«Говорим на русском языке: уходите!»
Ларисе Савченко 67 лет. Болгарка по происхождению, она возглавляла местный дом культуры и болгарскую воскресную школу. Также Лариса – вице-президент Ассоциации болгар Украины, которая объединяет около 250 тысяч человек. Именно поэтому после оккупации Бердянска российскими войсками Савченко стала организатором эвакуации для украинских болгар из Мариуполя и Бердянска. В середине марта она получила по телефону предупреждение, после которого сама покинула город.
Расскажите о себе.
— Я Лариса Савченко из Бердянска, Украина. В Бердянске я была директором Дома культуры, председателем болгарского общества и директором болгарской воскресной школы. Кроме всего прочего, я член Ассоциации, вернее Вице-президента Ассоциации болгар Украины, которая объединяет всю болгарскую диаспору в Украине. Больше 250 тысяч.
После аннексии Крыма и событий на Донбассе и в Луганской области вы ждали полномасштабного вторжения России в Украину?
— Мне было совершенно ясно, что это, и я осуждала это. Но хочу вам сказать, что многие люди даже в моем обществе, были в заблуждении. Я не пыталась их переубеждать, но мы затевали разговоры: «Россия, и Россия! Так как же, друзья и братья!» Понимаете? Мы понимали, что Бердянск будет целью России, если не вся Украина. Во что я точно не верила, я не верила, что вся Украина станет целью России. Но то, что Мариуполь, Бердянск, Мелитополь, Херсон и вся Одесская область интересуют Россию, ну надо немного было так поинтересоваться, для чего и как это делается, и Крым для чего присоединялся, это нам было ясно.
Что происходило в Бердянске в первые дни российского вторжения?
— Медленно колонны заползали, постепенно, постепенно. 28-го уже были в Бердянске и шли, куда могли, потому что не ориентировались. Ну, пока нашли центр, пока нашли мэрию. Оккупировали мэрию, оккупировали полицейские участки, а мы возле телевышки находимся, оккупировали телевышку, а потом заняли позиции между жилыми домами. Это были русские. С буквой «Z» и с буквой «V». Во-первых, люди были напуганы. Я лично сама испытывала неприятные ощущения, когда ты не можешь открыть окно, потому что они сразу наводят оружие. Брату моему прямо сказали, – уберись! А в другом окне просто застрелили мужчину дома, на балконе.
Как в Бердянске встречали оккупантов?
— Мы свободолюбивый народ, вышли на митинг на следующий день. Почувствовали, что мы не одни. Люди выступали. Ребята, русские военные, были растеряны. Это были, вероятно, еще не те, которые знают, что с нами делать. И они стояли со своими БТРами возле нашей мэрии, а мы там же возле памятника собирались, митинговали, потом устраивали колонны, шли к морю, пели песни украинские, просили их уходить, разговаривали, вступали с ними в разговоры.
Некоторые вступали в диалог, говорили, что исполняют свой воинский долг, пришили нас защищать.
– Да не надо, мы с вами говорим на русском языке, спасибо, мы благодарим. У нас все хорошо, уходите.
Пойдем, пройдемся, у нас немножечко настроение поднимется, вера в то, что это ненадолго, подкрепляем в себе эту веру и расходимся, потому что везде военные, никто не работает, ничего не работает. После часа дня в городе, после двух максимум, нельзя было никого найти, уже все сидели по домам. Потом нам выключили интернет, потом нам выключили телевидение, включили русское телевидение. Потом нам начали выключать свет и перебили газ, трубу где-то перебили. Но это не специально, это, вероятно, военные действия были. И мы остались еще и без газа.
Кто возглавлял протесты против оккупантов в Бердянске?
— Когда я вышла на площадь, то там уже были наши, Татьяна и молодой человек, который сейчас погиб, Виталий Шевченко. Он выехал после того, как его взяли «на подвал» и держали там, пытали две недели. Он выехал из города. Удалось ему выехать и пошел служить. Он был сапером. Когда начались военные действия в Запорожской области, русские девять месяцев там окапывались. Они заминировали все, кроме того, они сделали бетонные укрепления, три линии. Настолько все было заминировано, что было невозможно продвинуться. Сейчас первую линию прошли, заминированную, машинами работать нельзя было. И вот наш Виталий погиб именно на разминировании.
Почему протесты прекратились?
— Мы 16-го уехали, а 14-го заместители Виталия вооруженные люди арестовали. Забрали прямо с митинга. Народ оторопел, этого не ожидал, хотя нас сопровождали все время с оружием, мы смело пели, мы шли на БТРы, хотя Виталий действительно нас сдерживал, что не лезьте сильно, потому что люди вооруженные. То есть он нас воздерживал от радикальных действий, но мы хотели показать, что, ребята, ну, все не так, как вы думаете, понимаете? И наивно надеялись, что это что-то может изменить. А может быть, это давало нам внутренние силы находиться в этом. Давление было психологическое, казалось, никто ничего еще не сделал, но давление психологическое, страх присутствовал неимоверно. А после того, как начали арестовывать людей, после того как Татьяну арестовали, конечно, мы перестали собираться. Потому что в Херсоне расстреляли колонну по ногам, кого-то ранили, стреляли. Стало опасно. Мелитопольцы тоже пострадали. Виталия забрали, соберется несколько людей, никого нет, и расходятся.
Почему вам пришлось уехать из Бердянска?
— Во-первых, я была центром по эвакуации, люди сразу все хотели уехать. Никто не хотел находиться под чужой властью. Никто не понимал, что их ожидает здесь. У меня есть группа по эвакуации, по организации зеленого коридора, в Телеграм. Там больше 4 тысяч людей, которые обращались за эвакуационными услугами. Я же председатель болгарского общества и соответственно все понимали, что у меня связи с Болгарией. Все надеялись на помощь Болгарии. Да мы и обратились за организацией помощи для болгар, чтобы временно эвакуировать. В это время начались очень серьёзные события в Мариуполе, в котором просто невозможно было не начинать эвакуацию.
Украина начала переговоры по зелёным коридорам, но все это было безуспешно, нам каждый день обещали, а потом отказывали, каждый день обещали, потом отказывали. Не только отказывали, обстреливали эти коридоры. И тогда Верещук, наша министр по интеграции, она призвала, чтобы люди сами выезжали за город, за пределы Мариуполя. Туда подгоняли автобусы, машины, чтобы перевозить людей дальше. Там тоже обстреливалось. И в общем, все, кто имел в Мариуполе какой-то автомобиль, они организовывались, например, несколькими семьями.
Доставали каким-то образом бензин, где еще он был. Мариуполь очень большой город, поэтому резервы какие-то были. И в результате начали организовываться вот такие колонны. Но автобусов «Красного Креста» давали, допустим, 10-15, а за этими 10-15 автобусами уже шли колонны машин. Больше 1000 машин собирались и выезжали. А у нас находились учителя – болгары, которые 24-го схватились, выехали, но один только прорвался в Херсоне, а остальные просто попали под обстрел. Там перестрелка была, горячая фаза была как раз. И они вернулись и были с нами.
И вот 15 числа из МИД Болгарии позвонили и сказали выезжать. То есть организованного и обеспеченного переезда, зеленого коридора, не было. Но разными путями коллективно выезжали, на блокпостах пропускали. И когда выехали наши болгары учителя, мне тоже поступил сигнал, что сегодня тоже будет коридор. То есть будет эвакуационная колонна, по возможности не задерживайтесь. Потому что, у меня больше 2,5 тысяч болгар было в картотеке. Были и свободовцы. Были и люди, которые служили в АТО, их семьи, были военнослужащими. А уже начинала «Росгвардия» «наводить порядок».
Как вы выезжали из зоны оккупации?
— Достаточно спокойно. Мы подсоединились к колонне. Мы вообще приехали посмотреть, но деньги и документы были с нами. Мы посмотрели, встали в колонну, выйти уже из нее было невозможно. Шесть или семь постов до Токмака, но как-то более-менее. Один только был такой из чеченцев. Суровенький осмотр. Но все-таки нас было очень много, осмотреть нас было очень трудно. Подъехали к Токмаку, и детей с эвакуационными автобусами «Красного Креста» пропустили, всю остальную колонну оставили. Оставили на улице ночевать. Было холодно. Мы попали тоже с частью мариупольцев, которым разрешили в церкви переночевать, у людей. Мы случайно туда попали, не знаю, как это произошло, но нас туда пропустили. И на утро, честно говоря, было уже страшно и туда, и сюда двигаться. Все равно организации никакой уже не было, потому что все разбилось. Часть колонны ушла, но кое-как мы сгруппировались и выехали колонной. И дальше уже началось. Во-первых, ближе к Васильевке, это уже за 50–60 км от Запорожья, линия уже фронта. И там, конечно, вся дорога была заминирована. Мы прямо проезжали, мины на дороге были. Нас обгоняли военные машины, стреляли, обстреляли нашу колонну. В нашей колонне пострадало две машины, там и ребенок пострадал, вся остальная колонна не пострадала. То есть, вы понимаете, как бывает. В кого попало.
Как изменялась обстановка в Бердянске с начала вторжения по настоящий момент?
— 24 числа еще не было паники. Еще даже в магазинах все было. Люди были в таком заторможенном состоянии, непонятно, а что дальше, и ни у кого не было решения. Наша власть организовалась. Они жизнедеятельность города обеспечивали, и работали где-то приблизительно до 20 марта подпольно. Сначала им предложили работать с русскими, они не согласились, потом они работали подпольно. В городе на 25–26-е полки уже опустели, бензина уже не стало, доктора выезжали, школы перестали работать, ну вот такая ситуация.
До октября следующего года не было газа. Но потом подключили газ. В принципе, эту зиму Бердянск прошел более-менее нормально. Очень сложно, но газ был, тепло было. С электричеством перебои, интернет иногда специально глушат, но как-то там на русских карточках что-то уже действует. Насчет продуктов уже налажено, более-менее все из России привозят.
Но в принципе из нашего население 110–115 тысяч осталось около 30. Для них хватает. Пенсионеры получали первое время украинскую пенсию и начали где-то с полугода присутствия России, где-то с осени, с сентября получать российскую помощь, около 10 тысяч.
Пенсионеры наши сегодня, и учителя, и врачи и сегодня получают деньги в украинских гривнах. Да, всегда находятся умельцы, которые знают, как обернуть эти деньги, например, в русские, но в принципе трудно сейчас, нет оборота гривны, поэтому гривны без дела. Выживают.
Лучше живут пенсионеры. Молодежи очень трудно, особенно если ты не можешь скрыть свою позицию, то это практически невозможно. Обычно в 4 часа, мне уже несколько раз писали, выводят люди в масках местных жителей. Мы даже не знаем кто это, то ли это просто какие-то мошенники пользуются ситуацией, выводят людей и забирают имущество. Моя знакомая стала свидетельницей такой картины, когда людей из собственной квартиры рано утром вывели в наручниках с мешками на головах, люди в масках, с оружием. Людям, которые стояли вокруг, говорили, что они сами виноваты, они хранили оружие, а сами выносили имущество из квартиры и забрали людей.
Среди украинцев действительно есть те, кто радуются приходу русского мира?
— Есть, конечно, и те, которые ждали, которые радуются возможности, например, занять какой-то пост и занимают эти посты. Коллаборанты есть, которые работают. Есть люди, которые приспосабливаются и живут. Но это ничего не говорит о том, как они относятся к России, или к Украине. Не говорит о том, какую власть они хотят русскую или украинская. Просто вот сегодня такие обстоятельства. Я маленький человек, я выживаю. Есть такие, которые говорят, что все хорошо, все нормально. Но дождемся, все равно дождемся. То есть теперь уже победы дождемся.
Как в Украине реализовалось право таврийских болгар на национальную самоидентификацию?
— Начиная с 91-го года, после распада Советского Союза, в обществе, и не только в Украине, а во всех, наверное, республиках бывшего Советского Союза, почувствовалось потепление, и в общем-то вопросы самоидентификации стали очень актуальными, популярными. Лично я почувствовала, что была необходимость именно в общении, в изучении истории нашего народа, то, чего мы не знали, темных пятен и, в принципе, возрождении языка и культуры, потому что болгарская культура очень богатая. Мы выросли на русской и украинской культуре, очень ее любили и знали, и не знали своей. Но мы еще то поколение, которое знали, что наши родители знают болгарские песни, болгарские танцы, знают об истории болгарского народа. И поэтому мы хотели это тоже узнать. Мы в Бердянске создали клуб любителей болгарской культуры. В 92-м году было зарегистрировано общество “Родолюбие”. “Родолюбие” – любим род свой. И целями нашими были тоже возрождение языка, культуры, истории своего народа и фольклора.
С 2010 года наше общество стало учредителем болгарской воскресной школы. На 24 февраля 2022 года в нашей школе насчитывалось 256 учеников в 11 классах. Дети занимались в украинских школах, а к нам приходили в свое свободное время, потому что мы изучали болгарский язык, болгарскую литературу, историю Болгарии и географию.
Российская пропаганда распространяет миф об украинском национализме, возрождая в Украине болгарскую культуру. Вы встречали препятствия со стороны государства?
— После того, как Украина стала независимой, сразу были приняты несколько законов, которые позволяли национальным меньшинствам, как нас называли тогда, сегодня этот термин снят, национальным меньшинствам реализовывать свои потребности в плане национальных идентичностей. Это был закон о национальных меньшинствах, это был закон о языках, ратифицирован европейской хартией. И в самой Конституции у нас написано, на что мы имеем право. И в частности, мы имели право изучать родной язык даже и в государственных школах.
Если честными быть, то как-то трудновато шел процесс внедрения национального языка, любого национального языка, именно в государственные школы. И я даже не знаю, виной тому чиновники, скорее всего, была какая-то часть этого, то ли это просто работа системы в принципе. Вы понимаете, в каком-то, допустим, населенном пункте, особенно если это сельская местность, а болгары в основном живут в сельской местности компактно. Так вот, в компактно населенных пунктах очень трудно внедрить новый предмет, потому что люди живут там постоянно, и распределены часы, и педагогический коллектив знает, сколько у него каких часов. И чтобы ввести родной язык, надо взять у какого-то преподавателя часы. А нам это как будто бы не очень и надо было, потому что если, в принципе, мы хотим возродить свою культуру, то, думали о детях, которые получали образование, они должны были учиться в украинских вузах, поэтому прежде всего, украинский. И на втором месте был русский, чтобы вы знали. И потом иностранный. И из-за присутствия русского языка, который не вписывается ни в рамки родного, ни в рамки иностранного, мы не могли никак получить часы по родному своему языку. Потому что надо было какой-то исключить. Иностранный родители ни в коем случае исключать не хотели. Русский и украинский был обязательно.
Сейчас Донецк, Харьков и Одессу называют русскоязычными городами. Насколько отчетливо это деление по языковому признаку ощущалось в Украине?
— Если мы будем говорить о русскоязычных городах или не русскоязычных городах, то, честно говоря, я в детстве приезжала в Запорожье и слышала украинскую речь, приезжала в Киев и слышала украинскую речь. А последние годы, что мне болгарке было очень обидно, я приезжала, и ни на вокзале практически не встречала украинскую мову, ни в других каких-то общественных местах. Конечно, последние лет 5 до войны мы уже как-то начали над этим работать на государственном уровне. А вот этой спекуляцией с языком, и пытались все власти обходить углы. То есть не насаждался украинский, а наоборот за счет украинского старались сгладить язык, то есть языковый закон, или языковую проблему, потому что, ну, когда русский второй, вот все добивались, чтобы русский вторым государственным языком был.
В принципе, я, будучи административным работником, то есть директором Дома культуры, я принципиально, потому что я ценила свой родной язык и понимала, что я живу в Украине, я принципиально писала документы на украинском языке. То есть всю документацию вела на украинском языке. Но бухгалтер моя из Курска, и она на русском вела бухгалтерию, никто ей не мешал.
Я из советского времени человек, закончивший советскую школу. Я учила в школе два часа украинского и четыре русского, плюс литература. Вот эту пропорцию, если взять, то мы, конечно же, все владели русским в совершенстве, и выросли на русской культуре, и мы меньше знали украинский.
Бердянск не настолько, но, если мы сейчас говорим о Донецке, о тех областях, то они умышленно смешанные. Что происходит сейчас? Сегодня в Бердянске и вообще в Запорожской области, которая оккупирована, осталось около 300 тысяч людей, а привезли больше 500 тысяч людей уже. Те, которые копают окопы, те, которые занимаются выборами, те, которые заменяют тех людей, специалистов, которые выехали, эти люди все уже из российской глубинки живут у нас.
Я надеюсь, наступит мир, мы победим, эти люди останутся, некоторая часть все равно останется. И Западная Украина там очень широко представлена. То есть, когда и присоединили Западную Украину, то переселяли народы так, чтобы наказать, разорвать цепи, связи и так далее. Поэтому я шла по Бердянску, говорила со всеми на русском языке, общалась. Иногда мероприятия мы проводили на русском языке, даже часто очень проводили на русском языке. Но с тех пор, как мы стали сотрудничать с Болгарией и имели школу, к нам Министерство образования Болгарии присылало учителей болгар из Болгарии, как волонтеров. И мы с этими людьми общались на болгарском во всем городе, где мы хотели. Никто мне не мог одернуть и сказать, ты на каком сейчас говоришь языке. Я была свободна. Честно говоря, я всегда гордилась, что я болгарка и что моя родина Украина.
Кто несет ответственность за эту войну?
— Настолько коллективная ответственность, что разделить её индивидуально и раздать кому-то невозможно. И мы, народ, тоже во многом виноваты. Во-первых, мы не понимали, что такое украинский язык и какую роль язык играет в жизни государства. Мы не все понимали, когда Порошенко попытался отколоться от русской церкви. Мы не все понимали, мы вообще не понимали, зачем. Кто задавал себе вопрос, что у нас такие монастыри, которые принадлежат Московскому патриархату. Гектары земель. Это все принадлежит Московскому патриархату. Никто этим вопросом не задавался, никто не смотрел глубину вопроса и не понимал, насколько вера играет очень серьезную роль в идентификации каждого человека, как и язык.
Вот это вот самое главное, что мы говорим. Да какая разница, на каком языке я говорю? В том случае, если я уважаю украинский как государственный, а русский знаю, тогда нет никакой разницы. Сегодня я стою на позиции, что эти два фактора очень серьезно повлияли. Мы не придали вообще этому значения. Это наш язык. Мы здесь выросли, это наша страна. Собственно говоря, это, наверное, нормальный процесс развития общества. Но просто кто-то использовал это, а кто-то вообще не принял во внимание.
Как вы сейчас относитесь к россиянам?
— Я бы хотела их убедить, что они не правы. Если они меня не убивают, то я отношусь нормально. Я считаю, что наше общество прошло большой путь развития, я имею в виду украинское. Русский человек ни в чем не виноват, может быть. А может быть виноват в том, что упустил свой шанс. У вас был такой шанс. И возвращаться нам, к вам, не стоит. Каждый идет своим путем.
Что бы сказали украинцам?
— Я хотела бы, конечно же, прежде всего пожелать скорейшего мира. Я хотела бы, чтобы вера наша не угасла в то, что добро победит на нашей земле. И хотела бы, чтобы каждый начал с себя, со своего сознания, со своей ответственности за всё, что происходит. Вот это очень важно. Каждый, чтобы оценил и осознал, что происходит, и почему происходит, и какая моя роль в этом.
