«Через месяц после родов началась спецоперация»
Нам написала Полина (имя вымышленное) из Томска. 34 года, методист колледжа. Она рассказывает о том, как была счастлива еще в январе, когда в ее семье появилась вторая дочь. А потом, после 24 февраля, все поменялось.
— То, насколько сильно повлияла на меня война, невозможно описать в этом коротком сообщении.
Я родила второго ребенка в середине января 2022 года. Это была долгожданная вторая девочка в нашей семье. Моему счастью не было предела: мы только купили квартиру, обживали ее, старшая должна была пойти осенью в школу, а вот уже и маленькая подоспела.
После возвращения домой мы всей семьей слегли с ковидом (странно вспоминать самоизоляцию и маски как лучшее время «где-то там»), но даже это нашу семью не огорчило, скорее наоборот: мы все время проводили вместе. Муж возился с маленькой, я болтала и лепила со старшей. Идиллия как она есть.
Через месяц после родов началась спецоперация. Я помню, как проснулась и не могла поверить. Каждая клеточка моего тела отрицала сам факт того, что я являюсь частью страны-агрессора. Как это возможно? Почти сразу начались гонения на всех несогласных: показные суды, сроки, штрафы. Закрыли ТВ2 (сайт Агентства новостей ТВ2 Роскомнадзор блокировал 4 марта – Ред.). Тогда я поняла, что после декрета мне нет дороги на мое привычное место работы. 10 лет я отработала в бюджетной образовательной организации, но с этими античеловеческими законами, противоречащими конституции и законам гуманизма, мне нельзя там оставаться.
Мой мир разделился на до и после. Я впала в такое состояние, что выход для меня был один — в окно. Но впереди было еще хуже. В апреле случилась варварская атака на Винницу, там живут мои родственники: двоюродная сестра, ее сын, тетя. После атаки, я не могла до них дозвониться около суток. Я плакала и не знала, услышу ли когда нибудь кого-то из них. Мы редко созванивались, но мне было важно знать, что они есть и у них все хорошо. После начала спецоперации, мне тяжело было с ними говорить. Я до сих пор чувствую неподъемную вину за то, что я — винтик страны-агрессора.
Где-то в это же время мои украинские друзья разорвали со мной практически все связи. Нам было тяжело поддерживать нейтральную беседу, им тяжело не сваливаться в обвинения. Я даже не пыталась их переубедить. Что я могу сказать? Что это не я лично? Что это изменит? Ничего. Вообще ощущение тщетности бытия — это то, что принёс с собой февраль 2022.
Помню, как началась частичная мобилизация, а мой муж плакал. Не хотел уезжать от детей и от меня, но самое главное — не хотел убивать. Его обошло с повестками, но мы живем как на пороховой бочке. Сколько еще Путину нужно жизней, чтобы потешить свои императорские амбиции?
Моя жизнь после февраля 2022 — это бессмысленное дожитие до какой-то точки. Нет ни радости, ни счастья. Еще сложнее с самоидентичностью, потому что я больше не способна говорить вслух что я русская. Я — кто угодно: песчинка в пустыне, капля в море, я — одна из серой безликой массы людей, несогласных и оставшихся в этой стране.