Призраки
Журналисты шести стран объединились, чтобы выяснить, как погибла украинская журналистка Виктория Рощина. Летом 2023 года она поехала на оккупированные территории, чтобы найти места, где держат похищенных украинцев, и пропала сама. Спустя полтора года ее тело вернули со следами пыток
Available in English
«Папа, мама, я вас люблю! Готовьтесь встречать. Мне пообещали, что в сентябре буду дома», — Владимир Рощин вспоминает последние слова, которые он услышал от дочери. К тому моменту единственное, что семья знала о судьбе пропавшей за год до этого Виктории — то, что она задержана и находится на территории России.
Этот телефонный разговор — результат переговоров «высокого уровня» между российской и украинской сторонами, рассказала адвокат семьи Евгения Копалкина. О предстоящем звонке отцу журналистки в августе 2024 года сообщил представитель украинского Координационного штаба по обращению с военнопленными.
«Нас с женой просили ее уговорить, чтобы она прекратила голодовку. Когда позвонят, мы не знали. Не расставались с телефонами ни на минуту, ждали», — описывает свое состояние Владимир Рощин. Спустя неделю семья наконец смогла поговорить с Викторией. Разговор был коротким.
— Я спрашивал: «Как ты? Где ты?» Она не отвечала, сказала, что скучает, и передавала привет родным. Голос был радостным.
Отец Виктории вспоминает, что дочь пообещала начать есть: «Вика — она такая, если пообещает, значит, сделает».
Накануне, 13 сентября 2024 года Рощину сказали, что в ближайший обмен его дочь вернется домой. Во время 56-го обмена между Украиной и Россией из российского плена вернулись 49 украинцев. Виктории Рощиной среди них не было.
Украинских гражданских пленных в России называют «призраками» — неизвестно, где они находятся, живы или нет. Украинская журналистка Виктория Рощина хотела расследовать пропажу людей на оккупированных территориях, но сама попала в российский плен. Спустя год ее родные получили сообщение о гибели Виктории.
«Важные истории» совместно с ведущими мировыми изданиями во главе с французским консорциумом журналистов Forbidden Stories провели собственное расследование гибели журналистки и закончили ее работу о том, как устроена система похищения мирных жителей Украины.
Французское медиа Forbidden Stories («Запрещенные истории») — международная сеть авторов, продолжающих работу журналистов, которых заставили замолчать: убили или арестовали. Проект «Виктория» был запущен через несколько дней после того, как стало известно о гибели украинской журналистки Виктории Рощиной 10 октября 2024 года.
В проекте, помимо «Важных историй» и Forbidden Stories, участвовали журналисты-расследователи из ведущих мировых изданий: The Washington Post, The Guardian, «Украинская правда», Die Zeit, Der Spiegel, Der Standard, Tamedia, ZDF, Paper Trail Media, Le Monde, France 24.
За несколько месяцев совместной работы нам удалось:
- восстановить детальную картину произошедшего с Викторией Рощиной и получить доказательства совершенных над ней пыток;
- узнать, над какими темами она работала перед похищением и что могло стать поводом для задержания;
- собрать свидетельства других жертв — 35 похищенных гражданских, 14 военнопленных и членов их семей;
- верифицировать 29 учреждений ФСИН РФ, где пытки в отношении заключенных украинцев носят системный характер;
- подтвердить использование неофициальных мест содержания (гаражи, подвалы, склады и т. п.) для удержания украинских гражданских без предъявления обвинений и систематическое применение пыток.
Обмен пленными
Обмена Виктории ждали и добивались многие: ее родители, коллеги, журналисты из разных стран. Главная редакторка «Украинской правды» Севгиль Мусаева вспоминает, что в сентябре иностранный коллега сказал ей, что Рощину, по его данным, вернут уже во время ближайшего обмена.
— Обмен прошел, а Вика не появилась. Это было ужасно. У меня было чувство, что с ней что-то случилось. Я очень переживала. Я ведь уже позвонила ее отцу и сказала, что Вику возвращают. Коллега сказал, что произошло что-то странное, потому что он точно знает, что она была в списке. Предположил, что кто-то вычеркнул ее оттуда.
В конце сентября Севгиль Мусаева снова получила от своих источников обещания, что Викторию скоро обменяют: «Мы верили в это. А 10 октября отец позвонил мне и сказал, что получил письмо».
Письмо от российского Министерства обороны датировано вторым октября, подписано замначальника Главного управления военной полиции Минобороны генерал-майором Виталием Кохом и содержит только три предложения.
«Обращение, поступившее в Минобороны России, рассмотрено.
Рощина Виктория Владимировна 06.10.1996 г. р. умерла 19.09.2024 г.
Тело Рощиной В. В. будет передано украинской стороне в рамках обмена телами задержанных лиц».
«Читаю “обмен телами”. Думаю, они уже пленных стали телами называть, что ли. Второй раз читаю, третий… Что они написали, что умерла, я этого не вижу. А уже только на четвертый раз увидел. Тут у меня удар. Вот же только говорили, уже настроились встречать, а тут на тебе такое», — вспоминает Владимир Рощин.
В письме не было ни свидетельства о смерти, ни других документов, подтверждающих гибель и объясняющих ее причину. Владимир Рощин продолжал писать обращения в российские ведомства, пытаясь узнать, что случилось с его дочерью. Ни на одно из писем не было содержательного ответа.
Обмен телами
В феврале 2025 года во время очередного обмена украинская сторона получила тела 757 военнослужащих, которых распределили по разным моргам страны. Морг города Винницы получил пакет с телом с надписью «НМ СПАС 757». НМ — неопознанный мужчина, СПАС — суммарное поражение артерий сердца, 757 — порядковый номер. Когда пакет раскрыли, в нем обнаружили тело женщины «в состоянии глубокой заморозки и с признаками кахексии» (глубочайшего истощения). Но голени была бирка — «7390 Рощина В. В.».
«На теле погибшей выявлены многочисленные признаки пыток и жестокого обращения, в частности ссадины и кровоизлияния на разных частях тела, сломанное ребро, повреждение шеи и возможные следы от применения электротока на стопах. Однако из-за состояния тела экспертам пока не удалось установить причину смерти», — описал нам результаты судебно-медицинской экспертизы представитель офиса генпрокурора Украины Юрий Белоусов.
У тела отсутствовали некоторые органы: глазные яблоки, мозг, часть гортани, а подъязычная кость была сломана, рассказал источник, близкий к расследованию гибели Виктории Рощиной. Оно было начато Генпрокуратурой Украины в марте 2025 года.
Судмедэксперт, попросивший об анонимности, в разговоре с журналистами предположил, что удаление конкретных органов может быть попыткой скрыть удушение: «Удалять гортань во время вскрытия — нестандартная практика. Гортань может быть хорошим доказательством удушения. Когда человека душат, у него чаще всего ломается подъязычная кость. При удушении в белках глаз можно обнаружить кровотечение, а в мозге — недостаток кислорода».
Иногда Россия возвращает тела украинских граждан без внутренних органов, сообщил авторам проекта источник в правоохранительных органах Украины: «В России объясняют это протоколом обращения с телами умерших при отправке их на вскрытие. Однако это может быть способом скрыть следы насилия».
Первая экспертиза показала, что совпадение ДНК тела с ДНК родителей Виктории Рощиной — 99,999%. Но родители журналистки отказываются признавать результаты экспертизы и гибель дочери и попросили провести повторное исследование.
В феврале 2025-го — спустя четыре месяца после уведомления о смерти от Минобороны РФ и примерно в то же время, когда тело вернули в Украину, — Владимир Рощин получил письмо от офиса Уполномоченной по правам человека в РФ Татьяны Москальковой в ответ на свое обращение. В нем говорится, что вопрос установления местоположения Виктории Рощиной «не остается без внимания».
Последняя командировка
В конце июля 2023 года Виктория Рощина пересекла границу между Латвией и Россией на автомобильном пропускном пункте Лудонка в 100 км от Пскова. В нашем распоряжении оказалась миграционная карта (документ, который заполняют иностранные граждане, которые пересекают границу России), по которой Виктория заехала в Россию. Журналистка въехала под своим именем по украинскому загранпаспорту. Цель визита указана как «частная», пункт назначения — Мелитополь.
Рощину пропустили, хотя с самого начала войны она ездила на оккупированные территории и под своим именем публиковала статьи о преступлениях российских военных, а однажды уже была задержана. В марте 2022 года журналистку взяли в плен в оккупированном Бердянске, когда она пыталась проехать из Запорожья в Мариуполь с украинской гуманитарной колонной. Поводом для задержания стало найденное в вотсапе сообщение от контакта «СБУ Запорожье» с просьбой опубликовать видео, на котором российский военный рассказывает, как перешел на сторону Украины. В плену девушку заставили записать видео и сказать, что она «не имеет претензий к российской стороне». На записи видно, что Рощина проговаривает заученный текст, выглядит истощенной, но не запуганной. Похищение журналистки широко освещалось, украинская сторона пыталась добиться ее освобождения.
Через 10 дней плена Рощину отпустили, через 14 — она опубликовала репортаж «Неделя в плену у оккупантов». Описывая плен, журналистка писала, что отказывалась от еды, которую ей приносили, питалась собственными запасами, а когда они закончились, пила чай. В последние дни в плену она уже «почти не могла встать».
«Я считала, что должна рассказать правду из заблокированного города. Это была моя инициатива», — пишет Рощина в репортаже. Стремление попасть на оккупированные территории не прошло и после похищения. Уже через неделю после освобождения она сказала коллегам, что собирается снова ехать туда.
Мало кто будет готов взять на себя ответственность за журналиста в такой командировке. Издание Hromadske, в котором Рощина работала в начале войны, после ее освобождения из плена не публиковало ее репортажи.
Через полгода после задержания журналистка все же добралась до оккупированных территорий. Уже в статусе фрилансера она публиковала репортажи о «референдумах», об участии ФСБ в похищениях мирных жителей в оккупированных городах, о судьбе работников Запорожской АЭС, о похищениях и пытках. В своем последнем тексте Рощина рассказывала о двух убитых в Бердянске подростках.
«Она исчезала на какое-то время, например осенью 2022 года, когда освещала, как проходили ”референдумы”. Просто исчезла на несколько недель, а потом уже появлялась с текстами. Она не спрашивала мнение редакции, просто писала историю и спрашивала, будем мы ее публиковать или нет. Если нет — она шла в другое медиа», — говорит главный редактор «Украинской правды» Севгиль Мусаева.
Именно в «Украинской правде» Рощина выпустила большинство военных репортажей. За 30 месяцев с начала войны и до похищения журналистка опубликовала в этом издании 44 текста. Она жила работой, для нее не существовало ни выходных, ни отпусков — так описывают Рощину ее бывшие коллеги.
Еще как минимум два раза после первого задержания Рощиной удавалось заезжать на оккупированные территории и возвращаться в Киев. До контрнаступления украинских войск в 2022-м журналистка пользовалась пропускным пунктом в Васильевке в Запорожской области, один раз ездила через Крым. Командировка летом 2023 года стала как минимум четвертой, рассказывает Мусаева.
— Ее интересовала Запорожская АЭС, она для нас уже освещала эту тему раньше. Еще она хотела найти места, где пытают похищенных украинцев, найти людей, которые этим занимаются. Она написала: «Полную картину можно будет понять, только если поехать туда». Я спросила: «Ты хочешь опять поехать на оккупированные территории?» Она сказала, что да. Я ничего на это не ответила. А на следующий день она сказала: «Я знаю, ты против этого, но знай, я поеду в любом случае».
Похищение
«Навстречу мне идет Виктория, в оккупированном Бердянске. Я ей говорю:
— Как ты сюда попала?
— Не спрашивай, всё нормально, я в Мариуполь еду».
Ольга (имя изменено по соображениям безопасности) вспоминает первую половину 2022 года. Ей 59 лет, после начала полномасштабной войны она оказалась в оккупации в небольшом городке на берегу Азовского моря в Запорожской области. С Рощиной познакомилась в 2019 году, когда журналистка приехала в ее родной город освещать громкий судебный процесс. По воспоминаниям Ольги, ее очень впечатлило, как профессионально работала Виктория.
С того момента Ольга и Виктория оставались на связи. После начала полномасштабной войны женщина стала помогать Рощиной: рассказывала, что происходит на оккупированных территориях, находила контакты. Больше всего Рощина хотела идентифицировать агентов ФСБ и военных, которые арестовывают и допрашивают жителей оккупированных территорий.
Часть собранной информации журналистка успела опубликовать. В ее распоряжении была некая база с данными эфэсбэшников — о ней Виктория рассказывала и Севгиль Мусаевой, и Ольге, которая ей помогала. «Она присылала мне фото агентов ФСБ для опознания (видела ли Ольга их в городе. — Прим. ред.). Она просто видела много этих... не скажу "военных", этих нечистей без масок», — вспоминает Ольга и добавляет, что Виктория пыталась найти людей, которые держали ее в плену. По информации украинского издания «Громадське», это были сотрудники ФСБ.
Когда Виктория поехала в свою последнюю командировку на оккупированные территории, Ольги там уже не было — она смогла выехать из оккупации в начале 2023 года. Знакомый Ольги из Бердянска согласился помочь Рощиной: сопровождать ее в городе. Микола (имя изменено по соображениям безопасности) вспоминает, что Викторию интересовал бердянский ресторан «Барракуда», который, по его словам, постоянно посещают российские эфэсбэшники и военные. Мужчина отвел ее туда, внутрь они не заходили.
Затем он предложил Рощиной остановиться у него, но она не воспользовалась предложением. Микола и Ольга считают, что она решила не подставлять знакомого и, вероятно, на тот момент уже заметила за собой слежку.
По воспоминаниям Миколы, Виктория была дружелюбной, но тревожной — «как будто улыбается, но с какой-то печалью» — и закрытой. Из Бердянска Рощина попросила отвезти ее в Энергодар — другой оккупированный город Запорожья, но Микола решил не рисковать и отказался ехать сам или искать водителя. В Энергодар Рощина все-таки смогла уехать. Это был последний город, где ее видели на свободе.
Один документ за полтора года
«Оккупация — это очень опасно. Даже если не стреляют. Строятся дома, появляются новые рабочие места, перечисляют соцвыплаты и продукты дешевле, чем в Киеве. Но нет гарантии, что тебя просто не словят где-то на улице просто потому что», — так жизнь в оккупации описывает Диана. Ее сестру, бывшую журналистку Анастасию Глуховскую, похитили в тот же месяц, что и Викторию Рощину.
Анастасия работала в РИА «Мелитополь» до начала войны — писала новости про ДТП, суды, происшествия в городе. «Безобидная журналистика», — описывает работу сестры Диана. «Что может ожидать жителей Мелитополя в условиях чрезвычайного положения» — одна из последних заметок Анастасии Глуховской написана меньше чем за сутки до полномасштабного вторжения. Уже 24 февраля девушка уволилась.
«У нас есть горький опыт 2014-го, когда тоже были оккупированы территории. Понятно, что журналисты, главы городов проукраинские, директора школ — все в опасности. И в первый же день вторжения Настя сразу уволилась», — говорит Диана.
По словам сестры, Анастасия знала, что в городе похищают людей, но по телефону (Диана жила в Киеве) они это не обсуждали. Диана вспоминает, что сестра не чувствовала себя в безопасности в оккупированном городе, но и уезжать отказывалась: «Человек, привязанный к дому, у нее там парень, мама с бабушкой, она бы их не бросила. А после того как освободили Херсон (в ноябре 2022 года), все были воодушевлены тем, что Мелитополь тоже смогут деоккупировать. Мы все надеялись увидеться в ближайший год».
В августе 2023 года надежды разрушились. Глуховскую похитили — рано утром пришли люди в форме без опознавательных знаков и забрали девушку из квартиры. Мама Анастасии обивала пороги комендатур в Мелитополе и соседних населенных пунктах, где ей говорили, что Анастасии у них нет и советовали «больше не соваться». Мелитопольская полиция открыла дело о пропаже. Диана в Киеве подала заявления о похищении сестры, наняла российского адвоката, написала в российские ведомства, отсылала письма в российские колонии и СИЗО.
«Мы с мамой сделали вообще всё, что можно было, — говорит Диана. — Я не знаю, что я еще не сделала. И у меня нет никакого выхлопа. Есть один-единственный документ, который я получила через полтора года плена».
В конце февраля 2025 года Красный Крест признал Анастасию Глуховскую пленной — российская сторона подтвердила, что девушка находится у них. Это и есть тот единственный документ, который получила ее сестра. Только с этого момента Анастасия стала числиться пленной в Украине. «До этого момента мое заявление весило ноль», — говорит ее сестра.
Но и с новым статусом ясности в деле Анастасии не добавилось: «Вот ее уже признали пленной. Но мы до сих пор не знаем, где она и по какой причине. То есть да, она в плену, но почему — никто не скажет. Адвокату должны предоставить информацию, но эта норма вообще не соблюдается».
Признание Красным Крестом гарантирует пленному человеку право на переписку. Но семья Анастасии не смогла добиться даже этого. «Мы писали в большое количество СИЗО. Откуда-то были ответы, что “такая у нас не содержится”. Откуда-то вообще не было ответов».
Инкоммуникадо
И Анастасия Глуховская, и Виктория Рощина, и многие другие задержанные мирные украинцы содержались и продолжают содержаться в статусе «инкоммуникадо». Так называется положение, когда у пленного нет никакой связи с внешним миром. В международном праве содержание «инкоммуникадо» рассматривается как серьезное нарушение прав человека. Из 35 похищенных мирных украинцев, истории которых мы узнали, работая над проектом, как минимум 19 пережили опыт полного отсутствия связи с внешним миром.
Попасть к человеку, который содержится «инкоммуникадо», не могут даже адвокаты. Так вспоминает свою попытку попасть к похищенному украинцу адвокат Дмитрий Захватов.
— Начальник курского СИЗО Александр Баглай (тот еще мясник) принял нас, очень мило с нами пообщался. Пытался делать вид, что ничего не знает. Это был очень странный разговор. На прямой вопрос: «Где этот человек?» ответ был уклончивый: «Знаете, это не наша проблема». Когда он понял, что мы совершенно точно знаем, что человек у них, он предложил пойти в военную комендатуру.
Общаться с представителями военной полиции оказалось бесполезно. Свидания с похищенным адвокат так и не смог добиться, вместо него — только совет написать письмо уполномоченной по правам человека Москальковой. На него никто не ответил.
«Из этого опыта стало понятно, что пройти к людям, которые содержатся “инкоммуникадо”, без предъявления обвинений, адвокату невозможно», — говорит Захватов. Его подзащитному «повезло» — спустя год плена его обменяли. Зачастую люди продолжают сидеть и нет никакой возможности даже просто узнать, где они содержатся.
«Мы оперируем законами, мы юристы. Для того чтобы что-то делать, должно быть правовое регулирование этой проблематики. Есть специальное законодательство, которое применимо к этой ситуации — Женевские конвенции по военнопленным и по гражданским лицам, — объясняет Захватов. — Вот на основании этих двух конвенций можно обращаться в суды, что-то пытаться объяснить. Но для этого нужно, чтобы были суды. Их нет в России».
Тайные тюрьмы на оккупированных территориях
Единственным источником информации для родных пленников-инкоммуникадо становятся освобожденные сокамерники. На Диану дважды выходили люди, которые были в плену вместе с Анастасией. Так она узнала, что сразу после похищения ее сестру держали где-то в подвалах в Мелитополе, а в августе 2024-го — в СИЗО-2 Таганрога.
Подвалы, гаражи, промзоны и ямы — типичные места заключения для похищенных украинцев на оккупированных территориях. Только в Мелитополе к октябрю 2023-го мы установили пять неофициальных локаций, где держали людей: здание ПТУ, комендатуры, горотдел полиции и гаражи под мостом. К концу 2024 года журналисты РИА «Мелитополь» на основе интервью с похищенными расширили список до 13 локаций.
Похожий путь прошла и Виктория Рощина. Об этом ее отцу рассказала сокамерница, которая пересеклась с журналисткой в заключении. Перед арестом Рощина, по ее словам, заметила над собой дрон. Вскоре Вику арестовали. После трех дней ареста в Энергодаре журналистку перевезли в Мелитополь. Там она четыре месяца провела в плену в гаражах, где подвергалась пыткам.
Гаражами похищенные называют индустриальную зону под мостом в сторону района Новый Мелитополь. По словам родственницы одного из мелитопольцев, все в городе знают, что там содержатся пленные. Мы поговорили с тремя мужчинами, прошедшими через мелитопольские гаражи, все описывают похожие условия.
В разное время в помещении находились от пяти до двадцати человек. Людей не выводили на улицу, избивали. Один похищенный говорил, что заключенные спали на дверях, которые лежали на полу, другой рассказывал, что спал на строительных поддонах. Осенью и зимой очень холодно, людям приходилось укрываться чьими-то куртками, которые они находили. У людей не было средств личной гигиены. Вместо туалета — на всех одно ведро. Кормили скудно. Были слышны крики людей, которых избивали.
Своей сокамернице Виктория рассказала, что один из сотрудников, который допрашивал ее в Мелитополе, был неуравновешенным и жестоким: «Она всё время повторяла одно: он был нелюдь». Журналистка рассказала, что ее пытали током, проводили его к ее ушам. Сокамерница видела на ее теле свежие рубцы от порезов.
Как похищают на оккупированных территориях
48 часов — максимальный срок, согласно Конституции России, на который может быть задержан человек до решения суда. 30 дней — если человека подозревают в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления на территориях, где объявлено военное положение (закон был принят в июле 2023 года).
В реальности «задержанные» украинцы пропадают на месяцы и годы.
Из десятков наших интервью с родными пленников и теми, кто смог вернуться, вырисовывается один сценарий. Человека похищают люди без опознавательных знаков, они не представляются, не предъявляют никаких документов, ничего не объясняют родным. Человек просто пропадает. Про него «не знают» ни в военных комендатурах, ни в прокуратуре, ни в полиции, ни в следственном комитете. Иногда местная полиция даже заводит дело о «пропаже».
Кто именно задержал Викторию, неизвестно. Севгиль Мусаева вспоминает, что в разговорах с журналисткой та упоминала, что старается установить личности сотрудников ФСБ, вовлеченных в похищение и пытки украинцев в Энергодаре.
О ключевой роли ФСБ в задержаниях мирных жителей на оккупированных территориях на условиях анонимности нам рассказали российский адвокат, защищающий украинцев, бывший российский военный, проводивший такие задержания, и сотрудник европейской разведки. Процесс, который они описали, сходится со свидетельствами задержанных украинцев, с которыми мы поговорили.
Сотрудники ФСБ с помощью различных технических средств и агентурной работы (или же по доносу) устанавливают личности и места жительства людей, подозреваемых в передаче информации украинской стороне. На задержание могут приехать они сами или отправить группу спецназа или Росгвардии. При аресте человеку могут не сказать ничего. Дальше подозреваемого увозят в так называемые промежуточные тюрьмы: это могут быть как отделения полиции в оккупированных городах, так и подвалы, гаражи или даже ямы. И человек остается в полной власти эфэсбэшников.
За три года войны только в Мелитополе и Мелитопольском районе российские силовики похитили 349 человек, шестеро из них — журналисты. 139 человек до сих пор находятся в плену. Трое погибли, не дождавшись освобождения. Статистику похищений ведет проект Мелитопольской местной рады «Похищенные мелитопольцы».
Пик похищений пришелся на первый год оккупации. Сначала забирали представителей местного самоуправления и убеждали их сотрудничать с оккупационными властями. Неделю в плену провел и мэр города Иван Федоров. От него требовали написать заявление об увольнении и убедить команду продолжать работать с оккупационными властями. Федорова обменяли на девять срочников.
С началом учебного года стали похищать учителей и директоров, которые продолжали преподавать по украинским стандартам. Забирали и просто, чтобы требовать выкуп — пять-шесть тысяч евро, и человек получал шанс выйти на свободу и выехать вместе с семьей из оккупации.
Из таких неофициальных мест заключений, где люди содержатся без каких-либо юридических оснований, есть несколько путей: перемещение человека в официальные учреждения ФСИН на оккупированных территориях или на территории России, принудительная депортация или выход на свободу. Часто у последних забирают документы и даже при желании они не могут покинуть оккупированные территории. За три года войны «Похищенные мелитопольцы» зафиксировали освобождение 207 человек.
«Вы не найдете логику (кого решают отпустить, а кого — оставить в плену. — Прим. ред.). Ее невозможно найти. Логика есть там, где есть какие-то процедуры административные. Здесь — ничего подобного. Просто так человека берут, его тащат в комендатуру, начинают допытываться, шпион он, не шпион, диверсант, не диверсант. Если слишком много людей нахватали, то что с ними делать? Можно их убить, можно их отпустить. Я это вижу как-то так», — говорит адвокат Дмитрий Захватов, который работал с похищенными украинцами.
Ни на второй, ни на третий год войны похищения не прекратились. С октября 2023 года, когда «Важные истории» выпустили первое расследование о пытках и похищениях в Мелитополе, российские силовики похитили там еще как минимум 55 человек.
«Я отсюда выйду любой ценой». Рощина в Таганроге
После Мелитополя обе журналистки — Виктория и Анастасия — оказались в следственном изоляторе в Таганроге. Об этом их родным рассказали люди, которые смогли оттуда освободиться. «Я узнала, что ее пытали, хотя физических следов насилия человек не видел. Ее эмоциональное состояние нестабильно: от очень глубокого отчаяния до того, что она всем говорила, что всё будет хорошо, поддерживала других. Это очень похоже на Настю», — рассказывает сестра Анастасии Глуховской, Диана.
Об условиях содержания сестры у нее получилось узнать совсем немного: когда были проблемы с глазами, ей давали медикаменты, питание в Таганроге было плохое, но есть можно. По словам бывшей сокамерницы, Анастасия даже поправилась за время плена. Причиной этого могут быть проблемы со здоровьем, переживает Диана. С августа прошло больше полугода, что сейчас с ее сестрой, она не знает.
Викторию Рощину этапировали в Таганрог в декабре 2023 года, рассказала ее родным сокамерница девушки. Виктория рассказала сокамернице, что один из военнослужащих, который перевозил ее из Мелитополя в Таганрог, предлагал ей некую сделку, от которой она отказалась, потому что «всегда в жизни придерживалась своих принципов» — и не поступилась ими в этот раз.
Как подтверждают несколько источников, в СИЗО-2 Таганрога Викторию Рощину уже привезли в критическом состоянии.
«Она приехала уже напичканная непонятными препаратами, — рассказывает другая бывшая заключенная, которая пересекалась с Викой в таганрогском СИЗО. — И в какой-то момент перестала кушать. Они (сокамерницы) начали об этом говорить охранникам и администрации колонии. Что она перестала кушать, надо что-то делать. Они хер забивали, пока ей вообще херово не стало».
Сокамерница Виктории подтверждает, что во время своего заключения в Таганроге Рощина была в очень плохом состоянии и постоянно просила о медицинской помощи: у нее была температура, пропали месячные и болел живот.
Но даже в этом состоянии она сохраняла смелость. Евгений Маркевич, военнопленный, который сидел в Таганроге в соседней с Рощиной камере, слышал, как она разговаривала с охранниками.
— Она сказала охранникам тюрьмы прямо в лицо: «Вы оккупанты, вы пришли в нашу страну, вы убиваете наших людей... Я никогда не буду с вами сотрудничать!» Ее, вероятно, спасло то, что она была женщиной. Если бы я сказал что-то подобное, они бы убили меня на месте.
Девушка стремительно теряла вес. Сокамерница рассказала отцу, что охранники заставляли ее есть, но она прятала, а потом выбрасывала еду.
В какой-то момент журналистка уже не могла вставать на ноги. «Я отсюда выйду любой ценой. Либо живой, либо такой», — говорила Рощина своим сокамерницам. Летом 2024 года ее забрали в больницу на носилках.
О том, что состояние Виктории было настолько критическим, что ее госпитализировали, отцу Виктории Рощиной подтвердил и другой источник: «В палате ее охраняли шесть вооруженных мужчин. Я не знаю, получила ли она адекватное лечение, какой диагноз ей поставили, почему не вернули домой после лечения».
После больницы Рощину перевели в отдельную камеру.
СИЗО-2 в Таганроге
Украинские пленные называют СИЗО-2 Таганрога, куда попала Виктория, адом на Земле. «Даже определение “концлагерь” будет слишком мягким для СИЗО-2», — говорил один из пленников.
Работая над этим расследованием, мы поговорили с десятью бывшими заключенными таганрогского СИЗО. Они рассказывают о постоянных пытках, физическом и эмоциональном насилии и унижениях. Самые изощренные и жестокие пытки применяли в отношении военнопленных, но им подвергались и гражданские. Их избивали, пытали электричеством, душили, спускали на них собак и издевались другими способами.
По воспоминаниям бывших пленных, в СИЗО оборудованы специальные пыточные камеры, откуда часто доносились крики.
Одна из 23 женщин, которым удалось освободиться в ходе обмена 13 сентября, на котором должна была появиться Рощина, — 37-летняя Елизавета Шилик из Старобельска в Луганской области. Она служила офицером ВСУ, но уволилась за два месяца до начала вторжения. В начале полномасштабной войны Елизавета оказалась в родном оккупированном городе. Еще до плена, пока она жила в оккупации, ее допрашивали 13 раз, издевались и пытали: «Они думали, что я сломаюсь, не выдержу и расскажу, кто из [батальона] “Айдара” сейчас на месте [в оккупации]. Кого так же, как меня, можно забрать на допросы».
В январе 2023-го женщина с двумя маленькими детьми предприняла третью попытку выехать из оккупированного города, но ее задержали сотрудники ФСБ. Елизавета провела год и восемь месяцев в плену. Она прошла и через СИЗО-2 в Таганроге.
«Готовься, мы покажем тебе все прелести жизни», — такими словами Елизавету встретили сотрудники СИЗО. Ее заставили полностью раздеться и сфотографировали со всех сторон. О такой практике рассказывали и другие женщины.
— Руки так завели за спину, что чуть с плеч их не выломали. Меня повели по какому-то коридору в наручниках, я видела только свои ноги. Меня били под ребра дубинкой, металлическим прутом, по спине, ногам, лопаткам, рукам. Шокер в меня воткнули. Кричали: «Еще одну украинскую шлюху привезли, сейчас будем ее кончать».
Избиения в самом начале заключения описывают почти все побывавшие в таганрогском СИЗО украинцы, с которыми мы поговорили, — и гражданские, и военные. Работники СИЗО называют это «приемкой». Из 15 известных случаев смерти военнопленных в СИЗО-2 как минимум четверо погибли от побоев во время «приемки», следует из документа украинских спецслужб, который попал в распоряжение авторов проекта.
За пленными постоянно следили. В камере каждые два часа открывалось окошко на двери, Елизавета должна была встать, повернуться лицом к стене, согнувшись и заломив руки за спину (в позе «гуся»), и сказать: «Здравия желаю, гражданин начальник». Когда открывался глазок, а это происходило, по воспоминаниям Елизаветы, каждые 10–15 минут, она тоже должна была повернуться к стене и поздороваться. Дважды в день были проверки, когда заключенные должны были встать к стене и широко расставить ноги и руки, и в это время сотрудники СИЗО часто били их по ногам, ребрам, между лопатками и ударяли электрошокером.
— Они постоянно кричали в ухо: «Чей Крым?» Если ты отвечал, что Крым — это Украина, то мог вернуться в камеру уже на четвереньках.
На допросах, которых было так много, что Елизавета потеряла им счет, ее жестоко пытали. В том числе электричеством, присоединяя электроды к пальцам ног. Это нестерпимая боль, от которой у человека может не выдержать сердце. Чтобы усилить удары электричества, его пускали по влажному телу. Об этом говорят и другие выжившие в Таганроге.
Елизавету окунали в ванну с водой и держали до тех пор, пока она не теряла сознание, вспоминает она. Били деревянной доской по пальцам, по спине. Ее сокамерницу так сильно избили доской по пальцам на руке, что они почернели, а ногти сошли.
Отдельной пыткой была скудная и практически несъедобная пища. Пленников кормили влажным хлебом. Иногда давали щепотку гречневых зерен, жидкий суп с остатками капусты или лука, несколько вареных макаронин. Вода была только из-под крана зеленоватого цвета с запахом «помоев или гнилой рыбы», вспоминает Елизавета.
Пережившие плен вспоминают постоянное чувство голода, многие потеряли по 20–25 кг.
Почти два года, в течение всего плена, Елизавета не была на улице и не видела солнечный свет: «Прогулка состояла из того, что максимум тебя могли согнуть пополам, завести руки за спину, сопроводить до так называемых прогулочных двориков и вернуть обратно. Ты даже зайти не успевал в него. Выслушивал, какое ты ничтожество на пути, получал порцию побоев. Тебя могли ударить по спине, чтобы сильнее согнуть. А потом просто разворачивали и возвращали в камеру обратно».
Один из гражданских пленных, который провел в СИЗО-2 более полугода, через адвоката смог передать письмо родным, в котором рассказал о похожем опыте (фото письма есть в распоряжении авторов проекта).
— [Во время] проверок, которые были два раза в день, спецназ применял силу, избивая руками и ногами. Передвижение по тюрьме было спиной вверх с закрытыми глазами, держа руки скрещенными за спиной. Во время проверок приходили с собаками, применяли на нас шокеры. Мы были полностью ограничены в получении передач, посылок, писем и общений с адвокатом.
Не все пленники выдерживали издевательства: некоторые совершали суицид, повесившись на тюремной решетке, вспоминает командир роты ВСУ Сергей Таранюк.
«Если говорить о втором СИЗО Таганрога, то это очевидно специально сконструированная система для выбивания показаний, — объясняет особенности следственного изолятора, в котором содержалась и погибла Рощина, эксперт украинского «Центра гражданских свобод» Михаил Савва. — В Таганрог отправляют людей, которые под следствием. В первые месяцы таганрогский СИЗО-2 использовался для транзита. Через него прошла тысяча украинцев, которых потом куда-то распределяли. Но с осени 2022 года это учреждение, которое специализируется на том, чтобы, как они говорят, “раскалывать” людей».
В СИЗО-2 остаются под стражей и граждане России. Так, в феврале 2025 года стало известно, что в этом СИЗО подвергался пыткам Тимурхан Ибрагимов из Дагестана, осужденный за убийство. Состояние осужденного приезжал проверить председатель Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) по Ростовской области Игорь Омельченко: на Ибрагимове в ходе проверки обнаружили следы от применения тока.
Омельченко посещал СИЗО-2 еще как минимум в конце 2024 года. Мы решили спросить у него, что он знает об условиях содержания там украинцев. На наш вопрос председатель ростовской ОНК переспросил: «Что, блядь?» — и добавил: «Вы какой-то бред несете». После чего назвал и заключенных, и журналистку «хохлами», а условия содержания украинцев «наверное, неплохими». Про Викторию Рощину, по его словам, он слышал, но ничего вразумительного на эту тему сказать нам не смог. Через два дня после нашего звонка Омельченко выложил пост в своем инстаграме, где он снова посетил СИЗО-2, указав, что там содержатся «лица, [задержанные] по террористическим статьям».
Сокамерница Виктории Рощиной рассказала, что в таганрогский СИЗО также приезжал «российский омбудсмен», но на время этого визита Рощину перевели на другой этаж в закрытую комнату.
Другой член ростовской ОНК, иерей и секретарь коллегии отделов по тюремному служению Донской митрополии Андрей Мнацаганов, ответил «Важным историям», что ничего не знает об условиях содержания украинцев в пенитенциарной системе области и о Рощиной он не слышал: «У меня такое желание и полномочия мои — [заботиться] только о людях, которые имеют гражданство российское. ОНК, оно же только на это рассчитано именно — на людей с российским гражданством». При этом осенью 2024 года Мнацаганов посещал несколько мест содержаний иностранных граждан и лиц без гражданства в Ростовской области.
«Важные истории» обзвонили более 30 действующих и бывших сотрудников СИЗО-2 в Таганроге. Все действующие сотрудники сразу отказались отвечать на наши вопросы. Несколько бывших работников поделились, что условия содержания заключенных во время их работы в учреждении были «замечательными» и «жестокого обращения точно не было». По телефону приемной СИЗО-2 нам ответили, что никакой информации дать нам не могут. А начальник учреждения майор внутренней службы Александр Штода сбросил наш звонок, прочитал вопрос в «Телеграме» и не ответил на него.
География расширяется до Дальнего Востока
После Таганрога Елизавету и других пленных возили по разным колониям.
— Разбросало по всей России. Кого-то отправили в Удмуртию, кого-то в Краснодарский край, кого-то на территорию Крыма, кого-то на территорию Самарской области. Это делалось для того, чтобы мы каким-то образом не оказались в местах лишения свободы со своими же людьми. [В колониях] нас пытались убедить: «Забудьте об этом обмене! Вы не нужны Украине. Украина вас забыла».
В первый год войны похищенные мирные украинцы и военнопленные содержались в 22 учреждениях ФСИН в России и на оккупированных территориях. За три года войны число таких мест выросло более чем в восемь раз и достигло 186, подсчитали правозащитники украинского «Центра гражданских свобод», лауреата Нобелевской премии мира в 2022 году.
«Российские власти не хотят высокой концентрации украинцев в каждом конкретно взятом учреждении. Высокая концентрация украинцев — большое количество людей, которые имеют потенциал для сопротивления. И, очевидно, было принято решение в Кремле дробить украинцев, чтобы их было относительно немного. Поэтому начали искать места. При этом такие места, где украинцы изолированы от российских заключенных, которые там же содержатся. В итоге география расширилась до Дальнего Востока. Это уже вся территория России», — рассказывает эксперт центра Михаил Савва.
Таганрогский СИЗО — страшное и не единственное место, где гражданские украинцы и военнопленные подвергаются пыткам. В докладе ООН, выпущенном в марте 2024-го, перечислены 34 локации, включая несколько неофициальных (школы, промзоны и пр.). На основе двух источников — доклада ООН и документа украинской разведки от октября 2024 года (в нем приведены результаты опроса военных и гражданских лиц, которые прошли через российский плен и были освобождены в ходе обмена) — авторы проекта установили 29 учреждений ФСИН, в которых пытки носят системный характер.
Почти 700 случаев пыток перечислены в отчете ООН и документе украинской разведки. Самая частая пытка — регулярные побои, они применяются в каждом пыточном учреждении ФСИН. Также практически в каждой такой тюрьме силовики пытают электричеством и раскаленными предметами, применяют сексуализированное насилие, душат, используют психологическое насилие и другие издевательства.
Чаще всего пережившие пытки упоминают исправительную колонию 10 в поселке Ударном в Мордовии — зафиксировано минимум 49 случаев пыток; исправительную колонию 120 в Молодежном Волновахского района Донецкой области Украины (Еленовка) — 47 случаев.
На третьем месте — СИЗО-2 в Таганроге, где девять месяцев содержалась Виктория Рощина, зафиксировано 44 случая пыток.
Шансы на освобождение
У похищенных украинцев, которые попали в систему ФСИН, почти не остается шанса выйти на свободу. Обменов для гражданских не существует, потому что обменивать такое количество похищенных не на кого. По информации российских властей, в Украине сейчас находятся только 52 жителя Курской области, вывезенных во время активных боев в регионе, но их возвращают вне обменов.
С начала полномасштабной войны только 171 похищенный мирный житель Украины вернулся на родину, подсчитали в правозащитной организации «Центр гражданских свобод».
Источник среди российских адвокатов, знакомый с обменным процессом, в разговоре с журналистами назвал его «совершенно непрозрачным и очень несправедливым инструментом».
Уполномоченный Верховной рады по правам человека Дмитрий Лубинец рассказал, что количество гражданских пленных украинцев может достигать 16 тыс. — именно столько человек находятся в украинском реестре гражданских лиц, «пропавших по особым обстоятельствам». Про 1800 человек точно известно, что они находятся в российском плену — это подтверждено Международным Красным Крестом. Что происходит с остальными, украинские власти не знают.
Лишь малая доля от всех похищенных гражданских возвращается домой. Чтобы привлечь внимание к проблеме, правозащитники из более чем 40 организаций запустили кампанию People First! Ее главная цель — сделать освобождение всех узников войны приоритетом на переговорах.
За три месяца работы правозащитники смогли на личных встречах с сотрудниками администрации США рассказать о незаконном лишении свободы тысяч украинских мирных жителей и добились готовности американской стороны включить этот вопрос в повестку переговоров с Россией. По словам Михаила Саввы, это главный результат кампании.
Официальные обвинения предъявлены только малой части похищенных. К октябрю 2024 года 543 украинца проходили в качестве обвиняемых по уголовным делам, подсчитали правозащитники. 307 из них — похищенные на оккупированных территориях гражданские. Больше 60% обвиняют в шпионаже или теракте, но есть дела и по госизмене — для украинцев, которые успели получить российские паспорта. Если конкретное преступление не вменили — люди сидят «за противодействие СВО». Эта фраза регулярно встречается в письмах, которые родные похищенных получают от Минобороны России.
Если у человека есть статус обвиняемого, к нему может попасть адвокат, он может обмениваться письмами с родными, ему могут отправлять посылки, он «виден» в системе. К тем, кто содержится без предъявления обвинений, попасть невозможно.
Распоряжение о содержании под стражей человека, которому не предъявлены обвинения, подписывают руководители региональных управлений ФСБ. Об этом «по недосмотру госструктур» узнали сразу несколько российских адвокатов, рассказал Михаил Савва. «Это абсолютно незаконно. Возможно, какие-то внутренние российские документы это регламентируют, но их нигде не публикуют. Они закрыты», — комментирует сложившийся механизм правозащитник.
Елизавету обменяли только с восьмого раза, говорит она: «[До обмена 13 сентября] меня уже семь раз снимали с обмена. Несколько раз уже выводили к автобусу на обмен, но при проверке списков меня просто разворачивала ФСБ».
Руководство ФСБ действительно всегда тщательно изучает списки на обмен, чтобы самые нежелательные для них люди из этого списка выпали любыми способами, рассказали источники «Важных историй».
В начале сентября Рощину вывели из камеры записывать видео с показаниями и подписать какие-то документы вместе с другими заключенными, рассказала ее бывшая сокамерница отцу Виктории.
После этого журналистку никто не видел.
Михаил Чапля — бывший военнопленный, который прошел через таганрогский СИЗО и был обменян 13 сентября. Он вспоминает, что за несколько дней до этого его вывели из изолятора, посадили в грузовик вместе с женщиной лет пятидесяти и отвезли до точки обмена. Он уверен, что они были единственными заключенными, переведенными из Таганрога: «Виктория не ехала в нашем грузовике».
Почему обмен журналистки не состоялся и что случилось с Викторией после того, как она покинула камеру, выяснить не удалось. Спустя три недели семья получила извещение о ее гибели.
В ожидании обмена погибла не только Виктория Рощина. За три года войны российское правительство вернуло тела 160 погибших в российских тюрьмах украинцев.
Мы отправили вопросы в пресс-службу президента России, а также Министерство обороны, ФСБ, ФСИН и Главное управление военной полиции — на момент публикации ни одного ответа не было получено.
Редакторка: Мария Жолобова