Ярослав Савин — активист из Астрахани. Пока существовала Партия народной свободы «ПАРНАС», был ее членом. Ходил на выборы: и в качестве наблюдателя, и в качестве кандидата в депутаты — баллотировался от партии в Госдуму. По образованию — философ, преподавал в вузе. А еще вместе с супругой Мариной Миталевой занимался популяризацией науки — вместе проводили в Астрахани просветительские лекции, устраивали книжные клубы. О том, почему был вынужден уехать из страны и что не так с проведением выборов в России, Ярослав Савин говорит в проекте «Очевидцы».

Расскажите о себе. 

— Я Ярослав Савин из Астрахани, там родился и всю жизнь прожил до того, как покинул Россию. До этого я никогда не выезжал за пределы России. Сейчас мне 41 год, у меня есть диплом философа. Я успел попреподавать, поработать по специальности. В плане политической принадлежности я был членом политической партии «ПАРНАС» и «Народная свобода». Был, потому что партия «ПАРНАС» была ликвидирована. Кроме политической активности мы проводили лекции и книжные клубы, посвященные науке и философии. После очередного серьезного внимания со стороны полиции мы их уже не проводили, только провели несколько мероприятий дома и потом покинули Россию. 

Как ваша жизнь изменилась 24 февраля 2022 года? 

— То, что я тут оказался. Если не брать какие-то личные переживания, а брать именно то, что происходило, то со временем пришли и ко мне: пришла полиция, следили, арестовали, эмигрировал. Я отправил открытки политическим заключенным и написал об этом в соцсетях, а буквально через несколько часов, утром, приходит полиция. И это уже было не что-то профилактическое – в дверь били сильно и так далее. Я проехал в отделение полиции, где на меня было составлено два протокола и я был арестован. У меня был эмодзи украинского флага в соцсетях, и ещё они спрашивали про телеграм. Я понимаю, что им это было нужно для статистики и отчетности. Телеграм лидирует по количеству протоколов, потом идёт ВКонтакте. То есть их сейчас больше интересует блокировка российских сетей. В отделении мне сказали, что я что-то там разместил. Я говорю: «Это не является правонарушением», а потом мне показали еще какую-то распечатку: «Это же ты выложил и удалил в телеграме? Давай признавай, что это ты выкладывал» – «Я это не выкладывал». На распечатке было изображено: сердечко цвета флага Украины с украинским трезубцем, и текст, причем с орфографической ошибкой, что Путин и его оккупационные войска вторглись на территорию суверенной Украины, что я требую вывести войска и так далее. Так как я следил за делами, я знал, что, в общем-то, могут сфабриковать дело по дискредитации, и такое и сложилось впечатление, что что-то будут фабриковать. Он говорит: «Ну-ка, давайте его обыщите. Задирай одежду, оголяй тело. Посмотрим, у тебя там, наверное, есть татуировки с украинской тематикой. Сейчас отведем тебя на второй этаж, там с тобой по-другому поговорят». Взяли объяснительную, составили протокол по эмодзи, что это дискредитация вооруженных сил. Потом на меня составили второй протокол, что я якобы при выходе из машины и проходя несколько метров до входа в отделение полиции нецензурно выражался. На меня составили протокол, оставили в полиции, а на следующий день отвезли в суд и дали пять суток ареста, а я объявил голодовку. Я провел их в ожидании того, что бывает с политиками: были случаи, когда составляется подобный протокол, а впоследствии заводится уголовное дело. Мне удалось выйти, хотя ожидания были соответствующие, обратился в НКО, где рассмотрели мой кейс и сказали: «Сразу уезжайте». Всё это совпало как раз с одобрением гуманитарной визы, так что мы покинули страну. 

Почему вы, философ, вдруг стали заниматься политической деятельностью? 

— Какой-то политической активностью я занимался еще до поступления на специальность философии. А если брать именно «ПАРНАС», то основным фактором, после которого я решил вступить в эту партию, было убийство Бориса Немцова. Убийство Бориса Ефимовича было, естественно, потрясением, и было сразу очевидно, что это убийство организованное, не побоюсь этого сказать, Путиным. У меня тогда не было никаких сомнений на этот счёт. Если сказать коротко,то меня не устраивала коррумпированность режима Путина. Моя активность была связана с правонарушениями на выборах, в том числе я был членом участковых комиссий в Астраханской области и окружной комиссии. Я непосредственно сам наблюдал происходившие правонарушения, а по сути – преступления. Участвовал в выборах как кандидат. То, что я постоянно наблюдал, сложно назвать выборами – это фальсификации. Везде одинаковая картина – постоянные нарушения. Протокол, например, заполняется при тебе, а потом ты на сайте смотришь, и видишь там совершенно другие цифры. Одна из первых зафиксированных безумно масштабных фальсификаций – это 2008 год, когда Медведеву на территории города Астрахань приписывались огромные десятки процентов. Так как я был на участке, могу сказать, что на протоколах моего и других участков были просто переписаны цифры. Из-за масштабных фальсификаций по всей территории страны, это сложно назвать законными выборами. Статисты-кандидаты бывают на президентских выборах, понятно, что вся эта кампания ориентирована на то, чтобы они не были серьезными конкурентами, но иногда что-то получается не так, как нравится, и могут возникать проблемы. Даже если нет риска второго тура, я постоянно вижу, что происходят фальсификации, на которые, естественно, пишутся жалобы, которые, естественно, никакого эффекта не дают, потому что комиссия на это не реагирует. Путин и Медведев не выиграли эти выборы, потому что это были не выборы. Их стремление улучшить себе результат делает выборы незаконными. 

Вы баллотировались в депутаты Госдумы. С какой программой вы шли на выборы? 

— Я шел по партийным спискам «ПАРНАСа», поэтому и агитация в целом была партийная: ориентация на мировое сообщество, на Европу, соблюдение законов Российской Федерации, на отказ от политики авантюризма, изоляционизма – то, что уже наблюдалось к 2016 году. Поскольку для меня война, как и для многих, началась в 2014 году, это, по сути, было против того, что предлагала путинская система. Борьба с коррупцией, фиксация на том, что бюрократические системы коррумпированы, в том числе и в Астраханской области. На мой взгляд, основная проблема в том, что законы у нас зачастую не соблюдаются чиновниками, начиная с самого верха: от президента вплоть до региональной власти. Но для себя, конечно, я не строил иллюзий по поводу кампании, я не думал что стану депутатом. Для меня участие сводилось к присутствию партии на выборах, распространению агитации и, в том числе, возможности наблюдать. 

Вы не смогли защитить свои голоса на выборах. Тогда для чего вам нужно было наблюдать этот процесс изнутри? 

— В любом случае, это некоторая фиксация и придание огласки. Я же зафиксировал конкретно на тех выборах нарушения и вызвал полицию. Я это рассматривал так, чтобы показать, что это не выборы, чтобы показать их незаконность, чтобы не складывалась иллюзия, что есть выборы, что избираются какие-то законные органы власти. Не надо в это верить, считать, что кто-то кого-то выбрал, что это законные органы власти. Совершенно не стоит рассматривать реальными органами власти Государственную Думу, Думу Астраханской области или президента. 

Где была та точка невозврата, с которой в России что-то пошло не так? Что не так сделала оппозиция? 

— То, что семья Ельцина смогла позволить себе де-факто назначить преемника, и то, что для этой роли был выбран Путин, наверное, и было точкой невозврата. Я тогда на выборы пошел в первый раз и, естественно, голосовал, как сейчас бы сказали, против Путина. Это, кстати, был единственный раз, когда я пошел на президентские выборы. Для меня было принципиально не ходить на президентские выборы, потому что моя позиция, что это не выборы. Но я наблюдал на них, был членом комиссии. И тогда для меня было совершенно очевидно, что Путин – это катастрофа для России. Я голосовал за Зюганова, это был его основной конкурент. Возможно, мог бы быть второй тур, но, на мой взгляд, такой небольшой перевес был скорее за счет фальсификации. Вполне возможно, что де-факто мог быть второй тур, и если бы это были реальные выборы, то, может быть, Путин их и не выиграл бы в 2000-м году, не так уж он тогда был популярен. Ельцин – это тот, кто оставил после себя Путина, и через коррупционную систему в условиях этой безальтернативности позволил ему прийти к власти. 

После операции «Путин – преемник» у оппозиции было много лет, чтобы что-то исправить. Почему стала возможна зачистка политического пространства в России?

— На мой взгляд, должно было быть больше давления со стороны других Европейских государств, со стороны Соединенных Штатов Америки. Мне кажется, что оппозиции надо было лучше доносить, доказывать, демонстрировать посредством представления доказательств того, что происходит в России, чтобы сложилась полная картина того, что представляет из себя государство, и к чему это может привести. Государственная машина стала представлять угрозу уже за пределами территорий России, в том числе для граждан других государств. Буквально совершаются политическое убийство или применяется химическое оружие – до других государств должно было доходить, что это не отдельный случай преступлений, злоупотреблений и так далее, а что это система. Российскому государству недостаточно диктата внутри страны, хочется диктовать и за пределами России. Наверное, на этом нужно было сосредоточиться в большей степени. Это невозможно было решить исключительно силами оппозиции. 

Чего вы боитесь? 

— Я боюсь за потенциальных жертв путинского режима. Я переживаю, что каждый день гибнут люди от его войны, я опасаюсь за тех, кто остался в России. Если про себя говорить, то здесь я чувствую себя в безопасности. 

О чем вы мечтаете? 

— Если брать политические мечтания, то, естественно, о том, чтобы закончилась война с фиксированным поражением России, чтобы войска были выведены с территории Украины. 

Что ждет Россию? 

— Если коротко – ничего хорошего. Последствия уже сделанных преступлений Путиным и его подельниками придется ощущать россиянам на себе еще долгие годы в будущем. Если в отдаленном будущем, то очень сложно прогнозировать. 

Вернетесь в Россию? 

— Надо признать, что несмотря на проведение полицией и другими спецслужбами постоянных профилактик в отношении меня, мне все равно там жилось достаточно комфортно. Естественно, отъезд дискомфортен, поэтому проживать в России, если бы в ней не было военных преступников, для меня было бы совершенно нормально. Если война закончится поражением путинского государства, если из тюрем выйдут все политические заключенные, то я с удовольствием продолжу жить в России.