Александра Россиус из «ОВД-Инфо»: «Никто не должен оставаться один на один с системой»

«Меня очень тянуло на улицу… У меня даже было какое-то чувство стыда, что кто-то на улице, а я тут дома в тепле сижу. Но, с другой стороны, так я приносила больше пользы участникам протеста, чем если была бы на улице с ними». Александре Россиус 26 лет. Как участница правозащитного проекта «ОВД-Инфо» она помогает людям, которых преследуют по политическим мотивам. Девиз проекта: «Никто не должен оставаться один на один с системой». Недавно Саша и ее соратницы Катрин Ненашева, Маша Нелюбова и Наташа Четверио запустили группу психологической поддержки для тех, кто остался в России — «Я остаюсь». О том, почему людям со сходной гражданской позицией в трудные времена надо держаться вместе, Саша говорит в проекте «Очевидцы 24 февраля».

 Расскажите о себе

– Меня зовут Саша Россиус. Мне 26 лет. Я участница правозащитного проекта «ОВД-Инфо», и после начала войны я вместе с соратницами начала заниматься поддержкой тех людей, которым не всё равно: активистов, правозащитников, которые остаются в России. Неважно, они не хотят уезжать или не могут.

В общем, мы помогаем тем, кто продолжает свою деятельность в России сейчас, мы проводим для них группы психологической поддержки. Это все сейчас необходимо, потому что людям, которые остались (их немного), им очень важно просто держаться вместе, чтобы выжить.

Для чего создан проект ОВД-Инфо?

– В первую очередь, «ОВД-Инфо» помогает людям, которых задерживают за участие в мирных протестах. Сейчас «ОВД-Инфо» также помогает людям, которых преследуют за антивоенные высказывания, оказывает юридическую помощь, помогает с подбором адвокатов, оглаской вопиющих ситуаций. Наш главный тезис: «Никто не должен оставаться один на один системой».

Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?

– В ночь с 23 на 24 февраля я долго не ложилась спать, потому что была информация, что все начнется в 4 утра. В итоге, в 4 утра ничего не началось – и я заснула. Проснулась, наверное, часов в 12 дня и начала читать новости. Вообще, иногда до меня довольно медленно доходит. В начале ничего не понимаю, потом начинаю осознавать, какой кошмар. Люди начали выходить на улицы с лозунгами «Нет войне». Людей, естественно, стали сразу задерживать. Мне очень помогло, что я могла сконцентрироваться просто на помощи людям, это меня спасло. Но когда у меня были какие-то перерывы, когда я выходила на балкон покурить, меня сразу же накрывало. 

Как изменилась ваша жизнь после 24 февраля?

– Я проснулась в другой реальности и с тех пор я живу в этой другой реальности. Эта реальность ужасна. Я могу помогать активистам, я могу помогать людям которые против, я сама могу говорить, что я против. Но, к сожалению, да, антивоенные движения войны не останавливают. 

Есть ли смысл в протесте?

– Все институты гражданского общества у нас планомерно уничтожались в течение последних нескольких лет. Людей запугивали репрессиями – и, в итоге, на митинг против войны вышло гораздо меньше людей, чем, например, еще за год до этого выходили против посадки Навального. Для меня это было чудовищно, потому что мне казалось, что, конечно, посадка невиновного человека в тюрьму, посадка политика в тюрьму – это ужасно. Но война – это страшнее.

 Участвовали ли в акциях протеста в России?

 – Последние уличные протесты, в которых я участвовала, были как раз митинги против ареста Навального, потому что после этого я стала постоянным участником команды «ОВД-Инфо», и я уже не могла участвовать в протестах, потому что я была нужна на своем рабочем месте. Меня очень тянуло на улицу в первые дни войны. У меня было даже какое-то чувство стыда, что вот кто-то на улице, а я тут дома в тепле сижу. Но, с другой стороны, я правда, в тот момент на рабочем месте, приносила гораздо больше пользы.

Какие формы протеста наиболее эффективны?

– Сейчас одна из самых таких распространенных форм протеста – это тихий пикет: ходить с какими-то значками, с сумкой, на которой написано «Нет войне», с какими-то антивоенными татуировками. Вот у меня, например, есть. Распространение антивоенного творчества – это тоже форма протеста.

Расскажите про проект «Я остаюсь»

– Я помню свое ощущение, когда в первые же дни войны мои близкие в больших количествах начали уезжать. Мне просто начало казаться, что я осталась совсем одна. У моих соратниц – у Катрин Ненашевой, у Наташи, и у Маши – у девочек, с которыми мы начали делать проект «Я остаюсь», были схожие мысли – создать группу поддержки для тех, кто остается. На первой же встрече группы к нам пришло огромное количество человек. Но название «Я остаюсь» – это отсылка к песне Анатолия Крупнова «Я остаюсь». Но сейчас у нас провластные, так сказать, «рокеры» сделали абсолютно позорный кавер, исковеркав смысл песни. Но для меня эта песня, например, значит очень много, потому что, когда я для себя поняла, что я хочу остаться в России несмотря ни на что, я просто слушала эту песню все время, нон-стоп.

Почему вы решили остаться в России?

– Люди, которые помогают из-за рубежа, они несомненно нужны. Людей, которые готовы уехать, их много, но люди, которые готовы бороться за права здесь, отсюда, их гораздо меньше. Но они тоже нужны, и поэтому я решила остаться.

Ваше отношение к мобилизации?

– Мобилизация – это закономерно. И вообще, самое тяжелое – это, как в свое время еще в известном стихотворении писал Нимёллер: «Когда пришли за коммунистами, я молчал. Когда пришли за евреями, я молчал. Когда пришли за профсоюзом, я молчал. Когда пришли за мной, некому было за меня вступиться». Это, собственно, то, что происходило у нас все эти годы, потому что людям казалось: «Ну, окей, воруют чиновники, но я же вроде нормально живу. Ну, сажают невиновных, но меня же вроде пока не посадили. Ну, война, но меня это не касается, сына от армии отмажу, так что тоже буду сидеть на попе ровно». Мобилизация – это прямое следствие того, что людям было все равно.

Чего боитесь больше всего?

Самое страшное для меня – это, если я не доживу до перемен.