Нелли родилась и выросла в Кыргызстане. А потом переехала в Украину, где прожила 16 лет, обзавелась семьей и квартирой в киевском пригороде – Буче. Тогда еще это название ни у кого не ассоциировалось со страшными военными преступлениями. После начала полномасштабной войны семье Нелли пришлось 12 дней прятаться в оккупированном городе. Потом им, наконец, удалось сбежать. Путь из Бучи к маме в Кыргызстан у Нелли и ее детей занял восемь суток.
Нелли рассказала «Клоопу», что происходило с ней и ее семьей все это время. Вот ее история.
Рассказ очевидицы событий записан с ее слов. Повествование ведется от лица героини. Текст подвергся незначительным стилистическим правкам редакции, но его смысл и содержание никак не были изменены.
Мы с мужем и двумя детьми давно мечтали о своей квартире в Буче – там не такие высокие цены, как в Киеве. Переехали туда полтора года назад – купили квартиру, сделали ремонт, начали обживаться.
Информация о том, что Россия стягивает свои войска к границам с Украиной появилась в октябре-ноябре 2021 года. Мы были в непонятном ожидании уже давно. Мы знали, что у нас идет война на востоке. У нас, у каждого официально трудоустроенного украинца, небольшое отчисление от зарплаты идет на антитеррористическую операцию на востоке.
В феврале мне даже мама звонила из Кыргызстана, говорила: «Возьмите билеты уже, прилетите, пожалуйста». Я говорила: «Мам, ну это больше информационно нагнетается, я как-то не верю в это». Но я все равно собиралась летом приехать в Кыргызстан.
Потом, 21 февраля, было обращение Владимира Путина, мы смотрели его. Когда он сказал, что украинского народа никогда не было, я поняла, что нужно готовиться к худшему.
Началось…
24-го утром мы не услышали выстрелов. Хотя мои знакомые в Киеве проснулись от звуков взрывов в пять утра. У нас квартира на восьмом этаже, и я проснулась от топота соседей. Я еще подумала: «Семь часов утра, что они так топают?» Муж сказал, что началось…
Сначала стали бомбить военные объекты. Рядом с Бучей находится город Гостомель, где есть военный аэропорт – сразу же начали бить по нему. Мы слышали эти взрывы вдалеке, а авиация летала над домом.
Ребенок не пошел в садик – нам написали оттуда: «До дальнейшего выяснения всех обстоятельств ситуации пусть дети остаются дома». День как-то прошел – было тревожно, но пока не было конкретного страха. Ночью мы остались в квартире, и вот ночь была страшной: мы видели зарево, было громко. Спать страшно.
К утру звуки взрывов стали ближе – у меня началась паника. Мы сбежали вниз, в подвал нашего дома – на восьмом этаже было страшно находиться. Я просила мужа уехать куда-нибудь, я не могла там оставаться.
Мне не хотелось ехать куда-то далеко от дома, потому что у меня двое детей, нужно много вещей. Я даже не понимала, что нужно с собой брать, сколько нужно с собой брать. В панике собрала какие-то вещи на два-три дня – просто перекантоваться себе и детям.
Мы не знали, куда ехать, а моя кума попросила заехать за ней, так как ее муж военнообязанный – вдруг его заберут? У нее маленькая дочь, а водить она не умеет. Она жила в соседнем доме (в него позже прилетел снаряд – полдома снесло), но в тот момент находилась у родственников в частном доме – тоже в Буче. Мы поехали за ней. Нам предложили остаться там, а потом решать по ситуации.
Мы согласились, ведь там был подвал. Потом я об этом жалела все оставшиеся 12 дней – почему мы там остались?
Муж еще предлагал родителям из Киева приехать к нам в Бучу. Он почему-то подумал, что Буча, наше направление под Киевом, самое безопасное. Думали, что у них целью будет взять столицу, и начнут бомбить сразу ее. Надеялись, что в пригороде будет оставаться безопаснее. Ну, нет военных объектов.
Есть Гостомельский аэропорт, но в Буче ничего нет – их же главная цель была Киев, правильно? Мы не думали, что беларусы откроют границу для вторжения – с нашей стороны не было российской границы, только беларусская. И вот, так сказать, Беларусь «добрососедски помогла».
«До конца не верили, что всё настолько ужасно»
Мы остались в этом доме, помимо нас там было еще несколько семей – всего 15 человек. Вначале мы, еще пока не привыкшие к выстрелам, из-за любого звука спускались в сырой и тесный подвал. Потом уже немного привыкли, научились отличать: степень близости выстрелов, наши или не наши. Иногда эти звуки не прекращались круглосуточно.
27 февраля было затишье. Не стреляли, вышло солнце и люди повыходили на улицы. Наши мужчины побежали к нам в квартиры, чтобы взять продуктов. Неподалеку была кондитерская фабрика «Деліція» – там раздавали бисквит. Мы затарились провизией, ведь людей было много, а магазины уже через один работали. Остальные просто раздавали еду. Это была единственная вылазка, которую мы сделали – и всё. С того дня начались беспрерывные бои на улицах.
Дом, в котором мы остались «переждать», был на параллельной улице от Яблонской, где позже были сделаны эти страшные фотографии. У нас, как только русские зашли, сразу отрубило связь. Мобильный ловил только на верхнем этаже, но не было выхода в интернет. У нас сразу началась информационная блокада. Слушали только радио, которое было на магнитофоне, и рассказы соседей про ужасы с этой Яблонской улицы.
Я же думаю: «Ну, боже, наверное, у страха глаза велики». Мне казалось, что люди уже придумывают, что сосед хотел выйти за калитку, а там была растяжка, и ему оторвало руки. Или в какой-то дом, где жила бабушка, прилетел снаряд, дом снесло, а бабушка осталась там лежать. И никто не может ни выйти, ни позвонить родственникам, ни похоронить. Ну как такое может быть вообще? Мы до конца не верили, что всё настолько ужасно.
Мы оставались в доме, ждали дня затишья. В каждой комнате нас было по две семьи: кто на полу, кто – на кроватях. В моменты, когда тряслись стены и становилось очень громко, я просто хватала детей и мы все организованно бежали в подвал.
Ложились спать очень рано, старались вечером не включать свет. В восемь вечера, как солнце садилось, старались лечь спать. Потому что слышали, что ходят по улицам, стреляют. Как только слышали приближающиеся звуки выстрелов, прятались – очень боялись, что зайдут в дом.
Боялись за детей. У меня двое детей – два годика и пять лет. У моей кумы девочка, ей полгодика. У хозяев дома – три дочки. Старшая в этот просвет 27 февраля уехала со своим парнем. Остались младшая и средняя – семь и 11 лет.
Я боялась за психику своего старшего ребенка. Младшая еще не сильно это понимает, но старший все понимал. Сын говорил: «Мама, я боюсь, мне страшно». Я успокаивала его: «Сынок, пока с тобой родители, ничего не бойся! Мы с тобой, мы обо всём подумаем. Пожалуйста, не переживай». Но он продолжал задавать много разных вопросов.
Сын у меня уже знает, чем отличается БТР от танка. Он уже по звуку ориентируется.
После интернета пропало электричество. Его не было дня два, а значит и горячей воды – у нас все было подвязано к электричеству. Затем электричество сделали на день – вроде как, когда Бучу отбили и вывесили украинский флаг. Но мы слышали, что без конца идут бои. Потом нам снова перебили электричество. Еще через два дня пропала вода. Газа тоже не было, а по ночам мороз стоял – минус девять. У хозяев был камин в доме, и мы его использовали как место, где можно приготовить на всех еду. Но не согреться. В последние дни мы ели уже, что оставалось.
Я в одной и той же одежде проходила все 12 дней, что мы там пробыли. Ну, об этом и не было разговоров – мы спали одетые, в куртках, сохраняли тепло.
Периодически мне звонили знакомые и друзья, они советовали ехать на запад Украины. Но мы просто не могли выбраться из Бучи безопасно для себя и для детей. Мы ждали какого-нибудь дня затишья, чтобы вырваться. Я рвалась каждый день, у меня была паника. Я говорила: «Надо ехать». Я очень боялась, что прилетит что-то в дом, потому что бои были очень близко, в особенности ночью. Меня успокаивали: «Ну куда ты поедешь?» До нас доходили слухи, что одиночные машины, которые передвигаются по Буче, расстреливают. И там не разбираются, написано ли на машине «Дети».
5 марта по радио объявили про эвакуацию из Ирпеня. Это город рядом с Бучей, он тоже попал под обстрел и очень пострадал. В первый же день эвакуацию сорвали и, нарушив все договоренности, обстреляли автобусы с людьми. Обстреливала не украинская армия, как потом говорили. Все, что делала российская армия, потом перекладывалось на действия украинской. Украинцы никого и ничего не обстреливали.
Мы очень боялись, когда услышали первые новости, что 9 марта организовывают первый день эвакуации из Бучи. Мы не собирались выезжать в тот день – думали подождать, посмотреть, как будет проходить. Не обстреляют ли? Можно ли воспользоваться этим днем тишины?
Но 9 марта сообщили, что, возможно, будет только один день эвакуации, и у нас не будет больше возможности выехать. Поэтому наши мужчины выбрались в район нашей квартиры – это 10 минут ходьбы от этого дома. Они побежали разведать ситуацию и взять какие-то продукты, чтобы оставить хозяевам. Те не хотели оставлять пожилых родителей. Они даже не рассматривали вариант поехать с нами.
Когда мужчины вернулись, на их лицах был ужас. Они сказали, что на улицах лежат трупы гражданских людей, и нужно срочно отсюда уезжать.
«Узнала весь ужас по дороге в Киев»
Эвакуация должна была начаться в 9 утра. Но было уже 12 часов дня, а эвакуационных автобусов всё не было. Именно за ними должна была поехать колонна остальных машин. Но оккупанты просто не пропускали автобусы – то ли на въезде в Бучу, то ли в соседнем селе.
Потом я прочла в инстаграме знакомой, что автобусы в тот день так и не приехали. Они сидели 13 дней в подвале многоэтажки, в которой жили. В тот день они пешком пришли в центр Бучи, чтобы эвакуироваться, так как своей машины у них нет. Но они простояли в ожидании с утра до 16:00 на морозе и вернулись – так и не эвакуировались.
Мы же решили попробовать поехать на своих машинах в надежде, что нас пропустят с мужьями за рулем. Мы обклеили нашу машину листами А4 с надписью «Дети», навешали белых простыней и выехали со двора дома на улицу. Она была пустой. Но, когда встали на перекрестке, увидели приближающийся БТР. На нем сидело шесть-семь человек с автоматами.
Я детей к себе прижала, начала читать вслух молитвы. Было очень страшно. Но они проехали мимо. А когда мы доехали до основной колонны машин, стало чуть спокойнее.
Так мы, наверное, час стояли, приткнувшись машина к машине. Я не знаю, сколько их было – не видела ни начала, ни конца этой колонны. Мы просто вклинились. После трех часов ожидания автобусов, машины двинулись самостоятельно в сторону Киева.
Мы ехали машинами по железным дорогам – дорогу напрямую у нас уже разбомбили, мосты тоже. Поэтому колонна ехала в обход. Несмотря на то, что объявили день тишины, были слышны выстрелы. Далеко, но было слышно.
А по дороге был дикий ужас. Я видела расстрелянные машины, разбитую дорогу и конечности людей. Видела дедушку, который сидел, будто прислонившись к остановке. Не знаю, сколько дней он там находился.
Мертвые люди на обочинах. Я вспоминаю и просто начинаю трястись. А мы сидели 12 дней и не знали, что творится снаружи. Я узнала весь ужас по дороге в Киев.
Я сидела между дочкой и сыном и прижала их к себе, чтобы они ничего не видели. Мы с мужем просто вслух читали молитву. Даже наш сын возмутился: «Мам, пап, вы чего тараторите?» Он до конца не понимал всю ответственность и ужас момента.
Мы видели неразорвавшиеся мины рядом с колонной. Но мы ехали машина к машине и благо, что днем. Был момент, когда наша колонна остановилась и наша машина стояла на мосту. И тут мы услышали, что стреляют где-то рядом. Муж уже сказал: «Если что, ты открывай дверь и вы скатывайтесь в ров и прячьтесь под мостом». Но потом колонна снова двинулась.
Обычно дорога от Бучи до Киева занимает полчаса, но в этот раз мы ехали девять часов. Ехали медленно и медленно проходили КПП российских войск – они заглядывали в каждую машину.
Я обратила внимание – русские заняли большой дом как свой перевалочный пункт. А наши ребята, когда мы уже въезжали на подконтрольную территорию Киева, стояли просто в таких наметах*, хотя на улице было холодно, ночью был мороз. То есть люди, которые зашли на территорию чужой страны, заняли себе очень хорошие аппартаменты – я даже не знаю судьбу хозяев этого дома. А наши ребята-украинцы скромно стояли в этих наметах и мерзли.
*Намет – «палатка» по-украински
Мы даже не думали, осталось ли что-то от нашего дома. Главное, что мы выбрались оттуда живыми и мы благодарны Небесам за это.
Сейчас я как-то пытаюсь с собой работать, но кроме злости, ощущения жуткой несправедливости и даже ненависти у меня ничего нет внутри. Ну за что? Почему? Как это возможно в наше время, что гибнут люди, дети? Зашли, вытерли об тебя ноги – и всё…
«Мы сегодня добрые»
Мы приехали в Киев ближе к часу ночи – я удивилась, что там была нормальная жизнь. Ходили люди, ездили машины, работали магазины. У мужа родители жили в Киеве – они рассказывали, что спускались в подвал при звуке сирены. Но днем все работало, даже ходил общественный транспорт. В Киеве было абсолютно безопасно, потому что на подъезде в город хорошо держали оборону. Прилетело больше всего нам, потому что мы были на подступах, и весь удар, получается, принял на себя пригород.
После мы с мужем уже двигались на запад, где-то у знакомых оставались переночевать и благополучно доехали до Львова.
На следующий день к нам приехали еще и родители мужа. Мы остановились у знакомого в однокомнатной квартире – конечно же, места было мало. Нам нужно было срочно искать жилье. Мы искали квартиру три дня и ничего не могли найти.
Было очень много афёр – мы даже чуть не перечислили предоплату. Люди тоже наживаются. Как говорится, кому война, а кому – мать родна.
Тогда я и приняла четкое решение, что хочу уехать в Кыргызстан к маме. Мой муж остался в Украине – сейчас мужчин оттуда не выпускают. Но он максимум может там чистить картошку в тылу, по состоянию здоровья. Пока не закончится военное положение, он не сможет выехать.
14 марта я на автобусе выехала из Львова в Венгрию. Билет стоил где-то 2200 гривен ($74) на взрослого человека и 1100 гривен ($37) на ребенка. Мои знакомые рассказывали, что есть эвакуационные поезда из Львова до Польши и до Венгрии. Но в этом поезде нужно было ехать стоя, потому что людей много. Моя землячка рассказывала, что ее внуки уезжали поездом и передавали детей по рукам – боялись их растерять, настолько там была толкотня.
До Венгрии мы ехали целые сутки, потому что еще стояли в очереди на границе с Польшей – 12 часов. Там местные волонтеры накормили нас супом. Они сунули мне подгузников, воды, еды, и фруктов детям. У меня даже не было возможности все это взять. Слава богу, мои дети хоть поели горячий суп.
Когда мы добрались до аэропорта в Венгрии, я знала, что мне нужно сделать ПЦР-тест – он нужен был для въезда в Кыргызстан, но нигде больше. Я приехала вечером, а вылет у меня, грубо говоря, на следующий день в два часа дня. Я не успевала, и мне пришлось заплатить за срочность ПЦР-теста для меня и моего пятилетнего ребенка – 208 евро. Примерно во столько же мне обошлись авиабилеты.
В аэропорту Венгрии волонтеры нашли мне отдельную комнату, где мы поспали, а потом нам предложили поесть на фудкорте. Я воспользовалась этим и благодарна людям, что мы отдохнули за ночь и вылетели в Стамбул.
У меня была хорошая стыковка между рейсами – в Бишкек я прилетела в пять утра.
Но когда я прилетела в Кыргызстан, меня остановили на паспортном контроле. Потому что на момент начала войны у моего ребенка был просрочен паспорт – мы продлевали его во Львове. Там от руки написали, что паспорт продлен на пять лет. Есть постановление властей Украины о том, что из-за военных условий не могут перевыпустить эти паспорта. Продлевают так: просто пишут от руки, ставят штамп – и все.
Пограничники спрашивают:
– Куда едете? С какой целью? К кому едете?
Я на все вопросы отвечаю – объясняю, что еще три года назад сама была гражданкой Кыргызстана, что у меня здесь мама живет.
Они мне говорят:
– Вот, у ребенка паспорт просрочен.
– Ну вот же, на следующей странице продлен.
– А почему так продлен? А почему не перевыпустили?
Я в шоке, говорю:
– А вы не слышали? Военное положение, не перевыпускают, не работает это сейчас…
Они еще долго мои документы передавали из рук в руки – и все это время я стояла с двумя уставшими детьми, ждала.
Потом подходит ко мне сотрудник отдает паспорта и говорит:
– Вот, мы сегодня добрые.
– А причем тут то, что вы добрые?
Я пересекла столько границ – мне никто слова не сказал. А тут Кыргызстан – страна, где я родилась и выросла. И вот такие перепоны.
Я, если честно, заплакала даже. Как-будто они на другой планете что ли? Не слышат, не знают или что? Просто чувствуется, что они приверженцы…
После я еще созванивалась со своим земляком. Он говорил, что в Оше тоже наши летели – они оба граждане Кыргызстана, но у них ребенок родился в Украине. У него украинский паспорт и такая же история продления. Их в Оше продержали 30 часов с маленьким ребенком для выяснения обстоятельств.
Когда я вышла из паспортного контроля, меня встречали дяди и племянники. Они уже начали переживать, потому что люди повыходили, а меня не было.
«Там бандеровцы»
Все это время, пока мы были в Украине, моя мама не могла ни есть, ни спать. Хоть я ничего и не рассказывала ей, говорила: «Все нормально мам, не переживай», но, конечно, она смотрела новости и понимала, что происходит.
У меня есть две родные тети. Они в российском гражданстве, но живут в Кыргызстане, получают российскую пенсию. И когда я прилетела сюда, мои тети даже не спросили, как я приехала из Бучи! Им совсем неинтересно, что я видела, как все было.
Но я захожу в «Одноклассники» и вижу: они даже не стесняются и постят, что трупы – фейки. Они, вообще не имея никакого отношения к Украине, даже не побывав там ни разу в жизни, «знают» больше, чем знаю я. Они доказывают моей маме: «Там бандеровцы, там хунта, там нацики». Хотя моя мама бывает у меня в Украине каждый год, и она им говорит: «Вы мне рассказываете, что там националисты?»
Они не хотят слышать правды – она им не нужна. Им нужно поддерживать своего президента.
Но не все родственники такие. Тётя из России, когда я еще сидела в подвале в Буче, звонила и со слезами говорила: «Мы понимаем, что происходит. Это ужас, это несправедливость. Но здесь все боятся. И никто ничего здесь не может сказать». Брат из Екатеринбурга звонил – спрашивал, нужна ли финансовая помощь. Говорил про санкции. Но я, с одной стороны, им сочувствую, а с другой… Они жалуются, и я сейчас дома, а люди в Украине лишаются жизней.
Я выехала, но не могу сидеть сложа руки. Я нахожусь на расстоянии, но мои знакомые, наши с мужем друзья, идут в тероборону. Кто-то плетет маскировочные сетки, кто-то волонтерит. И я не могу сидеть сложа руки – я пишу в соцсетях, пытаюсь доносить информацию до людей.
Но я хочу вернуться. Я выучилась в Украине, я хочу там жить, я хочу, чтобы там росли и учились мои дети. Я хочу вернуться в мирную Украину, и чтобы все было хорошо. Мы однозначно вернемся. Буча сейчас не приспособлена для жизни, но мы с мужем планируем вернуться в Киев – пожить с его родителями. Может, ребенок пойдет в школу. Допустим, эта победа будет летом – мы уже к осени вернемся.
