Вестник тюремного времени
Издатель журнала для политзаключенных рассказал «Важным историям», как борется с информационной блокадой зоны, сколько россиян сидят по политическим мотивам и почему важно делиться мемами
В России почти ежедневно растет число политзаключенных: продолжаются аресты за антивоенную позицию, якобы «госизмену», «участие в экстремистских сообществах» и по другим надуманным обвинениям.
Один из способов поддержать людей, посаженных по политическим мотивам, — это писать им письма. Но кроме писем от волонтеров, в России появился целый журнал для политзаключенных — «Тюремный вестник». Его уже год издает айтишник Петр Лосев, который раньше руководил избирательными кампаниями оппозиционных кандидатов. В 2022 году посадили его знакомого, и Петр узнал об этом случайно и не сразу: «Я подумал: а если посадят меня, будет ли иначе? У людей свои дела и проблемы, им некогда думать еще и о заключенных. Это нормально. Ненормально то, что политзэки тратят свои силы и здоровье ради нас, а про них все забыли. И я решил им как-то помочь. Если посадят меня или вас (не дай бог), эта газета немного поможет скрасить арестантские будни».
«Важные истории» поговорили с Петром Лосевым.
— В чем суть «Тюремного вестника», и чем он отличается от других проектов для поддержки политических заключенных в России?
— Наша главная задача — передать контекст того, что происходит на воле, чтобы человек не чувствовал себя оторванным. Поэтому мы пишем не только о глобальных событиях и новостях, но и стараемся передать бытовой контекст, что витает в воздухе, о чем люди говорили, что у них в головах.
Я протестировал идею в переписке с арестованным главой ИТ-компании, которого обвиняют якобы в госизмене. Я начал рассказывать ему в двух-трех предложениях о событиях за месяц — и про войну, и про стеб над «Вкусно и точка», новости про то, что рухнул рынок NFT, мемы про Гослинга-Кена из Барби. По его словам, именно этого ему не хватало.
Обычно в выпуске мы описываем около 50 новостей двумя-тремя предложениями. Дальше у нас идет рубрика «Твиттерские споры»: что обсуждал русский сегмент «Твиттера». Потом идет колонка от какого-то политзаключенного или журналиста, и в конце могут быть выдержки из писем читателей.
У «Вестника» замечательная обложка: наш художник отражает все события за месяц. Это 50 ребусов на одной обложке, и каждый ребус — это какая-то новость.
Еще мы собираем самые знаменитые мемы за месяц. Мемы я сам выбираю, это не удалось никому делегировать, хотя было много кандидатов. Часть читателей просят больше мемов.
Нас в команде девять человек, но на постоянной основе работают меньше — менеджер, верстальщик, новостник и я [издатель].
— Что заключенные пишут вам в ответ о «Вестнике»?
— У меня в телеграм-канале под каждым выпуском есть фотографии ответных писем, их уже сотни. Благодарят. Пишут, что им это помогает. Есть люди, которые, например, получали «Вестник», уже вышли из зоны и даже колонки нам написали. Человек, который сидел за клип Rammstein (бывший координатор архангельского штаба Навального Андрей Боровиков, который получил два с половиной года колонии за репост клипа Pussy. — Прим. ред.), говорил, что он чувствовал себя «информационным бомжом», который каждый объедок информации ищет, чтобы просто мозг работал.
Такие отклики помогают продолжать, мы без зарплаты это делаем. Понимаю, что люди там ждут. Говорят, что дают всей камере почитать, даже условно говоря «уголовникам», и они офигевают от того, что происходит в России. То есть там люди были в информационной блокаде еще до зоны, а тут, может быть, получат более качественную информацию.
Мы получаем много писем от политзаключенных. Их истории потрясают, конечно. Один человек писал, что его хотят судить за негативные комментарии про якобы фуражку Гитлера в храме Вооруженных сил РФ. Некоторые не верят, что это реальность, но это факт. Я сам уже не читаю все письма, потому если все читать, то все близко к сердцу воспринимаешь, выгораешь.
Любшин
Яшин
— Сколько политзаключенных сейчас получают «Вестник»?
Стандартный тираж — около 250 экземпляров. Когда было побольше денег, мы увеличили почти до 300. Сейчас будем уменьшать.
— Но политзаключенных в России больше. Известно ли, сколько, есть ли у вас полный список?
— Это отдельная боль. Когда я начал делать проект, оказалось, что нет списка всех политзаключенных с актуальными адресами. Вначале мы работали по списку проекта «Свобот», телеграм-бота для отправки писем политзаключенным, но они не всех включают. Также я брал таблицу у Елены Эфрос, матери режиссера Евгении Беркович, которая ведет проект «Сказки для заключенных».
Но на мой взгляд эти таблицы были сделаны по устаревшим правилам. Мы сделали свою CRM (систему для автоматизации процессов в компании. — Прим. ред.). Поскольку я пришел из бизнеса, из управления, вся операционная деятельность в «Тюремном вестнике» автоматизирована, каждый чих учтен.
В нашем списке есть люди, которых трудно назвать политическими заключенным в стандартном понимании этого слова. Например, Дарья Трепова (обвиняемая во взрыве, от которого погиб провоенный блогер-пропагандист Владлен Татарский. — Прим. ред.). Или дезертиры, кого осудили за неучастие в «спецоперации». И мы ввели термин «политически преследуемые» — чей приговор меняется, исходя из политических пристрастий. Например, это могут быть активисты, которых посадили за наркотики, и им дали не средний срок, как всем, а повышенный, потому что политическая деятельность является для них отягчающим фактором.
Сейчас в базе 984 человека. У нас по многим пока нет данных. Моя оценка, что в России около 2000 политически преследуемых.
— Удается ли вам находить политзаключенных, про которых практически ничего не известно: им не уделяют внимание СМИ, не пишут волонтеры? Получается доставлять им журнал?
— Да, таких большинство. Работа с такими людьми — это главная задача. Я отправлял письма тем, кто не на слуху, например антивоенным активистам, про которых «ОВД-Инфо» один раз написали, и больше никакой информации о них нет. Много людей, которые в политике никогда не были заинтересованы. Вышли с каким-то плакатом, комментарий написали в «Одноклассниках», и их закинули в каталажку.
— Приходится ли умалчивать о каких-то событиях, цензурировать себя, чтобы «Вестник» прошел тюремную цензуру?
— Мы пишем новости эзоповым языком. У нас есть цензура. Новости написаны так, чтобы к ним невозможно было придраться. Например, ставим рядом несколько новостей. Одна новость по отдельности ничего не значит, но если читать их вместе, — это может что-то и сказать.
Мы не используем слова, на которые нервно реагирует власть. Если власть каких-то личностей не называет по имени, мы тоже не называем. Говорим, например, что «борец с коррупцией заявил…».
Или притворяемся российской пропагандой, пишем: «Имеет ли Россия отношение к удару по Украине, неизвестно…» Кто надо, тот прочтет. Пока никто не жаловался на то, что мы как-то сильно иносказательно пишем. Все понятно.
— Бывало ли такое, что выпуск не проходил цензуру?
У нас стабильно до читателей доходит одна треть журналов. Мы вкладываем в письмо конверт, чтобы нам могли ответить и сказать, что до них журнал дошел. От трети мы получаем ответные письма, что выпуск дошел, а для двух третей ответа нет. Но неизвестно, это потому что цензура не пускает, или человек отвечать не захотел. Достоверно известно о 3% случаев цензуры. Судьбу остальных выпусков мы выясняем.
Колонии могут не передать письма просто из-за раздолбайства. Ну, не сходили за письмами. Ну, сходили через два месяца, забрали и передали просроченный новостной журнал. Зона должна перепроверить и доставить письмо за семь дней от того момента, как письмо оказалось на почте. У нас 90% писем передаются с нарушением сроков.
Но это не потому, что там какие-то очень злые фсиновцы, а скорее потому, что на зоне цензор — не очень благодарная профессия, мало платят, и просто люди забивают. Нет единой методички цензора, там сидит самодур, который считает, что что-то не положено, что там какая-то крамольная информация, и не передает. Некоторые выпуски застревали, потому что цензор посчитал, что мы официальный периодический журнал, хотя мы по факту самиздат, который никак не должен регулироваться. У нас тираж меньше тысячи экземпляров, по закону мы не СМИ.
Поэтому сейчас будем по цензуре судиться [с колониями] из-за того, что неправомерно, на наш взгляд, не передают заключенным журнал. Иногда [передачу корреспонденции] используют как фактор давления на заключенных. Поэтому сейчас у нас уже два проекта — «Тюремный вестник» и «Свобода переписки», который борется за свободу корреспонденции для заключенных.
— Почему потребовался отдельный проект «Свобода переписки», чем он занимается?
Когда мы узнали, что цензоры лютуют и не передают журналы, и не только журналы: они могут не передавать и личную переписку, потому что используют право на получение корреспонденции как рычаг давления. То есть если заключенный хорошо будет себя вести, по мнению администрации, ему будут передавать, а если плохо, то нет, что прямо запрещено законом. И мы с помощью «Вестника» нашли тех людей, которым администрация не передает вообще ничего. Один из них был Владимир Домнин, который недавно обновил рекорд по ШИЗО — ему назначили 55 суток ШИЗО (штрафного изолятора с очень жесткими условиями содержания. — Прим. ред.).
Мы подали в суд на колонию в Угличе, где он находится. Для меня это было шоком, но судья был на нашей стороне. Зона пыталась перекинуть ответственность на почту, затягивала суды, но в итоге они просто кинули политзаключенного в ШИЗО, чтобы это давило на нас, и мы отозвали свой иск. Но как только мы подали в суд, всем в колонии начали передавать письма — и Владимиру, и всем остальным.
Мы отозвали иск, и они нам пообещали особо не трогать Владимира и передавать ему всю переписку. Мы ставили цель — добиться, чтобы у заключенного было реализовано его право на свободу получения корреспонденции, и мы этого добились.
— Получается, ваш тираж в 250 журналов сейчас ограничен только деньгами?
— Финансирование — это главный бич. Я бы с удовольствием довел бюджет «Вестника» в 999 экземпляров, максимально разрешенный законом. И, может быть, мы бы даже официально зарегистрировали его как СМИ, чтобы его мог выписывать любой человек в зонах. Но пока это упирается в бюджет.
Один тираж «Тюремного вестника» стоит примерно 60 тысяч рублей. Но цена такая низкая, потому что люди волонтерят. Его реальная стоимость — тысяч 200. А если мы увеличиваем тираж до 999 штук, то это больше 300 тысяч. Поэтому мы сейчас на своем энтузиазме пытаемся что-то делать, но прогнозы пока не слишком оптимистичны.
Меня потрясло, насколько сложно искать деньги. Проект абсолютно понятный, есть понятная цель — увеличить тираж. Есть люди, у которых есть деньги. Когда я прихожу и прошу, условно, копейку, мне говорят: «Очень классный проект, вам надо найти человека, который будет готов финансировать это». А я перед ним стою...
При этом «Вестник» поддерживают пожертвованиями обычные люди, у кого, я бы не сказал, что есть деньги. Меня удивило, что обычные люди могут поддерживать, а от неких институций, крупных игроков в России сложно получить помощь.
— Столкнулись ли вы с какими-то проблемами, угрозами или преследованием из-за «Вестника»?
— Было такое, что на политзаключенного [бывшего фотографа штаба Навального Александра Струкова, которому грозит до десяти с половиной лет колонии за комментарии в «Телеграме»] напал в СИЗО бывший член ЧВК «Вагнер», который оказался с ним в одной камере. У фотографа были выпуски «Тюремного вестника». Вагнеровец пообещал ему, что создатели «Вестника» сядут с ним «в одну камеру за дестабилизацию и антироссийскую деятельность». Но ничего серьезного не последовало. А так каких-то угроз пока не поступало.
Но у меня возникла другая проблема. Сейчас я не работаю, потому что я думал, что смогу эти проекты — «Тюремный вестник» и «Свободу переписки» — масштабировать. Пока получается не очень успешно и, наверное, придется возвращаться на работу в ИТ. Но когда я устраивался на обычную работу, из-за того что информация про «Тюремный вестник» публичная, я не прохожу проверку службы безопасности в компаниях.
Поэтому если я сейчас найду деньги на проекты и на себя, то продолжу их развивать активно. Если нет, то уйду в работу, а «Вестник» и «Свобода» переписки будут развиваться, но медленно.
Все выпуски «Тюремного вестника», письма политзаключенных и способы поддержки — на сайте и в телеграм-канале.