На Окрестина.
Репортаж о том, как Александр Лукашенко наказывает свой народ
На третий день массовых протестов в Минске мы отправились к одному из двух главных изоляторов для задержанных. Их рассказы — главное, что надо сейчас знать о произволе, царящем в Белоруссии после президентских выборов.
12 августа 2020
Имя автора этого материала скрыто в целях безопасности. В материале присутствует ненормативная лексика.
Изолятор государственного значения
Третий день массовых протестов в Минске. Может быть, главное место для содержания всех задержанных в городе — изолятор временного содержания на улице Окрестина, 36. Вокруг — деревянные дома. Уже на расстоянии видно, куда нам надо. К четырем часам дня во вторник у входа в изолятор примерно 300 человек. Жарко, люди стоят и лежат на лужайках, многие приехали семьями и группами друзей и безрезультатно ждут хоть какой-то информации с самого утра. Накануне ожидавших разогнали от изолятора в 11 часов вечера, рассказывают те, кто здесь уже второй день.
Изредка ворота открываются, выезжает автозак с опущенными шторами, ему аплодируют: людей не отпускают просто так, к дверям изолятора, а отвозят до городских отделений милиции.
На крыше группами по 3-4 человека за собравшимися внимательно наблюдают сотрудники милиции в масках.
Среди ожидающих есть те, кого уже задерживали и держали здесь же, но отпустили, и теперь они пришли за родными или друзьями. Один из таких — Антон 25-ти лет — рассказывает корреспонденту «Проекта», что его поймали в самый первый день протеста, по дороге домой: «Мы были в толпе, с нами шли бабушки и дедушки, вдруг гаишники перекрыли дорогу и все побежали с моста. На встречку вылетело 60 тонированных бусов (так в Минске называют маленькие легковые автозаки, в которые помещают задержанных — „Проект“), из их окон нам под ноги кинули светошумовую гранату, подлетели омоновцы, положили всех лицом в землю, избили и повели в автозак».
Он провел ночь в камере на 8 человек вместе с примерно еще 40 людьми. Среди них были те, кто нуждался в медицинской помощи, но ее предоставили только утром. Людей не кормили сутки: «У них, видимо, поваров не хватает на всех». Передачи от родных тоже не принимали: корреспонденту «Проекта» рассказывали, что если даже и удалось вычислить, что человека отвезли на Окрестина, то передать ему утром еды (по правилам, это можно сделать утром, в течение часа) или лекарства было невозможно, так как сотрудники изолятора заявили, что им приказано ничего не принимать.
При поступлении в изолятор сотрудники с особенной яростью проверяли телефоны всех задержанных на наличие оппозиционных чатов, подписок на оппозиционный телеграм-канал «Нехта», фотографий акций или подозрительных с их точки зрения звонков. Один из протестующих рассказал, что из-за нехватки места в изоляторе его вместе с остальными всю ночь держали в актовом зале. Милицию больше всего интересовали телефоны, говорит он: если человек отказывался давать пароль — его били, если находили в телефоне что-то подозрительное — уводили в неизвестном направлении.
Компания молодых ребят пришла к Окрестина в поисках друга и подруги с родителями: третий день ни с кем из них нет связи. Еще одна измученная пара сидит здесь с самого утра, ищут друга, от которого нашли только водительские права, валявшиеся на улице, в месте его предполагаемого задержания. Несколько активистов собирают списки пропавших и говорят людям, что прямо сейчас в изоляторе идут суды. Из-за коронавируса их проводят в режиме онлайн, судят прямо из камеры, но как это происходит в условиях тотально отключенного интернета, никто не понимает. В основном всем вменяют участие в несанкционированных митингах, заставляя подписывать протоколы без адвокатов. Списки с задержанными из самого изолятора обещают после 7 часов вечера, их нет со вчерашнего дня. Дозвониться туда с «большой земли» невозможно: никто просто не берет трубку.
Подпишитесь на рассылку «Проекта»
«Хер вам, а не революция»
Одна из женщин ждет сына: «Он мне по телефону сказал, что уже возвращается с акции, а потом пропал. Поехала в РУВД Заводского района, оставила заявление. На следующий день позвонили и спросили, нашла ли. Я ответила, что нет. После этого на том конце трубки сказали, что он в Окрестина и ему светит правонарушение. Тут или выпускают, если подписываешь все, или оставляют на сутки, мой — принципиальный и скорее всего отсидит». Девушка рядом пришла за мужем: он вместе с несовершеннолетним братом пошел на акцию вечером, пропал и ночью позвонил ей с чужого телефона и попросил забрать ребенка из машины: «А я же знаю, что ребенок со мной, я поняла, что он так уломал их мне позвонить. Брата отпустили ночью, тот рассказал, что их положили лицом в пол, за каждое движение били. Один из омоновцев, по его словам, был «садюга»: кричал «хер вам, а не революция», бил. Когда увидел, что брат подписан на «Нехту», заорал, что «гребаные революционеры сейчас получат свою революцию».
Еще одна девушка тоже ждет мужа, с ней рядом на пледе для пикника сидит его друг — их задержали вчетвером, в первый день протеста, но всех кроме мужа выпустили. «Мы даже не сопротивлялись, а нас гнали в автозак, били и кричали, что мы твари и суки, доигрались. Но мы просто шли по улице», — рассказывает девушка. Она тоже жалуется на отсутствие информации и говорит, что не менее страшно попасть в изолятор в Жодино. Жодино — это второй основной изолятор, куда привозят людей, он находится примерно в часе езды от Минска. «Попасть в Жодино — это означает почти что попасть в тюрьму, всех очень пугает этот изолятор, так как туда отвозят обычно тех, кому светит уголовное наказание», — рассказывает девушка. По ее словам, есть слух, что 40 омоновцев ранены, и всех, кого свозят в Жодино, будут обвинять в их избиении. «Конечно, у них и квартиры, и пенсии от государства, зачем им присоединяться к протестующим. Но мы были в шоке от жестокости. Морально чувствуешь себя дерьмом, действительно сделавшим что-то плохое», — говорит она. В ответ на вопрос, пойдут ли они еще на улицы, ее друг говорит, что у него теперь «жизнь закончилась»: «Если попаду еще раз, у меня будет уголовка».
Неподалеку от них еще одна компания из четверых молодых людей ждет своих друзей: «Они ели шаурму в три утра, в ночь с 9 на 10. Неизвестно, дали ли им доесть или нет.». Одного из задержанных друзей отпустили в ту же ночь. Когда вызывали на допрос, ему почему-то сказали: «Вы вытянули счастливый билетик». И отпустили, не составив протокол, увезли из изолятора и выкинули на окраине. Во второй день у силовиков уже явно не хватало мест в камерах. Еще одна девушка рассказывает, как ее друга положили на окраине Минска лицом в асфальт и продержали так 10 часов, еще столько же он провел в автозаке, где невозможно было сесть — так он был набит людьми. После этого издевательства измученных людей выкинули где-то на минской окружной дороге.
В это время дверь изолятора открывается, из нее выходит сотрудник в маске, его сразу окружают люди, пожилая женщина очень нервничает, почти плачет, говорит, что три дня не может найти своих. Люди нервно просят проявить уважение и дать им наконец фамилии задержанных, но сотрудник только забирает листы со списками пропавших. «У зверя просить проявить уважение бессмысленно, на кой-черт он вообще выходил», — негодует пожилая женщина. «Вам передали списки на тысячи человек, ни ответа, ни привета», — кричат люди. К воротам подъезжает скорая помощь, ее почему-то долго не пускают, люди начинают стучать в двери закрытого изолятора, врачу приходится выйти из машины, ее умоляют на обратном пути сказать фамилии тех, к кому она приезжала.
У кого-то из собравшихся появляется аудиозапись с перечислением фамилий задержанных в Жодино. Ее слушают с одного телефона, все вместе. К изолятору, хромая, подходит молодой парень: его зовут Игнат, ему 16 лет и после митинга 9 августа у него пять ранений обеих ног резиновыми пулями. В изоляторе он ищет своих друзей и остается здесь, когда мы уезжаем в город — там начинается новая акция протеста.
В городе
В городе начали перекрывать улицы и ограничивать движение в сторону центра с 6 часов вечера. Интернет стал работать еще хуже, чем раньше, теперь на улицах невозможно было поймать никакой сигнал даже с VPN. Первое место, куда мы приехали, — станция «Пушкинская». Там 10 августа развернулись основные боевые действия, а теперь весь день люди приносили цветы в память об убитом, до тех пор пока их не начал разгонять спецназ.
Дворы района были весь день набиты ОМОНом и спецназом, периодически гонявшим и задерживающим людей. И хотя информация об этом распространялась в течение всего дня, сюда все равно стекались люди с флагами и цветами, а машины не переставали сигналить. Задержанных запирали на веранде летнего кафе, прилегающего к станции метро.
На третий день протеста досталось водителям и мотоциклистам: по всему городу их останавливали, били лобовые и боковые стекла, вытаскивали из машин, проверяли. Нередко силовики передвигались по городу на желтых городских автобусах. Весь день горожане сторонились не только гражданских автобусов, но и скорых, так как вчера в них тоже возили силовиков. Все дворы в центре и многие дворы в районах-очагах были оцеплены: спрашивали документы, основания для прохода.
Вечером в центре почти не было людей, из городских парков и с остановок транспорта убрали урны, их протестующие в начале акций бросали в милицию.
К 9-10 часам вечера все, кто хотел участвовать в протестах, уже двигались в сторону трех районов на разных окраинах города: к Серебрянке, в Уручье и на Каменную горку. Корреспондент «Проекта» оказался в Серебрянке, спальном районе на юго-востоке города. Протестующие здесь пытались строить баррикады из мусорных баков и лавочек, перегораживать проспект машинами, как и в предыдущие дни, но в целом людей было меньше — до Серебрянки непросто добраться без машины по перекрытому городу. Спецназ и ОМОН в итоге начал агрессивно действовать: как и сутки назад они гоняли людей по дворам, нападали группами на одного и даже вламывались в квартиры, в которых укрывались беглецы.
Во дворах милиционерам доставалось — в них скидывали мусор с верхних этажей, улюлюкали и кричали обзывательства. За это жители получали пальбу по своим домам. К 11-12 вечера людей было под несколько тысяч, их разгоняли, не успевая отловить, и они собирались снова и снова, пытаясь даже отбивать у омоновцев задержанных. Когда шеренга из силовиков начинала стучать по щитам, люди отвечали стуком по остановкам и мусорным бакам. Некоторые были вооружены палками и кидали в силовиков камни.
После шумовых гранат в небо снова запускали фейерверки, из дверей каждой пятой машины звучало «Перемен», но к двум часам ночи все стихло. Люди пытались перемещаться на машинах по другим точкам, но им не хватало информации — многие приезжали в тот момент, когда очередную волну разогнали, а новая еще не успела собраться, и уезжали. Один из протестующих свое присутствие на акциях объяснял так: «А что мне делать, если интернета нет, я все равно не могу работать, так буду ходить протестовать».