Николай Мартыненко: «Убить человека хуже, чем сесть на 15 лет»

Николай Мартыненко, бывший глава «Городских проектов» в Саратове. Ему 26 лет. Возраст, подходящий для мобилизации. Поэтому в самом начале войны решил покинуть Россию. Сначала хотел добраться до США через Мексику, но потом передумал и решил просить политического убежища в Нидерландах. На пять дней попал в тюрьму рядом аэропортом Схипхол. После тюрьмы – лагерь беженцев, в котором Николай проживает и сейчас. «Лучше неопределенность в чужой стране, чем убить человека на войне», – считает Николай. Смотрите новый выпуск проекта «Очевидцы» из Амстердама.

Расскажите о себе

– Меня зовут Николай, мне 26 лет, я из России. Сейчас я политический беженец в Нидерландах. До этого я был главой отделения «Городских проектов» в Саратове. Занимался урбанистикой. «Городские проекты» Каца и Варламова. Совсем недавно выиграл на этих выборах глав городских проектов, в октябре или в ноябре. И всего успел одно исследование сделать 23-го числа. 23-го февраля я его отправил на проверку в главный офис, чтобы они подтвердили, что все сделано правильно. И 24-го наступила эта ужасная война – и все… И я теперь, как бы, немножко никто. Но, с одной стороны, это в России я никто. Здесь я занимаюсь сейчас видеонаправлением для «Free Russia NL». Это организация демократических – антивоенных, антипутинских – россиян.

Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?

– Я сидел и всю эту ночь и в прямом эфире следил за вторжением. Честно признаюсь: я до последнего дня не верил. Потому что в октябре или в сентябре были какие-то подобные учения, и Путин повернул обратно. То есть я думал, что это снова история про геополитику –Запугать Украину, повысить цены на газ, не знаю для чего. Я просто искренне не верил. И когда стали появляться сообщения о том, что танки пересекают границу, я всю ту ночь не спал. Я не мог поверить, но я смотрел видео.

Понимал, что ужас. Во мне потихоньку закипала злость. Я был уверен, на самом деле, что это начало конца путинского правления. Потому что, если до этого была история про Навального, который кому-то, может быть, не нравился, про то, что, может быть, кто-то оппозицию не знал, не доверял [ей]. То с началом войны мне казалось, все люди должны понять, что это военная хунта, по большому счету.

Я написал: «Я против войны в Украине», сделал из цветной бумаги детской флаг украинский и с этим плакатом пошел на главную площадь нашего города. Я из Саратова – на Театральную площадь я пошел. Ну, и я был первый задержанный.

Я это близко к сердцу воспринимаю, потому что, на самом деле, это долгая история: у меня дядя служит в ВСУ, у меня очень большая часть семьи в Украине, какая-то – в Крыму. Решите: Украина это или нет. Это тоже очень сложная история, которая у меня лично тянется с 14-го года. Часть моей семьи из Крыма (который я лично считаю украинским), считает, что он российский. Сейчас, конечно, немножко поменялось: они все-таки меньше доверяют российскому телевизору. Потому что в Крыму гораздо больше людей, которые имеют родственников, друзей или еще что-то в Украине. Теперь у них потихоньку все встает на свои места. Там начало конца эйфории 2014-го произошло, а в России еще нет.

Почему уехали из России?

– Я купил билеты из России за 8 часов до своего вылета. Мне позвонила мама. Это было 3 марта, а 4 марта Путин собирал Думу на экстренное заседание. И все тогда думали (лично я думал), что он объявит мобилизацию или еще что-то. Мне 26 лет, повторюсь, то есть я годен. Мне позвонила мама и сказала: «Ты знаешь, что сегодня последний рейс из Саратова куда-либо за границу? Ты уверен, что ты хочешь оставаться? Потому что завтра он может объявить мобилизацию». И я на минуту замолчал.

Я представил, что будет, если я попаду в армию, поеду в Украину и буду вынужден убить невиновного человека. Для меня лично это хуже, чем я сяду на 15 лет за фейки об армии. Как они там называются? «Дискредитация вооруженных сил РФ»? Я жить просто не смогу с тем, что я убил человека, который невиновен. Поэтому говорю: «Хорошо, мам, покупай билет». 

Это был билет в Таджикистан в город Худжанд. Я не знал (не то, что я тупой по географии, но я не знал реально), где это находится. Потом мы пешком пересекали границу с Узбекистаном, я летел в Турцию… Я летел в никуда.

Почему попросили политического убежища в Голландии?

– Я, на самом деле, хотел попасть просто в какую-то безопасную страну, где будет свобода слова. Изначально я рассматривал США или Германию. Меня интересовали страны, на языках которых я говорю. Я говорю по-английски и по-немецки. Вот поэтому я искал билет Стамбул– Мехико. Было два варианта: с пересадкой либо во Франкфурте-на-Майне, либо в Амстердаме в Схипхоле. И, естественно, я попытался купить Франкфурт-на-Майне, потому что это идеальный вариант: либо в США, либо в Германии я запрошу убежище. А это было, если не ошибаюсь, 9 марта. Как раз день когда заблокировали карты. Оплата не прошла.

У меня был час еще почитать, как можно оплатить по-другому. И я наткнулся на комментарий, что авиакомпания, которая выполняет полет – то ли Lufthansa, то ли Turkish Airlines – не сажает россиян на рейс. А про [рейс авиакомпании] KLM, который был в Амстердам, такого [комментария] не было. Я думаю: «Германия отпадает – покупаю билет через Амстердам в Мехико и буду пешком пересекать границу с США». Я даже в Google картах нашел, где Трампу не удалось построить стену. 50 километров по пустыне, но ничего. Я очень хотел, на самом деле.

Но потом я прочитал, что в США процедура может затянуться на 8 лет. И я подумал: 8 лет без определенного статуса жить – это сложно. В Нидерландах попроще. Забегая вперед: здесь процедура тоже очень-очень сильно затягивается. Мало ли, меня в Мексике картель какой-нибудь похитит. Я к этому моменту уже устал. То есть я принял решение окончательное прямо в аэропорту Схипхол.

Я до этого все время рассматривал разные варианты. В Амстердаме в аэропорту я сдаюсь. Мне говорят, что сотрудники IND (это служба интеграции и натурализации) не работают. В смысле, уже ушли с работы. У меня поздний рейс был, и мне сказали: «Переночуй в аэропорту». Я переночевал, на следующий день они пришли и сказали: «Ну, добро пожаловать, ты едешь дэтэншн (схипхолская тюрьма для людей которые незаконно пересекают границу – прим. авт.)». У меня же визы не было. Я попал туда на минимальный срок – это 5 дней. Кстати, это первое место, где мне удалось как-то успокоить свой мозг. Потому что там нет источников внешней связи.

Голландские тюрьмы – это классно. По сравнению с лагерями для беженцев – это класс. Вот потом, на пятый день, мне сказали: «Все, ты уезжаешь на свободу» – и отправили в лагерь. Есть два типа лагерей в Нидерландах: это временные и постоянные. Меня отправили во временный. Это ангар на окраине города Гус, в Зеландии. Промышленный ангар, в котором должны быть станки, но там живет 340 человек. Чем-то напоминает… Я был однажды в том, что осталось после концлагеря Дахау. Вот, похоже [на Дахау], потому что… Ладно, чуть менее плотно. Условия суровые. Взамен, конечно, надо «спасибо» сказать нидерландскому правительству, это компенсируется очень хорошими сотрудниками ведомства, которое отвечает за организацию лагеря. Это, наверное, самые лучшие ребята в этой системе.

Все остальное выкручено на максимум, то есть когда туда попадаешь это… Наслушаешься же изначально российской повестки, про лагеря сирийских беженцев, когда был кризис в 2015 году в Германии. В моем лагере действительно процентов 40 людей из Сирии. Но это совершенно не та история, где арабы все не хотят работать, воруют, пьют и делают прочие плохие вещи.

Есть ли русофобия в Амстердаме?

– Нет, русофобии здесь нет совершенно никакой. Мало людей вообще понимает, что ты русский. Как это понять? Вот у меня было всего два каких-то столкновения с людьми, которым мне надо было говорить, откуда я. Один раз – когда была акция «Free Russia NL» в Амстердаме, и я объяснял нидерландским бабушкам, почему акция на русском, почему здесь много беженцев, которые не знают английский язык. Я объяснял все на нидерландском языке, который, вот не знаю как выучил, потому что на английский, немецкий он похож. Но и они остались, наоборот, довольны. Изначально им не нравилось вся акция: почему она на русском, почему они ничего не понимают. Когда я им объяснил всю эту историю, они поняли: «Блин, как же у вас реально плохо».

Почему многие в России поддерживают войну?

– Я хотел реально выяснить и среди своих подписчиков в Инстаграме сделал такой соцопрос, в котором дал все варианты всевозможные: что и НАТО напала на Россию, и всю историю, и правду сказал. «Пожалуйста, отвечайте, как реально как думаете». И я выяснил (может быть, это выборка не самая лучшая), но среди моего возраста (от 22 до 35 лет у меня подписчики в Инстаграме), оказалось, что 67 процентов абсолютно нормальных человеческих взглядов. Они не поддерживают войну.

Мне кажется, что это такая корреляция:  люди, которые к интернету не слишком сильно привыкли, не умеют им пользоваться, вынуждены смотреть телевизор. И получается, что оттуда они и берут эту информацию, про нациков, защиту русских на Донбассе, вот эту всю ахинею. А люди, у которых есть нормальная доступ к информации, начинают думать по-другому.

Россиянам не дают шенгенские визы. Правильно или нет?

– Это очень-очень грустная вещь. С одной стороны, я понимаю, что в какой-то степени цинично будет сказано, но это справедливая реакция на происходящее. Просто нужно всегда понимать, что виновата в этом не Урсула фон дер Ляйен, не Владимир Зеленский, виноват в этом Путин. В том, что мы, россияне, сейчас не можем получить возможность ездить по Европе. С другой стороны, конечно, я считаю, что это неправильно. Потому что те россияне, которые сюда приезжают, не провоенные. Они, наоборот, пытаются спастись. Это способ как-то убежать из России, покинуть ее.

Насколько действенны санкции против России?

– Мне кажется, что некоторые санкции не очень логичны. Например, запрет пользования картами. В итоге все карты в России работают, а за границей ты этой картой заплатить не можешь. За границей, как раз, в основном, антивоенные россияне. А в России… Ну, там спорные цифры, но, по крайней мере, провоенных там точно больше. И на кого наложили санкции в итоге? Самое главное, что неповоротливость немножко европейской бюрократии заключается в том, что я мог бы сам платить за свое проживание здесь, не нагружая голландскую систему. Если бы у меня не было этих санкций на мне, я смог бы отсюда спонсировать ВСУ, которым я очень хочу задонатить. Пока не могу, потому что у меня просто нет карты. Когда они арестовали две трети активов Центробанка, это было очень хорошая штука. С яхтами получились персональные санкции на селекторат Путина. Насколько эффективно это или нет? Это будет зависеть от раскола элит. Случится он или нет? Это вопрос. Потому что, если его не случится, то получается в этих санкциях не слишком много было смысла. Случится – значит, хорошо. Я надеюсь, что они применят вот санкции по ограничению потолка цен и что 1 декабря вступит эмбарго на российские нефть и газ, и все сработает. И Путин действительно лишится денег на войну. Вот на это я надеюсь.

Зачем Путину война?

– Путину эта война нужна по той же самой причине, что и Крым в 2014 году. Его сам полуостров тогда не интересовал. И Украина его сейчас не слишком сильно интересует. Его волнует его рейтинг. Мне кажется, что он, как и любой другой диктатор, просто заигрался и захотел маленькую победоносную войну. Потому что он посмотрел в 2014 году Крым, эффект длился два года. Сейчас 2022-й, через два года 2024-й. Да, в нашем понимании он изменил Конституцию – и все. И мы приняли, что он пойдет на третий срок. С ворчанием, с протестами. Как бы мы такие: «Ну да, пойдет». А он-то понимает, что нарушает закон. Поэтому он так думает, что «надо подстраховаться, надо, чтобы у меня еще и рейтинг вырос». Мало изменить только Конституцию.

Чего вы боитесь больше всего?

– Война очень долго продлится, неимоверное количество времени. Боюсь, что мой дядя из ВСУ погибнет где-нибудь на фронте. Страшно об этом узнать. Я понимаю, что для меня это личная история. Для других людей, у которых тоже есть родственники в армии, для них это тоже будет личная история. Ну и боюсь, что я нигде не найду себе место, нигде мне не дадут возможность прожить. И мне придется вернуться в Россию. Да еще так, чтобы я попал в армию.

Лучше, чтобы меня посадили за дискредитацию. Я знаю, хочу верить, что путинскому режиму осталось недолго. Лет пять, может быть, шесть. Я отсижу эти 5–6 лет, выйду. Но это будет лучше, чем я попаду на войну и убью человека. Вот этого, наверное, боюсь больше всего.