Почему экономика России не похожа на советскую

В последнее время в среде как сторонников, так и противников нынешней российской власти часто говорят, что экономика страны «советизирует­ся». Одни радуются нарастающей самодоста­точности, другие в ужасе от продолжающейся хозяйственной деградации, пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков сравнивает бюджет Минобороны с 1980-ми годами.

Параллели между современной Россией и прежним СССР в принципе крайне сомнительны и проводятся в основном для воздействия на людей идеологизированных и недалеких, но в сфере экономики они выглядят особенно дико. Если не вдаваться в детали, которые интересны лишь узким специалистам в экономической истории, вот наиболее разительные отличия.

Рынок, но не план

Самое очевидное: российская эконо­ми­ка образца 2020-х годов является частной и рыночной, тогда как советская была и осталась в истории государственной и плановой. Когда я изучал политическую экономию в МГУ в середине 1980-х, мои профессора называли ее даже не экономикой, а «народным хозяйством» (это калька с немецкого термина Volkswirtschaft, применявшегося еще меркантилиста­ми более 200 лет назад).

В советское время частной собственности на производственные активы не было, она допускалась только в отношении жилья (и то редко) и потребительских товаров. Отношения найма с негосударственны­ми организациями были невозможны, кроме колхозов, которые яв­лялись кооперативами лишь формально.

Основные пропорции экономиче­ского развития задавались государством через струк­туры Госплана, а рыночный оборот опять-таки ограничивался пот­ребительскими товарами — и то крайне небольшой их частью, которые могли продаваться граж­данам напрямую изготовителями, минуя государственную оптовую и роз­ничную торговлю. В результате хозяйство подчинялось искусственно задава­емым целям, приоритет отдавался тяжелой промышленности и оборон­ному сектору, процветал монополизм (Сберкассы, «Аэрофлот» и др.), а инте­ресы потребителей оказывались на последнем месте, так как продать по заранее определенной цене товар, за которым все гонялись, не было сложной задачей. Общим фоном любой социа­листической экономики был неизживаемый де­фицит и крайне низкое каче­ство любых потребительских товаров.

Сегодня же около 65% занятых работают не на госу­дарство, а на частные или акционерные компа­нии, а также выступают в роли самозанятых или индивидуальных предпринимателей; полки магази­нов полны товаров, а сфера услуг соответствует ми­ровым стандартам (в чем-то даже превосходя их). Корпорации, даже государствен­ные, активно конкурируют за клиентов (это хорошо видно, на­при­мер, в банковском секторе). Сбербанк и «Аэрофлот» доминируют на своих рынках, но там есть и другие серьезные игроки.

Ре­зультатом такой транс­формации становится возросшая гибкость экономики: если в последние годы существования СССР потеря нескольких поставщиков комплектующих озна­чала остановку предприятия, то в современной России обрыв хозяйстве­н­ных связей с Европой привел к «пересборке» цепочек поставок всего за несколько месяцев.

Время потребителя

Отчасти это продолжение первого пункта: в современной России полностью измени­лась инвестиционная составляющая экономики. «Коньком» советского руководства было производство сырья и оборудования, но они не обеспечивали результатов, сопоставимых с западными. В 1979 году в Советском Союзе исполь­зовалось в 3,4 раза больше тракторов, а комбайнов больше в 8,5 раза, чем в США. За год их производилось больше в 4, 8 и в 16(!) раз — но при этом урожайность зерновых оставалась в 2,5–3 раза ниже, а 60% советского импорта из США приходилось на зерно.

Чтобы до­биваться постоянного увеличения производства сырья и оборудования, СССР нужно было искусственно ограничивать конечное потребление. В 1970-е годы доля инвестиций в основные фонды в ВВП (пересчитанная по со­временным мето­дикам) составляла от 32 до 36% — в сегодняшней России этот показатель ус­тойчиво находится ниже 20%.

Эта разница представляет собой чистую прибавку к конечному потреблению, что во многом объясняет более высокий по сравнению с советским уровень жизни современного рос­сиянина. Доста­точно сравнить среднюю жилплощадь (28 кв. м на человека сейчас против 12,4 в конце 1970-х годов) или обеспеченность автомобилями (59 на 1000 человек в 1991 году и более 300 в наши дни). Про широту проникновения технических новинок я и не говорю. Впрочем, они ста­ли бо­лее активно использоваться в последние десятилетия по все­му миру и отно­сить их массовое использование в России только к следствиям краха советс­кой модели неверно. Однако совершенно иная структу­ра произво­дства и явный приоритет конечного потребления, несомненно, от­личают нынешнюю экономику от советской. И вернуться к прежней модели сей­час принципиально невозможно.

Важные услуги

Следствием описанного стало еще одно отличие российской экономики от советской: из­менение соотношения материального производства и сферы услуг. В экономической теории социализма услуги считались малозначащим дополнением к материальному производству — и потому доля промышлен­ности, сельского хозяйства и строительства в ВВП приближалась к 70%. Сего­дня в России эти секторы обеспечивают около 34% ВВП, а более 70% рабо­чей силы занято в сфере услуг, причем только на торговлю приходится 13,4% ВВП. За последние 30 лет наше хозяйство проделало путь, для движения по которому западным потребовалось около столетия, и пре­врати­лась в типичную постиндустриальную экономику, в которой доми­нирует сервисный сектор.

Это изменило больше, чем может пока­заться на первый взгляд: разнообразило потребление, вывело конкурен­цию на но­вый уровень, заставило переоценить значение массового материа­льного про­изводства. В СССР создавалось много продукции, которая по стандар­там мирового рынка стоила дешевле, чем сырье и энергия, затрачен­ные на ее вы­пуск. Деиндустриализация 1990-х — 2010-х годов привела к ут­верждению со­временных производственных пропорций. Вздыхать по советско­му опыту и требовать возврата в прошлое — значит стремиться ра­дикально увеличивать издержки и сокращать возможности потребления для всех россиян.

Большая торговля

Четвертое различие — взаимодействие с внешним миром. В Советском Союзе объем внешней тор­говли составлял около 7% ВВП. Это очень мало — страна была практически оторвана от миро­вого рынка, а ее торговые отношения были в значительной степени ограничены «иде­ологически близкими» странами социалистического лагеря. В России — даже нес­мотря на санкции и прочие сложности — в 2023 году суммар­ный объем экспорта и импорта составил 34% ВВП.

Если в СССР даже при­родные ресурсы использовались преимущественно для внутренних нужд (в 1979 году на экспорт отправился 31% добытой нефти), то сегодня идет активный об­мен ресурсов на высокотехнологические и потребительс­кие товары. На экс­порт отправляется 69,5% нефти, 25% стали и 58% удоб­ре­ний. Причем оставшихся удобрений достаточно для обеспечения урожаев зерновых, даже в плохие годы заметно превыша­ющих советские и позволяющие России быть одним из крупнейших в мире экспортеров зерна.

Втя­гивание России в мировые хозяйственные связи несопоставимо с участи­ем в них советской экономики: сейчас более 20% продовольственных и 30–55% не­продовольственных товаров, потребляемых россиянами, приходится на им­порт, а российская нефть находит своих по­требителей даже несмот­ря на чинимые ей препоны. Покойный сена­тор Джон Маккейн называл Рос­сию «бензоколонкой, претендующей на статус государства», но он, вероятно, забывал, что на бензоколонку каждый водитель заезжает хотя бы раз в неде­лю. Поэтому «выпилить» страну из ми­ровой экономики намного слож­нее, чем казалось многим архитекторам санк­ционной политики.

Поездки и миграция

Еще более разительное отличие состоит в открытости экономики с точки зрения движения людей и рабочей силы. В 1979 году внутренним воздушным транспортом в СССР были перевезены 151 млн человек, в то время как в международном сообщении «Аэрофлот» и иностранные компании вместе осуществили 3,7 млн перевозок. В середине 2010-х годов международные авиаперевозки обогнали внутренние. Во вре­мена СССР эмиграция была минимальной и сводилась к билету в один конец. Се­год­ня же около 4 млн россиян живут за границей, из которых лишь несколько про­центов не могут вернуться в страну по политическим причинам.

За постсо­ветские годы в Россию въехали более 40 млн трудовых мигрантов, и сейчас в стране их не менее 8,5 млн человек. Наиболее адекватные чинов­ники признают, что рост эмиграции с 2022 года и снижение притока гаст­арбай­теров создали в России дефицит на рынке труда, который стал важ­ней­шей экономической проблемой (причем власти откры­то го­ворят, что намерены и далее поощрять трудовую иммиграцию, вплоть до ор­ганизованного «импорта» рабочей силы из африканских стран).

Что общего между закрытым Советским Союзом и открытой Рос­сией? Несмотря на все попытки властей огра­ничить передвиже­ние граждан (сейчас около 10 млн чело­век в стране по разным причинам — от специфики занимаемых должностей до на­личия у них неисполненных финансовых обя­зательств — «невыезд­ные»), сво­бода трансграничных перемеще­ний — важнейшая экономическая, а не только социальная черта со­временной России.

Богатство и неравенство

Еще одно важное отличие российской экономики от советской — возможность индивидуального обогаще­ния и материальное расслоение общества. В Советском Союзе коммунисты стремились к формальному равенству, и официальные доходы граждан ва­рьировались в относительно узком диапазоне (я бы сказал, что он не превышал 10–15 раз). В России даже официальные зарплаты различаются в ты­сячу раз, а доходы — еще больше. 125 российских миллиарде­ров контролируют $577 млрд — это примерно четверть российского ВВП. На 3% богатейших граждан приходится 89% всех финансовых активов, 92% срочных вкладов и 89% наличных сбережений, а на 20% беднейших — 6, 4 и 3% соответственно.

В СССР реальное неравенство было на­много больше декларируемого. Привилегированные группы имели дос­туп к товарам по регулируемым ценам или услугам, предос­тавляв­шимся им бесплатно (или почти бесплатно). В России нерыночное обеспече­ние бла­гами также распространено, но в неизмеримо меньших мас­штабах — сегодня власть и влияние являются намного проще монети­зируемым активом, чем в СССР, где коррупционная составляющая заключа­лась прежде всего в масштабном бартере услуг (или системе так называемого «блата»). По мере укреп­ления современной российской экономической сис­темы неравен­ство не ос­лабевает, а, скорее, растет — это усугубляется концент­рацией акти­вов и фи­нансовых потоков в столицах и возмож­ностями ве­дения в них бизнеса.

Иначе гово­ря, в России неравен­ство становится нормой, в то время как в Советском Со­юзе было исключени­ем, с которым власти (пусть прежде всего декларативно, но и не только) бо­ролись. Я не выражаю своего отношения к данно­му тренду, лишь подчеркиваю его существование. Но он становится важным источником экономического роста.

Инновации

Для экономического роста также важен технологический и иные типы прогресса — проще говоря, инновации. Отношение к ним — еще одно значимое отличие российской экономики от советской.

СССР часто вспоминают как лидера мировых технологических достижений — космонавтика, сверхзвуковые самолеты, ядерные бое­заряды и многое другое. Но ни одно из них не относилось к производству конечных потребительских то­варов. Более того, распространение инновационных технологий в Советском Союзе именовалось «внедрением», что подчеркивало искусственный ха­рактер их применения: властям приходилось пред­принимать специальные усилия, заставляя руководителей предприятий ис­пользовать технологичес­кие новации.

Сейчас ситуация изменилась радикально: хо­тя Россия, как и СССР, фактически не создает полезных потребителям инноваций, она заим­ствует имеющиеся исключительно быстро. В Советском Союзе туалетная бу­мага по­явилась более чем на сто лет позже того, как она была запатентована в Соединенных Штатах. А, например, системы быстрых банковских плате­жей стали применяться в России практи­чески од­новременно с западными странами, причем достигли намного боль­шего рас­пространения и совершен­ства. Не производя мобильных телефонов, персо­нальных компьютеров, ви­деокамер и сотен других видов современной техники, российские предпри­ниматели совершенным образом используют и коммерциализируют их.

По сути, российская экономика предъявляет сейчас такой же спрос на иннова­ции, как и любая западная — их отличает разве что способность генерировать такие изобретения. Но это не должно удивлять: глобализация кон­центрирует инновационные центры, де­лая их достоянием наиболее разви­тых стран, открытых талантам, обладаю­щих капиталом, ко­то­рый может быть привлечен в стартапы, и властями, ви­дящими в этом залог развития своих государств.

Военные расходы

Перечислять экономические различия России и СССР можно долго, но стоит подчеркнуть, что они очень замет­ны даже там, где многие наблюдатели склонны видеть сходство (я, например, не считаю массовую деприватизацию ужасающей). 

Самый очевидный пример — ВПК. В советскую эпоху даже в период «разрядки» (как, например, во второй половине 1970-х годов) военные расходы составляли не менее 15% ВВП, тогда как в России в условиях «специальной военной опера­ции» они не превышают 7% ВВП. Намного важнее то, что в СССР военные расходы бы­ли чистым вычетом из национального благосостояния, так как при дефиците ресурсов увеличение производства вооружений автоматически откликалось снижением выпуска гражданской продукции. В российских условиях деньги на «оборонку» практически немедленно «просачиваются» к смежникам, за­пуская рост производства; «контрактные» и «похоронные» выплаты, попадающие к семьям военных, отзываются повышенным потребительским спросом на товары и услуги. Военная экономика в России ускоряет рост, тогда как СССР она загнала в тупик.

Это вопрос не масштаба расходов, а того, как они встроены в экономическую ткань общества. В такой рыночной экономике, как Израиль, военные расходы, составлявшие в среднем 18,9% ВВП на протя­жении 20 лет — с 1970 по 1990 год — не мешали экономике расти в среднем на 4,6% в год, и страна не столкнулась за это время ни с одной рецессией. Есть и другие процветающие страны с долей военных расходов больше, чем сейчас у России. Так что мо­жет оказаться, что ждущих скорого хозяйственного коллапса путинского рейха может постичь серьезное разочарование, а нынешнее замедление роста ока­жется не более чем очередной фазой приспособления экономики к новым условиям функционирования.

Экономически более рационально Россия действует и на международной арене. СССР на протяжении 1960-х и 1970-х годов ока­зывал странам «социалистической ориентации» помощь в размере не менее 2,5% своего ВВП ежегодно (сейчас это соответствовало бы $40–45 млрд в год). Экономическая отдача от этих «вло­жений» (только война в Афганистане во второй половине 1980-х обходилась в 1% ВВП) была близка к нулю, а оставшиеся по состоянию на момент распада СССР $140 млрд долгов были впоследствии списаны.

Сегодня Россия не ведет столь бессмысленной по­литики. В течение всего постсовет­ского периода оружие продавалось, а не поставля­лось в кредит, а операции по поддержке того или иного авторитар­ного или террорис­тического режимов в значительной части случаев имеют вполне ося­заемую коммерческую сто­рону (как, например, операции ЧВК «Вагнер» в Африке). Хотя Россия ста­новится во многом похожей на СССР в том смысле, что ее вожди стремятся покупать лояльность других стран, подобная щедрость не безгранична и в случае чего стремительно меняется на грабите­льс­кие условия сотрудниче­ства. Достаточно вспомнить, как менялись цены на газ для Украины.

****

Подводя итог, я бы сказал, что нет ничего более ошибочного, чем гово­рить о «советизации» российской экономики. Сейчас это может казаться плохой новостью (указывающей, например, на иллюзорность надежд на победу Украины вследствие расширения санкций), но в перспективе такое положение скорее внушает оптимизм. Джинна рыночной экономики, вы­пущенного из бутылки, можно загнать обратно так, как это делали в СССР, Китае, Северной Корее, Кампучии (сейчас — Камбоджа) или Эфиопии — ценой гражданской вой­ны, истребления большей части образованного и предприимчивого населе­ния, десятилетий репрессий и воспитания «нового человека», готового сми­ряться с беспросветной нищетой и постоянным дефицитом.

Итогом экспериментов такого рода всегда становился экономический коллапс и от­каз от сомнительной модели. Попытка политического возрождения советской си­стемы — государствоцентричной, милитаристской, бесчеловечной — потребу­ет таких жертв, на которые Россия уже не способна. Поэтому не только экономическое, но и политическое восстановление СССР невозможно. Сис­тема, существующая сегодня в России, — совершенно новая реальность, не менее опасная, чем советская, но непостижимая для тех, кто апеллирует только к аналогиям.