Анастасия Буракова: «Война идет и против своего народа»

Анастасия Буракова @aburakova — юрист, правозащитница, основательница проекта «Ковчег» @ArkHelps, который помогает людям, покинувшим Россию после начала войны. Она уверена, что новые российские законы не соответствуют базовому принципу правовой определенности: «Ты читаешь закон и не понимаешь, за что ты можешь сесть». Главная их цель — запугать людей, чтобы даже не думали выступать против войны. Как россиянами овладела «вымученная беспомощность» Анастасия Буракова рассказала «Очевидцам».

Расскажите о себе.
— Меня зовут Анастасия Буракова. Я юрист, правозащитник, занималась правозащитной деятельностью в России много лет. Сейчас я живу в Грузии, основала проект «Ковчег». И сейчас все мое время уходит на координацию проекта.

Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?
— Я уехала из России до начала войны. В ноябре 21-го года я переехала в Киев. Поэтому мои чувства в связи с войной, они связаны не только с тем ужасом, который творит наша страна на территории Украины, но и с моими личными ощущениями. Путин, по факту, отобрал у меня уже второй дом, в котором только начала складываться новая жизнь. Поэтому это, конечно, ужас, страх и ощущение безысходности.

Зачем Путин начал войну?

— Я думаю, что у него не все в порядке с головой, если честно. Потому что, когда мы, до начала войны, пытались проанализировать тревожные новости о скоплении войск на границе, мы понимали, что ни одного рационального аргумента, чтобы начать войну, нет. Мы думали, что со стороны Путина — это пугалки, это такая игра мускулами, чтобы о чем-то договориться с Западом. Потому что, это не даёт денег, это не даёт никакого профита для элиты. Если бы он начал войну, а он ее начал, значит, у него есть какие-то абсолютно нерациональные представления о мире, о своей, может быть, великой миссии, что, конечно, свидетельствует о том, что человек нездоров. И его окружение не может ему ничего сказать.

Сколько людей покинуло Россию и какие это люди?

— Мы оцениваем отъезд примерно в 2 миллиона, не меньше. Но, возможно, больше. Сразу после начала войны ехали люди, у которых была четко выраженная антивоенная позиция. Я имею ввиду не только активистов, журналистов, правозащитников, диссидентов в западном понимании, но людей, которые сделали маленькие шаги против войны. Люди писали посты в социальных сетях против войны, против военного вторжения на территорию другой страны. Соответственно к ним приходили, например, сотрудники центра противодействия экстремизму. Люди донатили на помощь украинским беженцам, украинским организациям — к ним приходили домой с обыском сотрудники ФСБ.

Эти люди не попадали в материалы СМИ, потому что они не активисты. Уезжали из страны и не знали, что им делать. Не знали, где им найти единомышленников. Где найти помощь? И мы, как раз в том числе для таких людей, стали большой опорой. Эти люди теперь интегрированы в антивоенное движение.

После начала мобилизации волна была чуть более аполитичная. Я не могу сказать, что к нам обращались сторонники войны, потому что у нас довольно четко очерченный идеологический проект. Если заходишь на сайт и поддерживаешь войну, ты оттуда сразу уйдешь. Мы четко артикулируем позицию, что мы поддерживаем тех, кто осуждает военную агрессию России против Украины. Но, после начала мобилизации, уехало много людей, которые не имели представления о политической повестке. Люди, которые жили в своем маленьком мире, в своей семье, в своей работе. И если мы проверяли социальные сети — на некоторые виды помощи мы собираем в том числе и эту информацию — мы видели, что былр у людей последние, до начала мобилизации, 8 месяцев на страницах. У них не было в жизни войны. У них не было этой повестки. У них как будто бы протекала обычная своя жизнь. И вроде как ничего не происходило, пока война липким страхом не пришла в их дом.

Что потеряла Россия из-за отъезда этих людей?

— Безусловно, это отрицательный отбор во всех сферах. Мы видели, что последние десятилетия отрицательный отбор был, например, в сфере политики. Потому что у людей, у которых есть способности, у которых есть свой голос, своя воля, у них становилось все меньше и меньше доступа к политическим институтам. Если вы сейчас посмотрите на заявления, например, депутатов Государственной Думы, то это люди, которые не понимают какие законы они принимают. Не принимают их последствий. Они не могут прокомментировать иногда. Они не могут связать двух слов. То есть, это сборище далеко не самых способных людей.
Когда сужается окно возможностей, в разных сферах начинают отбирать по принципу лояльности, то происходит отрицательный отбор во всех сферах. Сейчас мы видим это и в высокотехнологичных отраслях. Люди мыслящие, могут анализировать события, анализировать реальность, вообще имеют какую-то человечность, они войну не поддерживают. И они из страны уезжают, потому что понимают, что, в первую очередь, это война против Украины, но, долгое время война идет и против своего собственного народа. Это касается не только тех, кто участвует в политике.

Какое бы определение вы дали нынешней России?

— Сейчас это уже тоталитарное государство. Раньше мы характеризовали это, как автократию, но теперь мы видим, что не только сфера политической жизни, но и медиа, и высокотехнологичные отрасли, и компании, которые так или иначе влияют на любые процессы, чувствительные для государства, они концентрируются в руках одних людей. Эта концентрация происходит по принципу идеологической близости к кругу Путина, к их точке зрения. Поэтому сейчас, я бы сказала, что это тоталитарный режим.

Часто меня, как юриста, просят прокомментировать тот или иной закон, как он будет работать. Мы не можем об этом сказать. Принимаемые в последнее время законы, направленные против свободы слова, свободы собрания, других конституционных прав и свобод, не соответствуют базовому принципу правовой определенности. Ты читаешь, и ты не понимаешь, за что ты можешь сесть. Раньше хотя бы пытались сделать видимость участия России в международных правовых институтах. Членство в Совете Европы. Понятно, что много решений ЕСПЧ не исполнялось. Но тем не менее пытались показать, что у нас тут вроде хотя бы институты выглядят, как демократические. Сейчас, конечно, российская элита не ориентирована на мнение Запада. Она изолировалась самостоятельно. И теперь все будет хуже и хуже с правами человека и с возможностью вообще хоть каких-то действий в этом лейтмотиве ненависти, милитаризма и прочего. Окно возможностей сужается с каждым днём всё больше.

Есть ли логика в применении законов о дискредитации армии и фейках?

— Никакой логики, конечно, нет, когда людей за слово «война», за слово «мир», за цитаты классиков привлекают к ответственности, как к административной, так и возбуждают уголовные дела о фейках. Ну что я могу сказать, любое мнение, которое может показаться правоохранительным органам противоречащим линии партии, может грозить человеку десятком лет заключения.

Как работают силовики?

— В первую очередь, конечно, есть так называемые списки активистов. Списки нелояльных, скажем так, людей. И часто, конечно, туда попадают люди или с какой-то аудиторией, или люди, которые реализуют право на свободу участвовать в каких-то объединениях идеологических сторонников. И, конечно, каждый центр противодействия экстремизму, который на самом деле противодействует, не экстремизму, а противодействует выражению политической воли другого толка, чем официальная идеология, этих людей отслеживает в первую очередь. Отслеживает вручную. Но, это и большой брат, которого тоже строили годами, на которого не жалели денег. Это система автоматического мониторинга сети, когда по ключевым словам силовики находят какие-то публикации. Им не нужно сидеть и вручную просматривать страницу ВКонтакте, условно. Может быть, в разных регионах есть какие-то разные планы, или желание выслужиться, или нужен какой-то показательный кейс, чтобы другим неповадно было и все закрыли рты, сидели себе спокойно дома и даже на кухне боялись говорить. Есть разные, так скажем, тактики в зависимости от региона и от практик правоохранительных, сложившихся в регионе.

Почему российским оппозиционерам дают такие большие сроки?

— Нет задачи заполнить колонии до отказа политическими. Эти дела, безусловно, показательные. Их основная цель — запугивание. Посмотрите, человек, например, рассказал правду про события в Буче, про то, что творила российская армия на оккупированных тогда территориях Киевской области. Человек получил восемь с половиной лет. Если вы будете так делать, вы тоже сядете в тюрьму. Конечно, это такие показательные расправы. Чтобы другие даже не думали высказываться против войны.

Почему в России много людей поддерживают войну?

— Это порядка 15, я думаю, процентов. Я не претендую сейчас на социологическую точность, но ярых сторонников не так много. Огромное количество людей, которые стараются от этого закрыться, которых годами государство приучало, что политика внешняя, политика внутренняя — это вообще не ваше дело. Ходите на работу, приходите домой, занимаетесь своими делами и туда не лезьте. Это наш бизнес. Поэтому есть огромное количество людей, которые стараются не думать об этом, отгородиться и жить в своем собственном коконе. Конечно, когда у людей нет альтернативного доступа к информации, это проблема. То есть, заблокированы независимые медиа и не у каждого есть столько воли, чтобы искать независимые источники информации. Поэтому здесь, я бы сказала, что большинство людей находится в пузыре апатии, но созданном ими же самими. Люди просто сознательно отгородились и решили, что это не про нас, это вообще где-то там, а мы тут в своем маленьком мире живем.

Почему люди не сопротивляются мобилизации?

— Низкая правовая грамотность населения. Конечно, это тоже огромная проблема. Люди видят в источниках информации, которые доступны внутри России, что ничего страшного — вы придете, у вас документы проверят и все будет хорошо. Во-вторых, это, конечно, заявления официальных лиц, когда Путин выходит и говорит: «Нет, таких людей призывать не будут». А дальше все списывают на «царь хороший, бояре плохие». Ой, это военкомы что-то делают, мы их непременно накажем. Конечно, никто их не накажет, потому что они лояльная часть системы. Но люди идут почему-то, спустя много лет, когда государство их раз за разом обманывало. Они опять идут и государству верят почему-то. Верят словам. Ну, конечно, это следствие низкой правовой грамотности и какая-то вымученная беспомощность.

Что должно случиться, чтобы люди в России очнулись?

— Как-то нужно людей немножечко встряхивать и объяснять, что мир устроен не так, как ему говорила по телевизору путинская пропаганда. Какие-то площадки еще для россиян доступны. Это в первую очередь YouTube, конечно, как такой очень используемый ресурс, который еще не заблокирован. Это Telegram. Это возможность также писать комментарии в провластных сетях. Понятно, что комментарий когда-то удалят, но какое-то количество людей его увидит. Это борьба с пропагандой, это донесение правды, донесение реальной точки зрения на то, что происходит, что сделала Россия, что делает армия на территории другой страны. С этим нужно работать. Конечно, сознание не меняется в одну секунду. Общество, конечно, запугано как раз вот этими приговорами. Если людей спрашивают про войну, они просто не будут про это разговаривать.

Может ли победа Украины стать отрезвляющим моментом?

— Безусловно, победа Украины будет. Я не знаю когда, но она, конечно, будет. Да, это будет отрезвляющим фактором, потому что можно рассказать про злой Запад и про то, что мы вот скоро уже будем жить хорошо. Стукнуть кулаком по столу и сказать, что нужно выходить из нищеты. И так стучать 15 лет и ничего не будет меняться. Но сейчас век всё-таки глобальной информации, которую очень быстро получают люди, в том числе через интернет. И поэтому, конечно, скрыть поражение в этой ужасной захватнической войне, у него не получится. Но когда не будет этого успеха, у многих людей будет апатия и непонимание, такой разрыв шаблона. Нам через телевизор, или через какие-то провластные паблики в социальных сетях говорили, что это будет победа над всем миром. Мы будем великими. А нет. Что придёт на место этой пустоты — это как раз задача, в том числе и наша, и ваша, и всех, кто пытается донести правду, рассказать, как было на самом деле.

Чего вы боитесь больше всего?

— Много чего боюсь, потому что, конечно, сейчас идет война и все, что происходит в России достаточно непредсказуемо. Мы видим этот ужасный ядерный шантаж. Мы понимаем, что Путин мыслит какими-то своими категориями, оторванными от реального мира. Поэтому, конечно, я боюсь, в том числе и за глобальную общемировую безопасность. Я сейчас вижу риторику о том, что может быть надо разговаривать с Путиным о каких-то условиях. Я боюсь, что всё-таки западные страны начнут отступать от своей жёсткой позиции поддержки Украины и неприятия Путина и начнут с ним договариваться. Это будет ещё один шаг к пропасти, к началу конца мирового порядка, который сейчас есть. Поэтому боюсь, в том числе, и вот таких возможных отступов от твердой позиции со стороны союзников.

Хотели бы вернуться в Россию?

— Да, конечно. Я люблю Россию, ту которая была вокруг меня. Моих идеологических сторонников. Проекты, которые когда-то мы в России, так или иначе, с теми или иными ограничениями, попытками пройти между струйками, делали. Я хочу, чтобы Россия была нормальной частью демократического мира. И вижу свою роль в том, чтобы сделать для этого все, что я могу. Поэтому да, конечно, я люблю Россию, но не эту путинскую построенную модель. Я люблю ту Россию, в которой я жила, свое окружение, свои принципы. Людей, которые придерживаются аналогичных принципов, жизненных идеологий. Поэтому я бы, конечно, хотела вернуться. И я бы хотела стать частью тех перемен, которые в России будут. Но, когда это случится, я вам сказать не могу.