Эта статья — развернутый комментарий Григория Юдина к исследованию, в котором делается вывод о том, что реальная поддержка россиянами Владимира Путина близка к той, что показывают социологические опросы. «Важные истории» рассказывали об этой работе, которую другие социологи считают корректной.
Одна из главных претензий к соцопросам на политические темы — недовольные люди боятся отвечать честно, отказываются от участия в опросах, что искажает результаты (для этого может быть еще куча причин). Чтобы проверить это, авторы исследования проводили «списочный эксперимент» — этот метод часто применяется для изучения реакций людей на чувствительные темы. Респонденты делятся на две группы. Одной дается список из трех политических деятелей, второй — тот же список плюс Путин. Людям в обеих группах задается вопрос: деятельность скольких политиков они поддерживают. Не кого именно, а просто число. Оценить поддержку Путина можно по разнице в ответах двух групп. Например, в январе 2015 года включение Путина в список добавляло 0,81 (среднее значение ответов в первой группе было 1,11, а во второй — 1,92), что позволяло оценить уровень его поддержки в 81%. Это примерно на 5 процентных пунктов меньше, чем давали тогда Путину соцопросы.
Это сильное упрощение. Есть интересный эффект: добавление в список еще одной фигуры снижает результат (дело не в том, кого добавляют, а в самом факте удлинения списка). Эту «дефляцию» можно оценить, проведя еще один эксперимент наподобие плацебо: в нем нет ничего, связанного с Россией. Если скорректировать результаты списочного эксперимента на это искусственное занижение, получаются цифры, довольно близкие к соцопросам. Авторы исследования делают из этого вывод (разделяемый многими, но далеко не всеми), что респонденты не так уж сильно врут социологам.
Исследование в очередной раз воспроизводит тезис, который Тим Фрай и его коллеги заявляют уже давно: что массовые опросы совершенно верно оценивают высокую поддержку Путина в России. В одной из работ та же команда даже умудрилась показать, что опросы недооценивают эту поддержку — то есть на самом деле россияне любят Путина даже больше, чем говорят нам поллстеры.
Но и безотносительно к цифрам здесь есть несколько проблем.
Что такое «поддержка»
Это слово часто используется (в том числе в статье Фрая) через запятую с «популярностью» и «одобрением», как будто бы всё это одно и то же, и притом что-то совершенно очевидное. Однако само предположение, что в каждом человеке встроен датчик поддержки или не поддержки Путина, полностью противоречит российской политической реальности.
Россия — крайне деполитизированная страна, и как только разговор заходит о политике, собеседник непременно постарается сменить тему, ощущая дискомфорт; просто чтобы не испортить отношения. Россияне в целом стараются держаться от политики подальше; в стране распространено убеждение, что изменить все равно ничего нельзя, политических взглядов лучше не иметь, и надо сосредоточиться на том, что хотя бы отчасти в твоей власти (семья, карьера, потребление). Когда мы спрашиваем такого респондента, «одобряет» ли он деятельность Путина, как он понимает этот вопрос?
Современная Россия представляет собой плебисцитарный режим, где вопрос об императоре воспринимается не нейтрально, а как запрос на аккламацию (выражение одобрения его действиям. — «Важные истории»). В США, где работают некоторые авторы статьи, вопрос о том, одобряют ли респонденты деятельность Дональда Трампа, предполагает, что если не одобряют, то могут, например, одобрять (или не одобрять) Камалу Харрис. В России ничего подобного нет, и респонденты об этом в курсе. То есть вопрос «Одобряешь ли ты императора» — это запрос на ритуальную демонстрацию лояльности. Это не значит, что отвечающий лжет. Примерно так в ответ на «Христос воскресе!» принято отвечать «Воистину воскресе!» — не потому, что вы именно в этот момент внезапно сообразили: «А ведь и правда, он же умер, а гроб-то пустой!»
Опросы полностью убедили политический класс как в России, так и вне ее, что россияне горой стоят за Путина <…> Это приводит к радикально неверной оценке ситуации и соответствующим решениям
Смысл «поддержки» и ей подобного в этих условиях совершенно не очевиден. Грэм Робертсон, например, показывает, что эта поддержка более чем на 80% коррелирует с тем, что в психологии называется «оправданием системы» — с утверждениями вроде: «Правительство плохое, но мы другого не заслуживаем», «Правительство плохое, но любое другое будет еще хуже» или «Правительство плохое, но у остальных ничем не лучше». То есть когда люди одобряют, смысл их высказывания примерно следующий: «Мне это совершенно не нравится, но я не верю, что может быть иначе». Можно ли это называть поддержкой? Или популярностью? Можно, наверное, если определить поддержку как «отвращение, совмещенное с принятием в условиях отсутствия альтернатив». Только зачем называть черное белым?
Интересно, что авторы обсуждаемого исследования вполне восприимчивы к этим соображениям и признают, что «поддержка» — это очень условный термин, который используется просто для удобства. Беда только в том, что когда эти исследования выходят на широкую публику, публику об этом не извещают, да она и не будет копаться в таких методологических тонкостях. Раз сказано, что россияне поддерживают — значит, любят царя!
Аналогичный эффект это имеет на политиков как в России, так и за рубежом. Это удивительно, но опросы полностью убедили политический класс как в России, так и вне ее, что россияне горой стоят за Путина и души в нем не чают. Поэтому каждый раз сюрпризом становится стандартная российская реакция на политические события — «моя хата с краю». Сейчас это произошло после событий в Курской области. «Почему же россияне не встали как один на защиту Путина? Ведь мы же знаем из надежных исследований, что они его обожают?» Это приводит к радикально неверной оценке ситуации и соответствующим решениям.
Ищем то, чего нет
Вся работа со списочными экспериментами базируется на теории «фальсифицированных предпочтений», которую предложил Тимур Куран. Эта теория исходит из абсолютно нелепых предположений о политическом поведении человека. Согласно этой теории, у любого человека есть предпочтения по политическим вопросам, и он может в ответ на вопрос либо изложить их честно, либо солгать. Соответственно, списочные эксперименты пытаются вычислить долю тех, кто солгал, потому что боится репрессий.
Эта картина мира не имеет ничего общего с реальностью авторитарных стран, для которых она была придумана. Как говорилось выше, стандартная ситуация в авторитарных условиях — это не ложь, а деполитизация. Зачем утаивать свои политические воззрения, если проще их не иметь?
Конечно, прямая ложь респондентов из-за страха также случается в российских опросах. Опытные интервьюеры часто считают, что респонденты испытывают страх, и сомнительно, что интервьюеры совсем неправы. Наверняка после начала войны положение дополнительно ухудшилось.
Однако страх — вовсе не главная проблема измерения поддержки в России. У людей зачастую нет никаких предпочтений даже по самым базовым вопросам. Более того, в авторитарных условиях прямо предписывается никаких предпочтений не иметь — это безопасно, не делает тебя социальным изгоем и поднимает самооценку («я серьезный человек, политикой не интересуюсь»). Поскольку российский режим эффективен (а он эффективен), значительная часть респондентов не имеет предпочтений и формулирует их прямо на ходу, ориентируясь на понимание того, что от них ожидается. Поскольку опрос обычно воспринимается как ситуация коммуникации с обобщенной «властью», вопрос об одобрении Путина считывается как проверка лояльности.
Наблюдатели порой абсолютно уверены, что уж по таким ключевым вопросам, как «популярность Путина» или «поддержка специальной военной операции», у всех россиян непременно должно быть мнение. Но зачем нужно это мнение? Как неодобрение или отказ в поддержке повлияет на события? Что, Путин от этого перестанет быть императором? Или война остановится? В это никто не верит, и правильно делает, и потому люди предпочитают считать, что «всё не так однозначно».
Поэтому все исследования со списочными экспериментами вызывают большие вопросы — и вовсе не по тем методологическим причинам, которые приводятся в статье. Вся эта литература выдумала себе рациональных и убежденных избирателей, которых от изъявления этих убеждений удерживает только страх. Конечно, такие тоже существуют — как показывают эти исследования, их обычно 5–10%. Но обычно люди реагируют на тиранию совершенно иначе.
Нерешаемая задача
В деполитизированном контексте люди предпочитают не только не иметь мнений и не высказывать их, но и уклоняться от взаимодействий, которые не имеют прямого значения для их жизни.
«Левада-центр», который выполнял полевые работы для этой статьи, использовал метод личного интервью. Это значит, что интервьюер приходит к вам домой, чтобы задать все эти вопросы и провести с вами списочный эксперимент. Представьте себе — какой-то человек непонятно зачем пытается у вас что-то выведать о политике и задает когнитивно довольно сложные вопросы («Я вам сейчас назову четыре суждения; скажите мне, со сколькими из них вы согласны» — это очень сложный для понимания вопрос). Вы, возможно, бегали где-то между ванной и кухней, а теперь вам предстоит сосчитать количество утверждений, с которыми вы согласны.
Метод личного интервью — наиболее рискованный, поскольку приводит к наиболее серьезным смещениям выборки. Люди, которых можно опросить дома, сильно отличаются от тех, кого дома нет, кто отгородился забором и охранником, кто не хочет открывать, отказывается говорить с интервьюером на лестничной площадке или впускать его в квартиру.
Валидность такого дизайна эксперимента справедливо поставить под большое сомнение. Во всяком случае, требуется убедительное когнитивное тестирование, которое показало бы, что это вообще решаемая для респондентов задача.
***
Опросы не следует использовать как плебисциты — вопрос «Сколько на самом деле поддерживает царя?» не имеет никакого смысла. Опросы, как и любой познавательный инструмент, могут давать интересную и полезную информацию. Однако они существуют в политическом поле, и наивно думать, что поскольку ими занимаются ученые, то они-то и сообщают всю правду, надо только найти правильную цифру и убедиться, что это действительно она. Поэтому статьи с заголовками «Сколько на самом деле поддерживает Путина» будут появляться и дальше. Они никак не помогут нам понять, что происходит в России. Зато они отлично работают на тех, кто превратил Россию в непрерывный плебисцит.