«Я носил значок «Нет войне!» с чувством, будто нацепил мишень» 

Павлу 38 лет. Работал редактором на государственном телевидении и, хотя не принимал участие в «оголтелой пропаганде», мирился с цензурой, сужающей спектр дозволенных тем. Теперь он осознает, что ошибался, занимая нейтральную позицию и надеясь на «исправление» государства силами гражданского общества. Первый раз Павел пытался сменить профессию после анонса смены конституции, но не получилось. После 24 февраля он выходил на протест, носил на работу антивоенный значок. Когда передачу, над которой Павел работал, закрыли, он не стал искать новую работу на телевидении и уехал жить в деревню, где теперь занимается хозяйством и ведет анонимный телеграм-канал «Главред в несознанке». О том, как выглядит работа в Останкино при Путине, он рассказал в своей истории:       

– Я политолог по образованию, по профессии — журналист, редактор. Работал в новостях, потом на Общественном телевидении России. Вместе с коллегами на ОТР мы делали общественно-политическое ток-шоу. Я не был в оппозиции к правящему режиму, предпочитая роль нейтрального наблюдателя. Но к нам в студию приходили многие известные оппозиционеры. Я полагал, что со временем гражданское общество в России будет укрепляться, и пережитки тоталитаризма удастся исправить. И надеялся на лучшее. Теперь очевидно, как я ошибался.

В 2020 году Путин решил поменять Конституцию, и я решил уйти, сменить профессию. Увы, не смог найти подходящую работу, а тут грянула пандемия. И мне пришлось вернуться в Останкино, работу предложил уважаемый мной коллега. Это было в ноябре 2021 года. И тут Путин вышел с ультиматумом к НАТО. Мной овладели нехорошие предчувствия. Хотелось верить в то, что вся подготовка к вторжению — это блеф. И что все как-нибудь обойдется. Увы, ничего не обошлось. 

Надо сказать, на нашем телевидении любой редактор прекрасно отдает себе отчет в том, что он может дать в эфир, а что – нет. Мы сами разрабатывали дискуссионные темы, но их круг был четко очерчен руководителями канала.

К 2022 году нам доставались почти только социальные и чисто потребительские темы. В их рамках можно было сохранять объективность и позволять себе критику представителей власти, чиновников. Но стоило кому-то из экспертов затронуть политические проблемы, тем более, в невыгодном для власти ключе, это обязательно вырезалось при подготовке к эфиру.

Кстати, еще в январе 2022 года мы снимали выпуск про кладбища и похоронное дело. Его тогда в России намеревались поставить под контроль государства. Теперь понятно, зачем это потребовалось.

В феврале мрачные предчувствия стали сбываться, было ощущение близости непоправимой беды и злость из-за собственного бессилия что-то изменить. Утром 24 февраля я увидел новости, рассказал жене, что случилось, и поехал в Останкино.

Сразу скажу, меня и моих коллег не заставляли делать оголтелую пропаганду, врать про «спецоперацию» и «денацификацию». Но и правду о произошедшем, например, в Буче нельзя было показать. В нашей редакции были люди, поддержавшие вторжение, но было прилично и противников войны. Правда, многие верили, что скоро все закончится, а большинство просто не знали, что и думать.

В один из первых дней я ходил на стихийный митинг в центр Москвы. Полиция гоняла нас, как зайцев. Тогда случился демарш Овсянниковой, с ней обошлись поначалу относительно мягко. Но желающих активно поддержать протест среди моих коллег не нашлось. Я некоторое время ходил везде со значком с лозунгом «Нет войне!». Было чувство, будто нацепил на одежду мишень. 

Наши начальники вообще не знали какое-то время, о чем вещать, и где теперь границы дозволенного. Нам вообще запретили поднимать тему Украины в любом контексте. Как будто ничего особенного не происходит. Поэтому в мае мы вышли в эфир с советами для огородников. Это всех жутко раздражало, а меня вгоняло в депрессию.

Я отпросился с работы и съездил к товарищу на Кавказ. Была ранняя весна, природа в Приэльбрусье расцветала, а на душе у меня был какой-то леденящий кошмар. Чтобы выразить свои настоящие мысли и чувства, я завел анонимный канал в Telegram. Было понятно, что скоро придется искать новую работу. Так и случилось — вскоре нашу программу закрыли, а потом стали решать судьбу сотрудников. Кое-кому предложили новую работу, другим грозило увольнение. Я понял, что оставаться на телевидении бессмысленно и аморально. И ушел вместе с другими коллегами. Сейчас кто-то из них уехал заграницу.

А одна наша всеми любимая сотрудница накануне увольнения умерла, мы ее похоронили в сентябре. Как и я, она была против войны, при этом оптимистично полагая, что долго это продлиться не может (а я был пессимистом). В общем, редакцию разогнали. Хотя многие сотрудники остались.

Я уехал в деревню, чтобы пожить в тишине. И очень вовремя, потому что началась мобилизация. Хотя формально я не попадаю под нее, никакого доверия ни одному из представителей путинской власти нет. Во-первых, они врут, того же Путина и его пресс-секретаря уже не раз ловили на примитивном обмане. Во-вторых, опытные пропагандисты хорошо владеют искусством манипуляции общественным мнением, в этом я лично мог убедиться, работая в СМИ с некоторыми из них.

Путин убил честную журналистику в России, а политику свел к поддержанию своей собственной власти. Так что работать по профессии я здесь не вижу возможности, а уехать по ряду причин не могу. Так что сижу в деревне, занимаюсь подсобным хозяйством. По-прежнему веду телеграм-канал, пытаюсь осмыслить все происходящее. 

Конечно, болею за Украину. Но среди отравленных пропагандой соотечественников я стараюсь не афишировать свои взгляды. Слава Богу, родственники и ближайшие друзья — мои единомышленники. Особенно моя мама. Я работал в Останкино и не стал лживым пропагандистом.

Лично мне не стыдно за принятые в минувшем году решения. Я осознаю свою ответственность за агрессию страны, гражданином которой являюсь. Правда, победе Украины и установлению справедливого мира это мало помогает.