«24 февраля были шок и страх. Сейчас нет ни того, ни другого»

Нина Ветрова — 68-летняя пенсионерка из Днепра. Во время российского вторжения в Украину родной город решила не покидать. О том, каково это — жить под бомбежками, и какими могут быть будущие отношения Украины с Россией, Нина говорит в проекте «Очевидцы».

— Я работала в сфере полиграфии. Сначала в государственной типографии, потом в частной. Сейчас на пенсии. Родилась и выросла в Днепре. В молодости некоторое время жила на Урале — вышла замуж за одного товарища из Удмуртии. Мы познакомились с ним еще в советское время в молодежном лагере в Минске. Так как в Удмуртии у него не было квартиры, он уехал в Минусинск, где строилась серия заводов. И строителям быстро давали квартиры. Я поехала за ним, мы поженились, прожила там пять лет. А потом мы расстались. Я вернулась в Днепр.

Знаете, я же много лет прожила в Советском Союзе. Я верила в Советский Союз. Видела, что не все так, как должно быть, но это была моя страна. И я не могу сказать, что была большим патриотом именно Украины. Да, я скучала, когда жила в Сибири, но потом, когда вернулась, решила остаться тут навсегда.

У нас про Днепропетровск (название Днепра до 2016 года — прим.) говорили, что он «не первый город, но и не второй». Он же был закрытым — здесь производили почти весь советский «космос». И мы всем этим гордились. Люблю я Днепр, при том, что он далек от совершенства. Когда я училась в московском институте полиграфии, Москва мне казалась более «культурной». Даже Харьков — и тот был «интеллигентнее». А Днепр — более «грубый», что ли. Ни на кого не похожий.

10 октября, когда Россия обстреляла Днепр, я дома была. Слышала только звуки взрывов. И то не всех. Их было семь или восемь, я слышала четыре. Говорили — то ли Приднепровская станция загорелась, то ли что-то рядом с ней. Но свет был. Видимо, рядом попали. Я думаю, что целили именно в нее. А еще в Днепре на улице Калиновой перед поворотом на улицу Клочко был когда-то советский автопарк — такое унылое серое здание. Потом его, вроде, «Укртелеком» перекупил. И, видимо, у этих дебилов такое представление было, что если они его разобьют, то мы тут без связи останемся. А сейчас городские телефоны только в чиновничьих кабинетах, типа горсовета. Вся связь мобильная. И с ней все ОК.

На Калиновой ямища на дороге огромная была от ракеты (городские службы ее уже залатали – прим.ред.), а в соседней 12-этажке окна повылетали практически все. Как там люди сейчас? Холодно уже. Когда туда попало, нас очень сильно тряхнуло — все близко же, на расстоянии одной троллейбусной остановки, в 10-15 минутах ходьбы.

Но у меня ощущение, что мощность этих ракет была слабее, чем в предыдущие разы. Видать, поиздержались уроды, какие-то ракеты послабей запустили.

Сколько погибших, пока не знаю. Вроде, шестеро (в украинских медиа сообщается о пяти — прим.). Думаю, что те, кто в машинах ехал, время же пиковое было. И знаете, тогда — 24-го февраля — был шок и страх. Сейчас уже нет ни того, ни другого.

Мы не уехали из Днепра — чем старше люди, тем труднее им сорваться с места. И второй муж мой ни в какую не хочет уезжать. Он ужасный домосед. И фаталист: «Вот прилетит, так прилетит. Я никуда не поеду. Уезжай, если хочешь». Как я его оставлю? Честно говоря, мне и самой не очень-то хотелось куда-то ехать. Непонятно, как снимать жилье? Это дочь за меня должна платить. Дочь с семьей еще два года назад уехали в Лондон. Лондон — дорогой город, и там куча своих проблем. Они и так помогают. Если, не дай Бог, оккупация — то мы уедем любой ценой. А прилеты, мне кажется, мы переживем.

Я не политолог, но думаю, что главная проблема России — это «величие», которым засирают народу головы со времен СССР и до сегодняшнего дня. Это как в плохой школе — способные дети даже не стараются, потому что знают, что будут лучшими на слабом фоне. Вот россияне тоже не стремятся догнать лидера, потому что им внушили, что они и есть лучшие, что все вокруг живут плохо или аморально, или завидуют им, великим. А обнаруживая свою отсталость, они только обозляются, но не стараются подтянутся. Продолжают тешиться своим величием и искренне верить в выдуманную великую историю.

Многие ностальгируют по СССР. И, как мне кажется, они ностальгируют по своей молодости. Но это далеко не все, а те, кто привык, что за них всё решат. В СССР ты мог не беспокоиться, что не найдешь работу. Что ты останешься голодным, что тебе самому придется о себе заботиться… Я не ностальгирую. У меня двойственное отношение было. И раньше, и сейчас. Да, что-то было, наверное, хорошее. Идеология, которую продвигали, в чистом виде была хороша. Но она же не подтверждалась действиями, вот в чем проблема. Мы не знали, как живут за границей — вот сейчас в России рассказывают, как плохо живут в Европе, и тогда нам это рассказывали. Мы и думали, что у нас тут все хорошо. А они там бедствуют…

А с другой стороны, я была еще девочкой, когда мой отец стал инвалидом. Я ведь поздний ребенок. У отца был тяжелейший инсульт. Я видела, как вели себя всякие начальники. Мы жили в тяжелых жилищных условиях, но мои родители были наивными коммунистами. Из тех, кто работал и во все это верил. Когда несправедливость происходила, они просто это проглатывали. А меня это возмущало.

Я видела, как отца отодвигали в очереди на квартиру, чтобы квартиру мог получить начальник парткома. Я видела, как он оказался не нужен, когда заболел. Мой отец был единственным специалистом в своей деле. Он переплетал для Брежнева и Щербицкого подарочные альбомы. Папу могли в два часа ночи выдернуть на работу из постели, а назад он возвращался обратно на трамвае... Я, с одной стороны, вроде, и любила Советский Союз как свою родину, но компартию я не любила. Меня уговаривали туда вступить, но я категорически отказалась.

Если власть в России сменится на адекватную и безопасную, то отношения, возможно, наладятся очень быстро. По крайней мере, дипломатические. Чисто человеческие отношения восстановятся очень нескоро. С кем сейчас общаемся, кто нас поддерживает, с теми увидимся и после войны, и отношения останутся хорошими. Но таких людей будет мало. С остальными враждебность перейдет в отчуждение на поколение, как минимум.

У меня в России остались две подруги. Они 24 февраля позвонили мне со слезами. Одна из них — моя подруга из института, очень образованная женщина, находится не на стороне кремлевской власти. Другая — из Минусинска, живет сейчас в Кирове, она скорее нутром, а не мозгами понимает, что что-то не так. Она просто не хочет, чтобы была эта война. Эти два человека, не считая фейсбучных друзей, так и остались. Остальные…. Родственники в Крыму есть, они ни разу не позвонили. Есть в Израиле, которые всегда поддерживали Россию. Вроде, сейчас их взгляды изменились, они за Украину, но никогда не звонят и не пишут. Изредка комментируют в Фейсбуке.

Не знаю, как долго продлится война. Когда она началась, нам казалось, что это на несколько дней. Потом — что на несколько месяцев... Я думаю, что за Новый год она перекатит точно. Очень надеюсь, что, может, весной закончится. Пойдет на спад. Если удастся освободить все, кроме Крыма, то пойдут переговоры. Это мое мнение.

Я достаточно приземленный человек, и думаю, что будущее Украины будет сложным. И не так быстро все это будет восстанавливаться. Коррупция у нас тоже активно развивается. Сейчас, правда, в какой-то мере ее прижали. Если нам удастся вступить в Евросоюз, будет лучше и быстрее. Если нет, то все будет долго восстанавливаться. Будут, скорее всего, постоянно меняться президенты, потому что украинцы часто всем недовольны. Но в принципе я с оптимизмом смотрю в будущее.