прежнему самая могущественная страна в мире и они не хотят, чтобы эта сила была направлена на вас, то надо сделать так, чтобы страна была больше сосредоточена на внутренних проблемах, меньше обращала внимания на то, что происходит вне ее, и сократила свои союзнические обязательства. Отсюда вмешательство во внутреннюю политику США и особенно наших европейских союзников.

Поскольку угроза рассматривается как экзистенциальная, мы снова видим способность России генерировать необходимые ресурсы. Таким образом, несмотря на санкции, на все потери, которые были нанесены России за последние два года, она мобилизуется, чтобы подготовиться к долгосрочной конфронтации с США. Она переходит к военной экономике и ее поддержке, по крайней мере, в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Мы же всегда ищем «серебряную пулю» — смены режима, внезапного краха.

Российское государство и российский истеблишмент готовятся к длительной конкуренции. Они пытаются убедить Китай, что в его интересах поддержать ее и побудить другие страны если не присоединяться к России, то не помогать США, чтобы Россия смогла выдержать эту конкуренцию. У Китая есть точки соприкосновения с Россией. Он тоже может бросить вызов возглавляемой Америкой международной системе. Они оба заинтересованы в том, чтобы их режимы были защищены от давления Запада, чтобы они могли торговать друг с другом, компенсируя нашу способность вводить санкции. Но российский истеблишмент боится, что разные части страны окажутся втянутыми в сферы влияния других держав. Поэтому в долгосрочной перспективе Россия опасается Китая.

К России надо относиться серьезно. Не надо считать русских суперменами, но не надо и недооценивать их. Надо смириться с реальностью, что Россия рассматривает себя в конкуренции с Соединенными Штатами, причем не в дружеской конкуренции, а в конфронтационной, в которой выиграть может только один.