Ничего кроме самодержавия построить не получилось
Почему с нами это все случилось? Евгений, сегодняшний герой «Очевидцев», считает, что корни нынешней беды – в прошлом. Он создатель популярного несколько лет назад паблика во ВКонтакте «Она развалилась» – о повседневности конца 80-х – 90-х.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Евгений, родом я из Магадана, в Грузию приехал из Москвы. Занимаюсь продвижением оппозиционных СМИ — работаю в медиа, занимаюсь СММ и другими способами продвижения. Работаю с оппозиционными, запрещенными, заблокированными в России изданиями.
Что война изменила в вашей жизни?
— На самом деле, непосредственно мою бытовую жизнь она не очень сильно изменила, потому что в Грузию я приехал раньше, чем началась война из-за проблем с работой и других моментов. Она изменила мою жизнь скорее в плане целеполагания. Я понял, что в Россию вряд ли вернусь в ближайшие годы. Да и даже если закончится война или сменится режим, у меня большого желания возвращаться туда нет. Разве только при каких-то определенных обстоятельствах. И поэтому сейчас, при планировании жизни наперед, я не вижу ее связанной с Россией.
Вы были создателем сетевого сообщества, а потом соавтором книг под названием «Она развалилась». О чём этот проект?
— Да, я был создателем сообщества «Она развалилась». Это было крупное сообщество во ВКонтакте, для него мы выпустили две книги, сделали серию подкастов. В общем, медийно оно было достаточно успешное. С началом войны мы объявили о том, что закрываем его. Сообщество было сугубо историческое — мы занимались сбором и публикацией информации о периоде с 85-го по 99-й год в бывшем СССР и бывших странах Восточного блока. Частично эксплуатировали ностальгию, частично использовали шок-контент и так далее. Мы его закрыли по той причине, что никогда не скрывали свою политическую позицию, никогда не скрывали свое отрицательное отношение к тому, что нас не устраивает. В настоящий момент из тех, кто занимался сообществом, Феликс Елисеев сидит за призывы к терроризму, у него статья в Липецке. Максим Доценко — в Тбилиси, он успел убежать буквально после того, как ему начали стучаться в дверь. В общем, все разъехались, сообщество закрыли, сейчас занимаемся другими проектами.
А могла та империя не развалиться?
— Вообще, в принципе, могла. Кто, грубо говоря, развалил СССР? Его развалили не демократы и кто-то еще, его развалила политическая элита трех стран. На мой взгляд, распад СССР — это эпизод борьбы за власть между Ельциным и Горбачевым. Ельцин нашел легкий способ избавиться от Горбачева: нет СССР — нет Горбачева. А Ельцин тогда был воплощением русского патриотизма, он стал президентом РСФСР и много эксплуатировал эту тему. И если мы будем копаться, то многие корни у того, что происходит сейчас, находятся в ельцинской поре. Речь даже не только о том, что Путин — преемник Ельцина. И мы не будем вспоминать, что Ельцин делал с Чечнёй. Сейчас иногда приводят его в пример: вот 90-е, свобода. Ну, вообще-то, там Чечню вбомбили в каменный век, и она до сих пор из него не вылезла. Или концепция защиты прав русских за рубежом — её приняли при Ельцине в 95-м году. Можно сказать, что Советский Союз в первую очередь развалили русские патриоты. Они же, я думаю, добьют и Россию.
А каким для вас было то время? Есть те, кто вспоминает его с ностальгией, есть те, кто вспоминает с ужасом. А вы?
— В 99-м году мне было 16 лет — я закончил тогда школу. Конечно, для меня это в первую очередь ностальгический период, первая влюбленность. Но на самом деле — я сейчас анализирую, вспоминаю свое детство, отрочество — тогда это казалось нормальным, но это было чудовищно. Я жил на Дальнем Востоке, я знаю, что такое веерное отключение электричества. Я знаю, что такое, когда родители сидят без работы. Я пришел к левым политическим убеждениям в 98-м году, когда голодный шел по улице, а мимо меня проезжали люди в дорогом джипе. Я подумал: «Почему так? Почему я — такой хороший, начитанный, умный — и голодный? А они не такие, но в дорогой машине?». Путин — это закономерное, естественное продолжение. Когда у нас появилась сверхпрезидентская республика? Когда в 93-м году президент расстрелял парламент из танков и принял конституцию, которую Путин логически завершил в 20-м году голосованием за поправки. И я никакого разрыва между девяностыми, нулевыми, десятыми и двадцатыми не вижу. Для меня это все просто некое единое поступательное движение. Все к тому и шло. Сверхпрезидентская республика, привычка решать проблемы военным путем, волюнтаризм в принятии решений, расправы с оппозицией. Если вспоминать тот же 93-й год: почему из тюрьмы вышли посаженные люди, народные депутаты — их вообще-то люди выбирали? Потому что Госдума приняла закон об амнистии. Это не благодаря Ельцину, а вопреки ему.
А Россия развалится?
— Мне этого хотелось бы, но пока я не вижу каких-то тенденций. Я не вижу того, что было в конце 80-х, в начале 90-х. Хотя, с другой стороны, в начале 80-х этого тоже никто не видел. Нет никаких сильных сепаратистских движений. Единственный региональный лидер, которого я вижу, который мог бы что-то отделять в случае кризиса — это Кадыров. У него деньги из Москвы закончатся, и они, может быть, сразу вспомнят про Ичкерию. Пока я никаких тенденций и предпосылок для этого не вижу.
Возможна ли мирная трансформация нынешнего политического режима?
— Мне неизвестен случай в истории России, когда в ней было демократическое общество. И я сомневаюсь, что оно появится. Проблема, мне кажется, в самой России. Ближайший аналог России — это Турция, по-моему. Тоже страна с большими проблемами с демократией, с экспансионистской политикой. Две недобитые в свое время континентальные империи. Так что нет, я не верю ни в какую трансформацию России в демократию. Может быть, все-таки произойдет развал, какая-то часть России отделится, но это вопрос десятилетий, не ближайшего времени. Несмотря на популярность сегодня всех деколониальных штудий, деколониализм — это ненаучная концепция, разделяемая парой десятков человек в твиттере. Все деколониальные движения XX века — это вооруженные люди с оружием в руках.
Демократии в России никогда не было?
— Я считаю, что когда с одной стороны расстреливают парламент из танков, а с другой бомбят регион авиацией, это как бы не совсем демократия. А если вспомнить самое начало 90-х, даже еще до разгона Верховного Совета… ОМОН на улицах Москвы впервые применили не в Советском Союзе, а в 92-м году, 23 февраля: ельцинский ОМОН разгонял «красно-коричневых», как их тогда называли. Стереотип «ОМОНовец, избивающий старика» — из начала 90-х. Сейчас ОМОНовцы уже никого не избивают — нет митингов. Но последние годы ОМОНовцы в основном избивали молодежь, а это был такой классический стереотип «ОМОНовец бьет старика». Откуда он взялся? Это 92-93 год. Это, конечно, не совсем научные и историчные рассуждения, но любая попытка России строить что-то оригинальное, кроме самодержавия в той или иной форме, всегда заканчивалась еще большей кровью. 1917-й год, попытка принести в Россию социал-демократические идеи — как, допустим, в Германии, в Веймарской республике, самой прогрессивной социал-демократии на тот момент — закончилась в итоге ГУЛАГом. Попытка построить в России демократию американского образца закончилась тем, что мы имеем.
Можно ли было в таком случае избежать этой войны?
— Мне сложно ответить на этот вопрос, потому что война стала неожиданностью для очень многих. Я сам думал, что война будет, но для меня это было допущением на грани реальности. А большинство людей даже не предполагали. И это говорит о том, что войны можно было избежать, ведь она стала неожиданностью для многих. С другой стороны, после 14-го года ситуацию на Донбассе вытеснили за пределы сознания, не говоря уже о том, что Крым для многих был вообще нормой. Только если ты более-менее сохранял понимание, что есть Крым, есть Донбасс, то было понятно, что это не разрешимо никак, кроме как военным путем. Но для большинства населения Крым и Донбасс был чем-то отдельным, и поэтому такой неожиданностью стала война.
Почему многие в России поддерживают войну?
— Я думаю, не в последнюю очередь это связано с государственной пропагандой. Как простой пример: в 90-е, когда я был подростком, была повальная американофилия в обществе. Были американские флаги, американские значки. Почему? Потому что это было более-менее мейнстримным мнением, которое приходило откуда? Оно приходило из СМИ. Если рубильник переключить, то через три месяца у многих людей уже будут совсем другие взгляды.
Любовь к Америке может вернуться снова?
— Мне кажется, что угодно возможно. Потому что впервые люди с ЛГБТ-флагами прошли по Москве в 98-м году на праздновании Дня города. Это, кстати, первый и последний российский гей-прайд. Ну и ничего, никто на них не набросился с кулаками, никто их не разгонял. И вообще, мнение о России как об очень консервативной стране не подтверждается фактами. В церковь ходит минимальное количество населения. Если возвращаться к теме ЛГБТ, если мы вспомним, как они в нулевые пытались проводить свои мероприятия и нападали какие-нибудь нацисты, то нападали все равно единицы: 20 человек стоит с флагом — 5 человек на них нападает. Не собирались районы с факелами и не шли разгонять их, потому что, по большому счету, российскому обывателю плевать на все это. После десятилетий политики, отбивающей у людей любую тягу к политическому активизму, политическому действию, среднестатистический обыватель найдет любое идеологически правильное объяснение, лишь бы ничего не делать.
Что не так с Россией?
— Россия — периферийная страна. Демократия и институты хорошо получаются, особенно если мы возьмем мир-системную теорию Валлерстайна, в странах старой Европы. Мир, грубо говоря, разделен по хозяйственному признаку, и мы видим, что демократия хорошо получается где-нибудь в Норвегии, а вот на Гаити — маленький остров возле США — никогда не было никакого коммунизма, но там с демократией тоже почему-то очень плохо. Потому что распределение хозяйствующих субъектов в мире уже произошло. Демократия — это то, что бывает в странах с определенным экономическим развитием и определенной ролью. Иногда в этот клуб кого-то пускают, но сама по себе она не строится. Возьмем Южную Америку: сколько лет там строят демократию, но нет страны, на которые бы ориентировались. Ни один разумный человек не заявит: «А давайте сделаем, как в Колумбии».
Чего боитесь больше всего?
— Больше всего я боюсь высоты.
Каким видите будущее России и Украины?
— Я думаю, что Украина в войне безусловно победит, но какой ценой — непонятно. Это не вопрос веры, а вопрос реальности, которую мы видим на фронте. Я допускаю, что, может быть, она победит, в том числе с территориальными потерями, потому что бесконечно воевать никто не может. Будущее Украины — это очень долгое восстановление. На десятилетия. И там тоже будут свои проблемы, потому что это страна с огромным количеством фронтовиков, привыкших решать вопросы определенным образом. Но в целом у Украины есть будущее. Это время, но это преодолимо: можно и отстроить заново страну, и перестроить общество, если нужно его перестраивать. В России же на ближайшие 20 лет я вижу только усиление диктатуры. Даже после поражения в войне, потому что никаких оснований, чтобы диктатура пала, нет. Наоборот, она еще больше усилится. Будет как в Германии — поиск дополнительных врагов, легенда об ударе ножом в спину, дополнительные витки репрессий. Что будет потом — мне сложно сказать.
