На каждого протестующего – восемь «космонавтов»

Любовь Тен – сценарист документальных фильмов из Москвы. Ушла из новостной журналистики после событий на Болотной площади. Снимала исторические и научные документальные фильмы, сотрудничала с «Открыткой» и изданием «The Insider». После 24 февраля уехала в Польшу, где занимается волонтерством в поддержку украинских женщин. Там же сняла документальный фильм «Право на жизнь» (доступен с русскими субтитрами –    • Право жить  ) о нарушении прав человека во время войны. Об отказе от двоемыслия и о том, чем уехавшие россияне могут помочь оставшимся, Любовь Тен рассуждает в «Очевидцах 24 февраля».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Любовь Тен. Я журналист, по профессии сценарист документальных фильмов. Из новостной журналистики ушла еще в двенадцатом году после рокировок. Тогда стало совсем понятно, что надежды на улучшение ситуации нет, да и в ущерб своим убеждениям я работать не могу. Для меня они очень важны, я никогда не пойду против них. Последние 10 лет я писала в основном исторические и документальные фильмы для разных телеканалов: про науку, про путешествия.

Оставались ли на российских телеканалах сферы, свободные от цензуры?

— Тяжело найти такую работу, чтобы коллеги были твоими единомышленниками и думали примерно так же. Благо мне везло, и так и происходило. После 18 года я окончательно ушла со всех каналов и занималась копирайтингом, потому что уже было невозможно продолжать: даже в исторические и документальные фильмы полезла политика, цензура, что-то непонятное. Снимаешь фильм про, условно, 91-й год, договариваешься с участниками событий, а на канале тебе говорят: «Нет, этих нельзя, этих нельзя, эти в черном списке». А кто, кого? А можно того, кто безобидный, или у власти, или не представляет никакого исторического интереса.

Как изменилась ваша жизнь после 24 февраля 22 года?

— Если честно, жизнь изменилась кардинально. Была надежда на то, что как обычно товарищи побряцают оружием и сольются. Всё 24 февраля я просто проревела. Все, что происходит, что делает Россия — это страшное преступление, о котором нельзя молчать. В отличие от многих коллег, которые тут же закрыли профили в Фейсбуке и других социальных сетях, я, наоборот, стала активно писать. Фонд «Свободная Бурятия» записывал видео с бурятами и теми, кто против войны, и я тоже записывалась в этом видео. После того, как приняли законы о фейках и дискредитации армии, стало понятно, что мы далеко не в безопасности, потому что мой муж тоже журналист, и 24 февраля он выходил на антивоенные митинги. Время от времени мы оба сотрудничали с оппозиционными СМИ, которые сейчас в России запрещены. А ещё мои дети погрузились в глубочайшую депрессию. Младшая в школу не ходила, училась дома, а старшая ходила, и в какой-то момент стала приходить оттуда в истерике, потому что стали проводить эти «уроки». Еще даже не было уроков «о важном», стали просто проводить лекции про войну в Украине: что всё происходящее — это никакая не война, что это освобождение от нацистов и так далее. А ребенок у меня умненький, всё прекрасно понимает — где правда, где неправда — и слушать это не могла. У неё случился нервный срыв — она стала плакать каждый день. Они очень откровенные дети, мы никогда не учили их врать и не хотим, чтобы они учились двоемыслию. Поэтому поняли, что стоит уехать, потому что детей нужно пожалеть, детей нужно спасти от всего этого.

Чем вы занимаетесь в Польше?

— Благодаря нашим друзьям-украинцам смогли снять документальный фильм, который рассказывает о нарушениях прав человека во время войны. Я сотрудничаю с несколькими волонтерскими и общественными организациями. Недавно мы помогали ребятам провести мероприятие в поддержку украинских женщин — «Марш жiнок», акцию с концертом, выставками и так далее. Мне помогают мои друзья, которые каждый божий день меня поддерживают — это очень важно и ценно. Мне помогает моя семья, потому что, слава богу, у нас семья единомышленников. Да, даже мои маленькие дети, которые могут сказать: «Слушайте, мне это неинтересно, я пошел». Одно из очень ярких воспоминаний: я, беременная младшей дочерью, на очень больших сроках, вот с таким пузом стою на проспекте Сахарова на митинге, как раз тогда была рокировочка, а мой старший ребенок, которому тогда было шесть лет, стоит на сугробе и кричит: «Новый год без Путина» и «свободу политзакрыльчёным»! Мне кажется, что она с тех пор перестала верить в Деда Мороза, потому что он не принес в мешке того, что она хотела. А она действительно этого очень хотела.

Сейчас Вы много общаетесь с украинцами. Обсуждаете с ними происходящее в России?

— Первое время меня очень удивляла фраза: «Вас никто не обижает? Вы, пожалуйста, будьте осторожны. Вы же не скрываете, что вы из России. Мало ли на кого нарвётесь». Было очень много расспросов на уровне: «А что происходит на самом деле? А почему вот так?» Когда мы сравниваем Майдан и то, что происходило в России, мы смеемся, что как повезло Украине, что у неё не было столько денег. У них физически сотрудников Беркута было намного меньше, чем той же Росгвардии, милиции и иже с ними вместе взятых. Когда на каждого протестующего идёт восемь космонавтов, то люди без оружия или какой-то другой поддержки просто не выстоят, это физически невозможно. До тех пор, пока все военизированные структуры будут полностью и целиком зависеть от благорасположения господина падишаха — Владимира Владимировича, до тех пор, пока их квартиры, поступления их детей в вузы будет зависеть именно от его воли, так, к сожалению, и будет.

Какое будущее ждет Россию?

— На самом деле для России будет большим везением выйти из этой ситуации в границах 91-го года, потому что внутренние противоречия, которые империя до сих пор гасила силой, рано или поздно вылезут наружу. Когда ты проживаешь в своей стране, формально являясь гражданином России, но не являешься русским или отличаешься каким-то другим образом, со временем возникает чувство: «Я здесь ни при чем. Ребята, вы тут сами разбирайтесь, когда будете платить репарации, я никогда не был здесь своим для вас». Империя, которая удерживает себя в своих границах силой, долго не протянет.

Вы испытываете чувство вины перед украинцами?

— Вина — это не про конструктив. Если ты ответственный человек, то ты будешь что-то делать. Ты будешь пытаться помогать, ты будешь пытаться делать хоть что-нибудь, чтобы эта ситуация могла разрешиться. Да, твой вклад будет небольшим, да, он будет ничтожным на межгосударственном уровне. Но это важно, чтобы каждый из нас что-то делал, что-то решал и мог положить маленькую песчинку на эти весы.

Что могут сделать россияне, чтобы война поскорее закончилась?

— Я знаю, что те, кто остался, уже делают много. Особенно те, кто имеет огромное мужество выходить на улицы, абсолютно точно осознавая, что им за это будет, потому что они помогают остальным, кто не так активно себя ведет, понимать, что они не одни. У тех, кто уехал, руки чуть посвободнее, они могут помогать беженцам-украинцам в Украине, чтобы приближать тот час, когда российские войска уйдут. Я знаю многих, кто в депрессии из-за того, что они считают, что одни, что никто вокруг не чувствует тоже самое. На самом деле их много, просто они разнесены друг от друга. Многие боятся говорить об этом друг с другом по понятным причинам. Без поддержки очень тяжело. У любого смелого человека за спиной есть тыл. И вот этот тыл, эту поддержку, мы и должны создавать.