Виталий Манский: «Россия отдалась Путину без боя»
Виталий Манский — кинорежиссёр, президент международного фестиваля «Артдокфест». Родился во Львове, работал в России, а в январе 2015 года переехал жить в Ригу. С автором документального фильма «Свидетели Путина» мы обсудили вероятность превращения России в Северную Корею. Виталий Манский провел в Северной Корее два месяца, снимая фильм о жизни восьмилетней школьницы в Пхеньяне, столице КНДР.
Расскажите о себе
— Я — Виталий Манский, режиссер документального кино, президент фестиваля «Артдокфест».
Ваши первые мысли и чувства, когда вы узнали о начале войны?
— Что этого не может быть. Первое ощущение, при всем нагнетающемся, и уже набирающем обороты, предчувствии. Даже вне зависимости от того, что я получил накануне звонок с советом позаботиться о безопасности моих близких, которые в Украине, то есть о том, что начнется утром война, я лег спать с ощущением, что этого не может быть. И в 5 утра меня что-то подняло. Я увидел жену, которая всегда встает позже меня. Она сидела на кровати с компьютером в руках, и еще ничего не сказала, но я уже по какой-то энергии, которая повисла в спальне, почувствовал, что это произошло. Я разбудил свою маму в Одессе. Я говорю: «Мам, ну вот война». Она: «Что за ерунда?» Я говорю: «Включи интернет, посмотри, что происходит».
Одним словом, при всей ожидаемости и неизбежности, когда это произошло, это было невероятно. И оно совсем не соединялось с реальностью.
Как вы считаете, война была неизбежна?
— Мне кажется, что война была окончательно неизбежна с момента аннексии Крыма. То есть, она началась где-то в момент формулирования Путиным мюнхенской речи.
Но, здесь есть очень важный нюанс. Я не предполагал, что эта война будет такой банальной, олдскульной, как бы из прошлого века. Я думал, что из прошлого века уже ничего не может вернуться в век нынешний. И я полагал, что война будет, но будет какая-то другая, гибридная, через сепаратистские движения, через псевдо-референдумы, через всю эту вот мешкуху. Но никак не с танковыми колоннами, линией фронта, окопами, обстрелами, уничтожением жизненно важной инфраструктуры.
Почему люди продолжают верить Путину?
— Прежде всего, мне кажется, мы не учитываем принципиальный фактор неприхода войны к тем, кто в нее не верит. То есть, они по-прежнему живут в своих домах, которые не подвергаются арт-обстрелам, у них не отключается электричество, одним словом, у них нет этой войны в их обиходной повседневности. Россия живет в панцире далекой войны, и его нужно разрушить, для того чтобы люди, к сожалению, поняли весь градус и уровень трагедии, виновником которой они и являются. Здесь нужно понимать, что эта война существует именно потому, что они спят, именно потому, что они с ней смирились, именно потому, что они считают, что ее нет.
Что должно произойти чтобы общество очнулось?
— Пока москвичи не будут прятаться в бомбоубежищах, спускаться в метрополитен под звуки воздушной тревоги, я думаю, ничего не произойдет. Я не хочу, чтобы кто-то меня заподозрил в кровожадности и в призывах наносить авиаудары по Москве. Я сейчас только отвечаю на вопрос, когда произойдет понимание российским обществом того, что идет война, которую развязала Россия.
Что нового вы узнали о Путине, когда снимали фильм «Свидетели Путина»?
— Я убедился в совершенно прописных истинах, относительно права общества на сопротивление, и ответственности общества за не сопротивление. Это более чем очевидно на примере овладения страной одним человеком, не очень сильным, не очень аргументированным, не очень грамотным, но очень консервативным по своей природе. И по сути, Россия отдалась ему на расправу вообще без боя. В каком-то смысле об этом фильм «Свидетели Путина». Здесь Путин, как говорила учительница русского языка, прилагательное. И несмотря на то, что фильм фактически об операции «преемник» и становление и укрепление Путина у власти, фильм о нас всех, об этой безропотности общества. Потому что, на самом деле, общество даже не заметило, как его просто обводят вокруг пальца с этой операцией «преемник», с этой абсолютно не демократической, а политтехнологической моделью вне конституционной передачи власти, закамуфлированной под юридически правомерные нормы и акты.
Что за человек Путин?
– Младший офицер Комитета Государственной Безопасности.
Россия может превратиться в Северную Корею?
– Путь огромен. Точнее, расстояние от современной России до Северной Кореи огромно, и пройти его, к счастью, не удастся. Стать Северной Кореей не может, по сути, ни одна страна мира, потому что возникновение Северной Кореи — это даже не революционные процессы, это какое-то аномальное явление, как рождение теленка с тремя головами и шестью ушами. Такие аномалии могут происходить, но такие аномалии не могут становиться серийным воспроизводством.
Но, даже разворот в эту сторону, не сделать ни одного шага в эту сторону, а просто в эту сторону развернуться — это уже катастрофа. А Россия не просто развернулась, она сделала пару уверенных шагов. При огромности этой дистанции, которую пройти невозможно, эти пару шагов — это абсолютная катастрофа российского общества и российской истории. Это не сиюминутная катастрофа в моменте, это катастрофа, которая будет откликаться в поколениях, повлияет на ход дальнейшей истории существования России, как единого государства.
Какой политический режим сейчас в России?
— По сути уже не авторитарный, а уже диктатура. Это, как сейчас в Европе рассуждают: война России в Украине — геноцид, или не геноцид? Вокруг этого определения идут политологические споры, что есть геноцид. Ну, окей, может быть, формально — уничтожение тысяч людей тяжелым вооружением не является буквально геноцидом. Потому что, это уничтожение не носит подтвержденного национального характера. Но, я не юрист, и для меня смерть тысяч людей, объединенных единой государственностью, является актом геноцида. А то, что находится в голове у этого офицера, нажимающего на спусковые, меня как-то мало заботит. Поэтому, может быть, в сухо юридическом статусе, Россия — еще не диктатура, а по факту — она уже является безусловной диктатурой.
Почему Украине удалось отстоять свою свободу, а России и Беларуси нет?
– Проблема Беларуси заключается в том, что они на лавочки становились, снимая обувь. Нельзя делать революцию, снимая обувь, становясь на лавочки.
Украина не снимала обувь. Украина прошла через фазу вот этой грязи, крови, пота, соплей, говнища, потерь и решимости. Четкой решимости неприятия власти, которая недостойна этой страны.
Если бы белорусы, я понимаю, что в истории нет сослагательного, но если бы белорусы штурмовали Окрестина, я прекрасно понимаю, что были бы жертвы, я прекрасно понимаю, что этих жертв, возможно, было бы много, но я прекрасно понимаю, что режим Лукашенко не устоял бы. Мягкотелость, к сожалению, является залогом продолжения существования диктатуры. Это, что касается Беларуси. Но, белорусы все-таки сделали попытку, черт возьми!
У меня есть фильм «Труба». Я, может быть, посоветую вместо ответа на вопрос посмотреть эту картину, где мы едем вдоль газопровода Уренгой-Помары-Ужгород.
И, помимо прочего, видно, как меняются пейзажи, как меняется пространство жизненного обитания ареала людей в России и Украине. Украина — это уважение к себе, даже если это маленькая хата с низкими потолками и маленьким окном. Человек уважает себя, уважает свой факт жизни на этой земле. И он украшает свое пространство, чего напрочь нет в российских пейзажах. Будем честны, когда человек в российской деревне украшает свой дом, на него смотрят, как на идиота.
Что не так с Россией?
— Мне кажется, что когда у тебя такое огромное пространство безграничное, ты не ощущаешь, что является твоим домом. Твой дом — все и ничто. Ощущение дома, так сказать, какой-то границы, оно формирует очень важное ощущение, которого в России нет.
Мне кажется, что Россия слишком большая страна. Это не значит, что Россия должна быть меньше. Это значит, что этим очень умело пользуются люди, которые вскарабкиваются в высшие эшелоны российской власти. И они вместо человеческого достоинства, которое власть должна продекларировать своим гражданам, они все, так или иначе, начинают давить на человеческие слабости. И более того, они создают пространства этого ущемления, и на этом начинают разыгрывать свою сиюминутную политическую карту, и начинают заводить бесконечную шарманку про величие, в угоду которого можно претерпеть все. Собственно говоря, как религия, в худшем смысле этого слова. На земле ты страдаешь ради некоего блаженства в загробной жизни. Сейчас ты пострадай-пострадай всю свою жизнь, а потом будет блаженство. Приблизительно это предлагает Путин российскому обществу. Вот ваши гробы, дорогие женщина России, мужей, детей, отцов, это вот гробы вашего величия. И они должны, эти женщины милые, иметь ввиду, что этими гробами дело не закончится.
Вы вернетесь в Россию, если режим падет?
— Дело в том, что я уже буду очень старый, если я доживу. Не знаю, нужен ли я буду в таком возрасте почтенном. Если доживу.
