Валерия Бабенко: «Невероятное чувство стыда за свое государство»

Валерия Бабенко. Киевлянка… И гражданка России. Родственники и друзья по обе стороны фронта. Сейчас живет на Кипре, куда ее компания эвакуировала сотрудников буквально накануне войны. Рассказывает о своем опыте общения с украинцами в первые дни войны: «Я как будто бы был пресс-секретарем российского народа». Пытается объяснить, что в ее логике произошло с ее российскими друзьями и близкими, которые сегодня поддерживают российскую власть.

Расскажите о себе

— Мне 31 год. Я — юрист, занималась в свое время юриспруденцией. Потом ввиду интересов и денег ушла в менеджмент. На данный момент я в декрете — у меня маленький ребенок. Родом из России, но последние годы жила в Украине.

Как вы оказались на Кипре?

— Мы жили в Киеве, все было хорошо. Ну как, понятно было, что что-то готовится, что-то происходит. Параллельная ситуация была в двадцать первом году, тогда войска тоже были у границ, но это все потом как-то разошлось, успокоилось.

В этот раз напряжение висело в воздухе. Тревога зашкаливала: что-то будет. 21 числа мы получили, скажем так, возможность от нашей компании вылететь на Кипр. Они сказали, что у нас буквально 15 минут на принятие решения. Ситуация осложнялась тем, что я гражданка Российской Федерации, и мне нужно делать визу. У меня нет украинского паспорта, с которым я могу везде по Европе безвизово кататься. Но мне просто повезло. Спасибо посольству Кипра в Киеве, потому что они пошли мне навстречу и сделали все быстро. И 22 числа мы из Борисполя с ребенком, с вещами на две недели, вылетаем сюда, в Ларнаку, на Кипр. Сейчас мы в Лимассоле. Конечно, мы взяли все документы, но мы все равно думали, что вернемся. Сейчас уже 10 месяцев, как мы тут. Это, конечно, была такая экстренная иммиграция, мы даже сами не знали насколько это будет надолго. И вообще мы не верили, что это будет такая война, что она будет полномасштабной.

Как вы пережили 24 февраля?

— В 7 утра я разбудила мужа со словами: «Богдан, началась война!» Первые день-два мы просто ходили вот так, то есть у нас тряслись руки, тряслось тело. Из успокоительных была только валерьянка. Выпили валерьянку, потому что это было невозможно. Мы постоянно звонили родственникам, как они, что они, где находятся. Да и вообще, пожалуй, первый месяц — это был какой-то режим автопилота и тумана. То есть, ты постоянно листаешь новостную ленту, понимаешь потом, что уже нет смысла скролить эту информацию, твоя психика не резиновая. Было тяжело. Очень.

Вы гражданка России. Как к вам относились в Украине?

— Жилось мне довольно-таки хорошо. Если я, допустим, украинский язык понимаю, то говорю я на нем плохо. И мой активный украинский — он не очень. Я спокойно выражалась на русском, причем даже когда ездила во Львов, когда мы катались на лыжах, в Буковеле. Мне никто ни разу ничего не сказал, что моя мова какая-то не такая. Этого не было. Более того, я же ходила иногда по инстанциям. Там все равно показываешь документы российские, и тоже я не встречала ничего такого. Я могу сказать, что в Киеве люди гостеприимные. В общем, проблем у меня не было. Они такие открытые, вэлком. Возможно, это мне повезло, я не знаю. Такая была добрая атмосфера, и мне это очень нравилось.

Изменилось ли отношение к вам украинцев после начала войны?

— Я как будто была пресс-секретарем российского народа. Я должна была давать ответы: «Почему? Как вообще? Как-то, как се? Как это возможно? А что там думают? Они что? Почему ничего не могут сделать? Никуда выйти что-то как-то? Неужели не понимают, что это и против них?» Я понимала, почему это происходит. Люди высказывали свою боль и непонимание не мне лично. Со временем психика привыкла к тому, что происходит. И, наверное, потому, что я заняла определенную позицию по этому вопросу, отношение украинских родственников ко мне не изменилось в худшую сторону. Слава Богу мы слышим друг друга, мы понимаем друг друга.

Как к вам сейчас относится российские родственники и друзья?

— Ох! У меня очень много друзей, так скажем, отпало. Они заняли позицию, которую я не разделяю. Хотя мне было интересно, вот как у них так складывается? Почему они к этому пришли? Вроде я считала, что нормальные люди, мои приятели. Но это и некоторые родственники тоже. Не близкие, но они тоже почему-то заняли позицию прогосударственную. В их понимании, поддержка России и быть за Россию — это соглашаться с любой политикой государства, вообще с любой. Просто такое конформистское соглашательство со всем, что исполняет диктатор. Что, типа, если ты против этого, хотя это очень как-то примитивно, если ты против этого, то ты — предатель.

С некоторыми российскими родственниками своими не общаюсь. Я не могу. Может быть что-то со временем изменится. Но это трудно даже из-за некоторых их высказываний. Принять, даже спустя время, как-то простить, не знаю. Моим близким родственникам тяжело, в плане того, что они понимают, что это кромешный ужас, что такого быть не должно, и как вообще с этим жить дальше.

Я чувствую, что тяжело. Знаете, как с родителями, когда ребенок живет с ужасными родителями, ему трудно принять, что они плохие. Что нужно как-то с этим работать, что-то делать и он до последнего ищет в них положительные черты. Также и тут, в своем государстве. Ну может быть, ну как-то так, а может быть Украина там то-то и народ там то-то, и действительно в армии сражаются не украинцы, а наемники в основном. То есть как-то себя извинить, потому что это невероятное чувство вины, стыда, то, что творит твое государство.

Почему многие в России поддерживают войну?

— Наверное, они может быть кормятся как-то с этой системы. Может быть они в ней, и они не могут не поддерживать, потому что этот режим их кормит. Они сами как-то принимают участие в этом.

Вот я недавно с некоторыми своими родственниками общалась. Они говорят, что в девяностых мы жили вот так, и рассказывают подробно такую очень жесткую историю, о том какая была жизнь. Говорят, — ты понимаешь, мы уже, мягко говоря, немолодые и при Путине мы зажили хорошо. У нас появилось это, это и то. У нас он ассоциируется с надежной комфортной стабильной жизнью, где все есть. Видимо, вот в связи с этим, у людей, которые более возрастные, у них в ценностях, наверное, какая-то такая стабильность, надежность. Чтобы на столе все было.

Почему для вас важно принимать участие в антивоенных акциях на Кипре?

— С одной стороны я понимаю, что ты не можешь в своей стране выйти и о чем-то сказать. Это очень сложная история — чревата очень многими последствиями, очень многими. И вообще ребята, которые в России выходили, и родственники в итоге отворачиваются, и на работе проблемы. То есть это изоляция, одиночество. А на Кипре я очень благодарна ребятам, которые организовали первые все это движение. Им большущее спасибо. Потому что мы находим людей, которые такие же, с такими же чувствами, те, кто разделяет наши мысли. Потому что, на самом деле, это еще не совсем безопасная история — свободно говорить.

Что может остановить войну?

— Я думаю, что, к сожалению, если этой фигуры не станет, руководителя Российской Федерации, то это однозначно остановит войну. Он просто очень уверен, и он умеет играть вдолгую. И ему не важно сколько надо положить ради этого людей. И такое ощущение, что надо, чтобы его не стало. Он почему еще умеет играть вдолгую, он же всю эту систему перестроил под себя. Очень долго это делал. И там нет лидера, там нет человека, нету лица, который бы смог ему противостоять. То есть те, кто были, они по тюрьмам сидят или не живы. Такое ощущение, что вот это может точно остановить войну. Умеет ли он договариваться? Такое ощущение, что нет. О чём он будет договариваться?

 Наверное, к сожалению, второй вариант — это,  когда у России уже не останется никаких ресурсов на войну. И вопрос решится военным путём. Но это страшно.