украина

Как юноша из степного поселка за Волгой оказался на Донбассе и погиб 

Текст: Надежда Андреева

«Мы практически перестали терять людей», — заявил председатель комитета Госдумы по обороне Андрей Картаполов, обсуждая с РИА Новости тему погибших во время «спецоперации» военных. Депутат считает, что это стало «результатом изменения подхода к ведению боевых действий». Минобороны в последний раз сообщало о потерях 25 марта. Тогда ведомство говорило о 1351 погибшем и 3825 раненых.

Русская служба «Би-би-си» (в России издание заблокировано Роскомнадзором) к 30 мая обнаружила в прессе и соцсетях упоминания о 3052 погибших. «Сибирь.Реалии»* насчитали более 3100 подобных сообщений.

Суд в Калининградской области по иску гарнизонной прокуратуры признал военной тайной список погибших в Украине российских солдат, опубликованный на сайте псковского издания 60.RU. После этого СМИ в Краснодаре, Самаре, Екатеринбурге, Челябинске, Новосибирске, Красноярске и Омске, входящие в Shkulev Media Holding, удалили мемориальные списки, извинившись перед «родными и друзьями военнослужащих, погибших в ходе спецоперации».

В Саратовской области в первые недели «спецоперации» информация о погибших публиковалась в телеграм-канале областного правительства. Соболезнования родным выражал лично губернатор. Сейчас о жертвах сообщают районные и сельские администрации. Чаще всего — не на официальных сайтах, а в соцсетях или печатных версиях муниципальных газет. Всего органы власти подтвердили гибель 71 уроженца региона. 

Амилю Байрамову был 21 год. 4 мая он погиб на территории самопровозглашенной ДНР. В поселке Советский Дергачевского района его не дождались родители и старшие сестры. 

«Историческая правда»

По единственной асфальтированной улице Советского дети катаются на самокатах. Улица приводит к выкрашенным в синий цвет воротам школы. Это двухэтажное кирпичное здание на 380 мест. Школу построили в 1966 году, когда совхоз «Дергачевский» был миллионером, а герои-первоцелинники могли заработать на «Москвич». Сейчас здесь учится 71 ребенок.  

В школьном сквере металлический памятник фронтовикам Великой Отечественной с красной звездочкой наверху. На крыльце — черная гранитная табличка с портретом родившегося в Дергачах гвардии старшего сержанта Кардашенко, в честь которого названа школа. В 21 год пулеметчик получил звание героя Советского Союза за форсирование реки Одер.

За школой — здание интерната, где раньше жили дети из отдаленных сел. В пятницу после уроков школьный автобус развозил их по домам, в воскресенье вечером привозил обратно. В 2014 году в здание интерната заселили беженцев с Донбасса. В Саратовской области были открыты 75 пунктов временного размещения на 3,8 тысячи мест, в пиковые моменты количество вынужденных переселенцев в регионе достигало 9 тысяч человек. Сейчас здание выглядит необитаемым.

В поселковой школе девять классов. Есть отделение «Юнармии». В начале марта для учеников 5-9 классов организовали классный час «Историческая правда», чтобы «сформировать у учеников адекватную позицию по вопросу проведения Вооруженными силами России специальной миротворческой операции». Классный час в честь присоединения Крыма посетили все ученики, включая первоклашек. 

Накануне приезда корреспондентов в школе повесили стенд в честь погибшего выпускника. На верхней части синей пластиковой доски — золотые буквы «Герои рядом с нами». В центре — изображение ордена Мужества (Байрамов награжден посмертно). Ниже — цветные фотографии: Амиль на боксерском ринге, в обнимку с друзьями, с ленточкой выпускника через плечо. Снимок 2007 года: первоклассник Байрамов с букетом в половину собственного роста стоит на школьном крыльце. 

В мае 2022-го перед этим крыльцом поселок попрощался с Амилем на траурном митинге. Гроб, покрытый флагами России и Азербайджана, поставили на асфальтовой площадке с нарисованным белой краской колокольчиком.

Учителя Амиля передали через родственников, что поговорить с журналистами не смогут.

«Он меня очень любил»

На воротах дома Байрамовых повязаны красные и черные ленточки. «Красные — потому что молодой был, даже не женился. Черные — потому что…», — Эльнара, мама погибшего, не договорив, отворачивается, поправляет повязанную по брови черную косынку.

В середине стола — тарелка с долмой. Амиль больше всего любил это блюдо. Он был долгожданным сыном, самым младшим из детей. По-азербайджански его имя означает «властелин». Жизнь большой семьи крутилась вокруг него. Даже когда сын вырос, мама называла его «балам» — «мой малыш».

Алескер, отец солдата, дочерна загорелый пожилой мужчина с седой бородой и усами. Он с трудом говорит по-русски, хотя живет в России три десятка лет. Всю жизнь Алескер работал пастухом в отдаленных степных местностях. Еще до школы брал Амиля на чабанскую точку, научил ездить верхом.

«Я говорила сыну: мы с папой — люди без образования, чабан и домохозяйка. Не будь как мы, учись, чтобы встать на ноги, чтобы у твоей семьи все было», — рассказывает Эльнара. Старшие сестры вспоминают, что Амиль в детстве не боялся «ни темноты, ни монстров, боялся только, что мама поругает за двойки».

Зеркало в детской комнате Амиля завешено покрывалом. У окна стоит компьютерный стол — здесь он играл в стрелялки. «Мы все играли, но он — лучше всех. Особенно в Counter-Strike. Из-за этой игры он мечтал стать спецназовцем», — рассказывает сестра погибшего Нармин.

После школы Амиль уехал в Самару. Закончил Поволжский государственный колледж по специальности «Правоохранительная деятельность». В июне 2020 года ушел в армию.

Байрамова отправили в морскую пехоту. 61-я отдельная Киркенесская Краснознаменная бригада дислоцирована в поселке Спутник недалеко от норвежской границы. Зимой здесь бывает до 50 градусов мороза. С октября по апрель — полярная ночь, и даже летом может пойти снег. На въезде в гарнизон стоит памятник бойцам бригады, погибшим в Чечне. На гранитной плите около ста фамилий.

Молодой человек почти сразу подписал контракт. По закону это можно сделать, прослужив три месяца. «Я была не согласна. Спрашивала: зачем это тебе? Он сказал: хочу исполнить свои желания — купить телефон, машину и дом», — вспоминает Эльнара. 

Зарплата контрактника в Спутнике — около 40 тысяч рублей. Нужно тратиться на проезд и аренду жилья в соседней Печенге или Заполярном, так как общежития для контрактников в части нет. 

Через несколько месяцев морпехов из Мурманской области отправили в Сирию. Родственники говорят, что созванивались с Амилем почти каждый день, «там было тихо, никаких боев».

После Сирии солдат приехал в отпуск в сентябре 2021 года. «Сказал неправду, что приедет вечером, хотел сделать сюрприз. В 10:10 утра стучит в дверь. Я открываю — стоит кто-то с букетом огромных роз, ни головы, ни ног не видно. Я спрашиваю: кто вы, можно посмотреть? Вижу шапку армейскую, и прыгаю ему на шею!» — Эльнара счастливо смеется. Добавляет через минуту: «Я всегда буду ждать, что он снова войдет с букетом».

На траурном платье женщины блестит золотая цепочка. Эльнара нежно поглаживает ее пальцами. Цепочку и сережки Амиль подарил ей, когда в последний раз приезжал домой на новогодние праздники. «Я сказала ему: буду носить до тех пор, пока у тебя не родится дочка, тогда ей передам. Теперь не сниму никогда. Он меня любил очень».

Контракт Байрамова должен был закончиться в ноябре 2022 года. Он не собирался заключать новый. Планировал вернуться из Мурманской области в Самару и устроиться в полицию.

Земля красного цвета

«Брат позвонил в марте. Сказал, что части, которые расположены рядом с ними, отправили в Украину. Через две недели сообщил, что их повезут 7 апреля. Он говорил: я не знаю, что делать, если я уволюсь, меня посадят», — вспоминает сестра Нармин.

«Мы все его отговаривали: не ходи, там в****, там плохо. Он отвечал: не могу, мам, меня посадят на 15 лет!» — рассказывает Эльнара. 

«Потом мы выяснили, что за отказ не сажают. С ним просто расторгли бы контракт из-за невыполнения условий. Но было уже поздно», — говорят родственники.

Амиль оказался на территории, подконтрольной ДНР. «Там какое-то село с длинным названием. Мы, к сожалению, не запомнили», — вздыхают сестры. Юноша постоянно поддерживал связь с родными: звонил с чужого телефона, писал сообщения. Маме говорил, что погода дождливая, но солдат водят в баню, а стрельба, если и случается, то «не в нашу сторону». Эльнара просила его надевать каску и лучше питаться.

«Они ели сухпаек. Раз в неделю привозили гуманитарную помощь: паштет, печенье, — рассказывает Нармин. — Не ставили палаток, чтобы не засекли дроны. Спали по очереди в окопе».

Амиль прислал родным две фотографии из Украины. На одном снимке солдат показывает, как спит, свернувшись клубочком, в землянке. На другом — стоит в лесочке под пасмурным небом. Листьев на деревьях почти нет, перекопанная сырая земля отливает красным. Пальцы юноши заклеены белым пластырем. «Это от мозолей. Автомат такой тяжелый, 45 килограммов, да еще вот эти, — Эльнара жестами показывает, как патронные ленты крест-накрест висят на груди. — Мой мальчик был 170 сантиметров роста, похудел там!»

«Безмерный болевой порог»

Большинство постов на странице администрации Дергачевского района в «ВК» начинаются с фразы «Со словами поддержки в адрес президента обращается…». Поддержку Владимиру Путину выражают самые разные люди — от семейного психолога из совета женщин до тренера по художественной гимнастике, одетой в черную майку с логотипом Nike и надписью Just Do It.

«Наш президент Владимир Владимирович Путин сделал все, чтобы не допустить военной операции. Но в сложившейся ситуации иного выхода не было. Мы искренне переживаем за мирных людей, оказавшихся в зоне спецоперации, и желаем им только добра», — говорит в ролике преподавательница ПТУ, стоя возле учебного плаката «Охрана полезных ископаемых».

Коллектив педагогов МДОУ «Колобок» исполняет песню «Донбасс за нами, и с нами Бог!». Воспитательницы, построившись буквой V, старательно поют под минусовку. Работник культуры в красном брючном костюме представляет видеоклип на песню собственного сочинения «Вы работайте, братья, вперед!»

Девушка в футболке «Юнармии» с двумя косичками, перевязанными атласными лентами, читает стихотворение «Мы русские»: «Как это мелко — санкции, блокада…/ С генетикой героев Ленинграда у нас безмерный болевой порог!»

Сообщение о гибели Амиля Байрамова появилось в ленте 10 мая между постами о праздничном велопробеге и об акции «Окна Победы» — в рамках этой акции школьники должны клеить на оконные стекла бумажные аппликации. «Печальные новости пришли в наш район, — говорится в сообщении о смерти молодого человека. — Он погиб, выполняя свой долг, защищая будущее своей страны».

К кладбищу ведет укатанная грунтовка, которая кажется белой под ярким степным солнцем. Вдалеке над ковылем дрожат блестящие миражи озер. Прикрыв глаза ладонью, Эльнара оглядывает степь. «Не знаю, кому нужна эта в****. Из-за чего она? Из-за куска земли? Так вот сколько пустого поля. Неужели кому-то не хватает?»

Высокий могильный холм весь покрыт венками и живыми цветами. Вместо памятника — дощечка с закругленным верхом. Черным маркером выведено имя погребенного. «Фотографию военные не велели ставить. Сказали, хохлы могут прийти, будут его ругать», — рассказывает Эльнара.

Мама вспоминает, что обычно Амиль звонил из Украины в промежутке с 17 до 20 часов: «3 мая мы с ним поговорили в восемь часов вечера. На следующий вечер он не позвонил. Я думала, ему некогда».

Поздним вечером 4 мая бывший командир Байрамова, находящийся в Нагорном Карабахе, выставил в Инстаграме**  фотографию Амиля с подписью «Спи спокойно». Подпись увидел один из самарских друзей юноши. Бывший командир дал ему телефоны сослуживцев, находившихся в Украине. Они рассказали, что Амиль погиб от пули снайпера около 17:00. «Друг Амиля позвонил мне в 22:39. Сначала я ему не поверила. Но услышала, как он плачет», — рассказывает Нармин. 

Сотрудники военкомата привезли официальное извещение о смерти только 8 мая. «В военной части твердили, что у них нет информации. Даже когда тело было уже в пути, — говорит мать погибшего. — Я до последнего не верила. Говорила девчатам: что плачете, может, это ошибка!».

Неделю родные почти не спали. «11 мая около трех ночи я вышла во двор. Увидела вдалеке на дороге фары. Ехала «Газель» ритуального агентства и машина военкомата. Забежала домой, разбудила всех», — Нармин помнит происходившее поминутно. 

Родственники предупредили сопровождающих, что обязательно откроют гроб, так как тело нужно подготовить к погребению по мусульманскому обычаю. Военные не препятствовали. Нармин говорит, что не могла узнать брата, — так он похудел и оброс.

Амиля похоронили в тот же день после полудня. Минобороны взяло на себя всю организацию и расходы. Почетный караул дал траурный салют.

«Сейчас мы еще не поняли, что его нет. Он как будто на службе. Дальше будет хуже, — тихо говорит Эльнара, глядя в стол. — Вчера он мне приснился. Тельняшка, берет. Целует меня: «Мама, ты что, я живой!». Обнимает меня вот так и танцует. Я боялась глаза открыть, вдруг он исчезнет. Открыла — и его нет».

* Издание признано в России «иностранным агентом»

** Социальная сеть заблокирована в России. Компания Meta, которой она принадлежит, признана экстремистской

Текст: Надежда Андреева

Елена Бороденко 29 марта уехала из Мариуполя в Россию, где никогда раньше не была. Почти неделю Елена с семьей младшего брата добиралась в Саратовскую область, где живут их дальние родственники. «Возвращаться в Мариуполь нет смысла. Такого города на карте Украины больше нет. Его просто стерли с лица земли», — говорит женщина.

«Они просто летят над нами»

Елена надевает голубой и розовый комбинезончики Дэвису и Бусе, пристегивает поводки и выходит на деревенскую улицу со следами асфальта посередине. Йорки лают на стоящего у забора петуха. В Мариуполе весна теплее, чем на севере Саратовской области. Елена приехала в легкой куртке и кроссовках.

«Почти месяц собаки гуляли на лоджии. Потом рамы со стеклами выбило внутрь. Каждый день поила их каплями от стресса. У соседки кот научился прятаться: как стрелянина начинается, прыгает в шкаф и закрывает дверцу лапой! Мы с соседкой ржали», — вспоминает Елена.

Она, глубоко вдыхая, разглядывает лес на холмах вокруг села. «Родственники зовут за березовым соком. Говорят, что осенью фундук вырастет, грибы, — женщина старательно улыбается. — У меня на украинском номере остался рабочий чат в Viber. Девочки из нашей смены разъехались кто куда — в Краснодар, Севастополь, Нижний Новгород, на Урал. Я пишу им: мы живем в экологически чистом месте, дышим свежим воздухом, кушаем натуральные продукты. Если не включать позитив, можно сойти с ума. В Мариуполе я весь месяц держала себя в руках. Если я сейчас разрешу себе почувствовать, что случилось, меня расплющит».

В село Донгуз Елена и ее младший брат с женой и ребенком приехали к дяде. «Позвонили вечером, сказали: через три дня будем у вас. Не скажешь же «не приезжайте», — разводит руками Владимир Копачев. Пенсионер снял гробовые: все накопленные 66 тысяч рублей. Стал искать временное жилье и машину, чтобы привезти родственников с саратовского вокзала: от областного центра до села — больше 160 километров. «У меня весь дом — 15 квадратных метров. Живем с дочкой. Думал, если ничего другого не найду, сломаю перегородку между комнатой и кухней, как-нибудь уместимся», — говорит мужчина.

К счастью, приезжих пустила в свой дом соседка, сама она временно переехала к матери. Домик выглядит очень скромно. Вздувшийся горбом пол из рыжих досок, деревянные табуретки, выкрашенные в ярко-синий цвет, черная печка-голландка. Другие соседи, переехавшие в город, разрешили взять из своего брошенного дома кровать. «Бесплатно, нужно только немного подремонтировать», — радуется Владимир. Местный пчеловод привез мед и картошку.

До пенсии дядя Володя работал в колхозе в районном поселке Балтай. От Донгуза до райцентра — 22 километра. «Автобус ходил каждый день. Сейчас — два раза в неделю. Может совсем не приехать, если дорога плохая», — рассказывает Копачев. Вспоминает, что еще в 90-х в Донгузе работал свой колхоз. Было 7 тысяч овец, коровы, свиньи, кролики, нутрии. Хозяйство исчезло уже в стабильные нулевые. 

«Ни одного здания от фермы не осталось, всё разбомбили», —

машет рукой мужчина. Кивает на родственников: «У них действительно бомбили, но хоть обещают, что восстановят. А здесь — разобрали и продали».

«Из поезда мы звонили и просили натопить баню. Месяц же не мылись, — рассказывает Елена. — В первую ночь услышала гул. Вскакиваю: дядя, это что? Оказалось, самолеты. До сих пор просыпаюсь от этого звука. Успокаиваю себя: они просто летят над нами, не будет вот этого «бах».

«Не думала, что это повторится»

В Мариуполе Елена работала в магазине при металлургическом заводе имени Ильича. «Магазин был прямо на проходной. Банкомат стоял в торговом зале. Рабочие закупались у нас, выходя со смены. На заводе производство круглосуточное. Поэтому и у нас график был тяжелый — с 6:30 до 21:00. Работали сменами по две недели. Оклада не было, только шесть процентов с продаж. У меня выходило долларов 500».

Елена снимала двухкомнатную квартиру в центре города. Осенью 2021 года вместе с коллегами на неделю летала в Египет. В феврале, в последние выходные перед началом спецоперации, с подружками ездила в Святогорскую лавру (спустя несколько недель, в ночь с 12 на 13 марта, монастырь пострадал из-за авиаудара по соседнему мосту). Весной 2022-го женщина с подругами планировала поехать в Турцию.

«События 2014 года меня почти не затронули. Тогда в Мариуполе был обстрел [микрорайона] Восточного. У подруги там жила тетя. Когда все закончилось, мы поехали помочь ей. Убрали разбитые стекла. Я не думала, что это повторится».

24 февраля, услышав первые прилеты, Елена позвонила младшему брату Виктору. Он работал на заводе Ильича. Его жена Катя до декрета была сотрудницей «Азовэлектростали». Молодая семья жила в пригороде Мариуполя — поселке Мирное. «Они взяли памперсы, одежду малому и на маршрутке приехали на центр. Оказалось, что это была последняя маршрутка. Потом общественный транспорт из Мирного не ходил. Потом в России мы встретили людей из поселка. Они сказали, что домов больше нет».

Виктору пришла смс от начальника о том, что завод на 14 дней «поставят на тихий ход, а потом все наладится». Зарплату за февраль и март пообещали присылать на карточку. «Пришли 6 тысяч гривен (Около 16,5 тысяч рублей — Прим. ред.) Только снять их уже было негде», — отмахивается Елена.

«Пусть нас лучше сразу»

Квартира Елены находилась на восьмом этаже девятиэтажки. Семья решила не спускаться в подвал. «Говорили, что в каком-то доме в подвале заживо завалило 300 человек. Мы подумали: если уж что, пусть нас лучше сразу».

При обстрелах дом, как говорит Елена, «трусился». В первую очередь выбило замки на пластиковых окнах. Женщина подпирала рамы книгами. При каждом ударе книжные стопки падали с подоконника. Елена ставила их обратно. Так четыре-пять раз за ночь.

Семья пряталась в тамбуре между квартирами. «Чисто для успокоения нервов. Я видела, что бывает, если приходит попадание. Стены не спасают», — качает головой собеседница. 

28 февраля отключили электричество. Ко 2 марта уже не было ни воды, ни газа, ни мобильной связи. «В этом году был очень холодный март. Я спала в трех свитерах, трех парах брюк и в двух куртках. Обутая. Сверху — два одеяла и собаки под боком, не простудилась».

«Я прожила в этом доме год, но до того не знала соседей. Люди стали знакомиться, когда начались первые мангалы. Сначала каждый варил себе. На второй неделе поставили общий мангал на подъезд. Скидывались продуктами. Готовили лежачим бабушкам, их в нашем подъезде было двое. Мужчины попилили деревья у дома и старую мебель. Пока работала электропила, запасли полный подвал дров. Они отсырели, пришлось для растопки поливать ацетоном».

Сначала жильцы готовили еду во дворе. «Самолетик полетит — в подъезд бежишь. Потом перенесли мангалы к мусорникам». 

Каждый поход за водой занимал часа четыре. Воду набирали в роднике в районе бывшей станции «Азовсталь» или в колодцах на Новоселовке (микрорайон частной застройки). К колодцам тянулись большие очереди. «На Новоселовке уже стояла Россия, а на нашей стороне проспекта — еще Украина.

Мы с Катей брали тачечку, баклажки, переходили улицу и смеялись: меняем папахи, мы уже за границей!» — вспоминает Елена.

Зарядить телефон было негде. Никакие СМИ и соцсети женщина не читала. 7 марта пошли слухи, что от драмтеатра людей будут вывозить в Запорожье. «Мы туда пришли, долго ждали. Нам сказали, что автобусы вышли из Орехова, но в Никольском — русские танки. За нами никто не приехал».

На следующий день несколько семей жильцов смогли на своих машинах уехать в Мелекино, прибрежное село в 20 километрах от города. «Они выезжали через Широкую балку, где стояли русские. Солдаты удивлялись: неужели в Мариуполе осталось мирное население, вас же всех эвакуировали?» — передает Елена рассказы соседей, с которыми смогла позже поговорить.

В подъезде осталось около 40 человек. «Мы никуда особо не ходили, общались только между собой. Дверь внизу заперли на черенок от лопаты. На седьмом и восьмом этаже у лифтов поставили столы. Сидели, разговаривали. Мужчины все время поддерживали огонь на мангалах, грели чайники. Сделали светильнички — фитилек из ваты и подсолнечное масло. Тушили их в 18:00 — комендантский час, никакого света не должно быть. Иногда забывали, какой сегодня день недели, ведь никому никуда не надо. В подъезде был 12-летний мальчик. Телефон не работает, компьютер не работает. Он брал веник и подметал лестницу, лишь бы чем-нибудь заняться. Уже потом чеченцы ему пульки показывали, объясняли, как разбирается автомат».

Елена вспоминает, что примерно 15 марта «зашли мальчики-осетины». «Первые два дня мы их боялись. Мужики с такими бородами! Они сказали: ничего плохого вам делать не будем. Разрешили нам взять еду со склада «Азова». Поселились у нас в подъезде в пустующих квартирах. Недели через две зашли чеченцы. Собрали у нас телефоны. Сказали, что из-за сигнала может быть прилет».

27 марта семья отметила день рождения Миши. Мальчику исполнился год. «Мы этот праздник совершенно не так представляли. Планировали собрать дома всю-всю родню. Больше чем за месяц составили список гостей. Но вышло так, что отмечали в подъезде. Нажарили картошки, оладиков на воде». Ребенок целый месяц не выходил на улицу, «гулял только с восьмого этажа на седьмой».

Елена спрашивает: «Как это всё может быть в 21 веке? Неужели нельзя было договориться?

Я иногда думаю: может, у меня просто реакция на прививку от коронавируса? Это же бред, так не бывает. Я очнусь, и всё будет нормально».

«Незачем ждать, ничего не наладится»

28 марта жильцы узнали, что будет эвакуация от магазина «Метро». Елена с соседкой пошли пешком на другой конец города. По дороге узнали, что эвакуируют и от больницы в 17-м микрорайоне. «Мы поняли, что сидеть дальше смысла нет. Ничего не наладится. И записались в список». 

У Елены был номер 1004. «На следующее утро оказалось, что почти никто не пришел. Мы сели в первый автобус». 

Беженцев вывезли в Володарское Донецкой области. Здесь они переночевали на стульях в музыкальной школе. «Приехали днровцы, забрали 60 человек на Сартану (поселок неподалеку от Мариуполя, с марта 2022 года находится под контролем ДНР, — Н.А.) Я слышала, что там всё разрушено. Они сказали, что там восстанавливается мирная жизнь. Одна из девочек с работы поехала туда. Пишет, что поставили палаточный городок».

На автобусе беженцев отвезли в Новоазовск. «На границе четыре часа простояли на таможне и еще четыре — в пункте перехода. Там нас покормили, осмотрели врачи. В автобусе было много раненых с осколками. Мужчин и некоторых женщин осматривали в отдельном кабинете — проверяли, нет ли у них синяков от прикладов и татуировок ВСУ».

Беженцев доставляют в Таганрог и распределяют по поездам, которые везут людей в ПВР в другие регионы. Практически до момента отправления пассажиры не знают, куда именно идет поезд, — информация не разглашается, как объясняют, в целях безопасности. «Людей из нашего автобуса разместили в спортшколе. Сказали, что в 19:00 пойдет поезд в Казань. Кто не хочет ехать — освобождайте помещение, везут новых».

Елена с родственниками на последние деньги наняли такси в Ростов, чтобы рейсовым поездом добраться до Саратова. Но билетов не было.

«Мы четыре дня жили на автовокзале. Туалет там стоил 25 рублей, поэтому бегали на железнодорожный, там бесплатно. В «Пятерочке» покупали булки, паштеты. Согреть молоко было негде, каши малому разводили холодным. Я дошла до полицейского, попросила открыть комнату матери и ребенка. Он сказал, что нельзя», — говорит Елена.

«Нет смысла возвращаться»

«О той жизни, которая была в Украине, нужно забыть, — говорит женщина, разглядывая стразы на модных шлепках из «мариупольской эры». — Смысла возвращаться нет. Боевые действия закончатся, но в городе ни света, ни воды. Там уже +20. Мусор не вывозился. Канализация не откачивалась. Да и тела глубоко не зарывали. Мне 43 года. Все придется начинать сначала».

В паспортном столе села Балтай в Саратовском области с иностранцами имеют дело нечасто. Елене сказали, что ей нужно оформлять российское гражданство, и это займет месяца три-четыре. В центре занятости женщине объяснили, что все это время ей придется сидеть без работы, ведь с украинским паспортом ее никто не возьмет. Тем более, что трудовая книжка Бороденко осталась в Мариуполе.

«Мне нечем даже за билет до райцентра заплатить. Мне срочно нужна работа!» — объясняла женщина миграционной службе. После консультаций с областным центром районный паспортный стол посоветовал Елене получить временное убежище, которое оформляется в течение 10 дней. Такой статус позволяет человеку работать без патента, оформить медицинский полис и подать заявление на получение вида на жительство.

Для оформления временного убежища нужно пройти медицинское освидетельствование и перевести документы на русский язык. Для этого придется ехать в Саратов. «В моем паспорте есть страница на русском языке, но стоит печать на украинском!» — Елена с досадой хлопает в ладоши. Сейчас она ждет единовременное пособие — 10 тысяч рублей, обещанные каждому, кто выехал с территорий ДНР, ЛНР и Украины после 17:00 18 февраля. На проверку времени пересечения российской границы отведено две недели, но известно, что многие беженцы ждут гораздо дольше.

Брат Елены Виктор смог устроиться на пилораму. На первую зарплату за четыре дня семья купила упаковку подгузников.

13 апреля журналиста Владимира Севриновского задержали в Ростовской области. Там он волонтерил — помогал беженцам из Мариуполя. После доноса напарницы по волонтерскому движению его обвинили в «неповиновении сотрудникам полиции». Журналист провел ночь в полицейском участке, после чего его оштрафовали на две тысячи рублей. ROMB публикует рассказ Владимира Севриновского с разрешения автора.

За решеткой я оказался из-за того, что в палатке закончился кипяток. Впрочем, обо всем по порядку. В Ростовской области возникло волонтерское движение, которое заботится о прибывающих в Россию беженцах из Мариуполя. Сотни людей без помощи государства облегчают жизнь пострадавшим от «спецоперации». Я люблю низовую самоорганизацию, и потом решил устроиться туда волонтером, поработать пару дней, и потом рассказать о своем опыте.

Сделать это несложно – заполняешь форму на сайте, и с тобой связываются другие члены группы. Водителю предлагают подкинуть пеших, пешеходов обеспечивают водителем. Моим водилой и будущей напарницей оказалась Олеся, ловко рулившая новенькой бэхой. Фамилия у Олеси украинская – как и у многих волонтеров, однако взгляды – вполне провластные. Всю дорогу от Таганрога до границы мы слушали радио с путинской пропагандой, а во время перерывов на музыку Олеся рассказывала истории о прилетающих в Россию «Точках-У» и пойманном в Белгороде диверсанте:

– Люди в шоке. Как, сосед! Россиянин, а работал на ВСУ. Я тоже родилась в Одессе. Мы все потенциальные…

Она не договорила.

Широкий багажник бэхи был забит продуктами, памперсами, колясками и прочими вещами, которые так нужны беженцам. Я молчал и думал: «Как же прекрасно, что даже человек, поддерживающий невойну, может благородно поступать, не противореча своим убеждениям! Неважно, каких взглядов мы придерживаемся, главное – желание делать добро».

Приграничный штаб оказался потрясающим местом, где организаторы круглосуточно распределяли помощь и координировали десятки волонтеров, помогающих беженцам на всех этапах прохождения границы. Нас с Олесей и еще двумя добровольцами отправили на самый дальний рубеж – нейтральную полосу. Предыдущая смена отдала нам зеленые светоотражающие жилеты, и тут же началась работа.

Пахать мы должны были с 9 утра до 19 вечера – под дождем, в продуваемой ветрами палатке. Перед ней на размокшей глине стоял пластиковый стол. Беженцы подходили и просили еду и питье, а порой и корм для собак. Когда их поток иссякал, мы пытались укрепить палатку, и ближе к обеду преуспели – забросали края землей, отвели воду из лужи, а самый непослушный уголок брезента прижали бордюрным камнем, специально привезенным организаторами. Остывшая гречка закончилась, и нам подвезли макароны по-флотски, которые голодные люди смели почти сразу. Координаторы обещали скоро доставить борщ, а пока мы дружно заваривали беженцам лапшу в пластиковых стаканчиках – половину пакетика на человека. Скорее всего, такой вдохновляющий труд продолжался бы до конца смены, и мы бы расстались лучшими друзьями, но в обоих наших термопотах закончился кипяток. Минут двадцать, пока они заново грелись, волонтеры отдыхали. Я разговорился с беженкой – лет пятидесяти на вид. Она рассказала, как боялась оголодавших солдат «Азова», ворвавшихся в их подвал. Гражданские украли у них еду, и она была уверена: найдись пропажа в убежище, их бы там и порешили. Кто запрещал снимать улицы, она говорить не захотела, но мы и так поняли. Потом, уже в палатке, волонтеры мельком обсуждали сказанное. Я заметил, что это неверно – запрещать фотографировать. Тут Олеся внезапно подобралась и с нажимом сказала:

– Правильно запрещают! Зачем эти ужасы снимать?

Я объяснил, что документальные свидетельства исторических событий такой важности бесценны, и у человека есть право фиксировать происходящее.

– Какие права? – заорала Олеся. – Идет война, а ты талдычишь про какие-то права!

Она еще минут пять возмущалась нецензурным словом «права», а затем пробила мой телефон в Getcontact. Сочетание «Владимир ТАСС» не произвело на нее впечатления, а вот «Владимир Медуза» буквально подбросило женщину вверх.– Вы знаете, что такое «Медуза»*? – обратилась она к остальным волонтерам. – «Медуза» – это… это Собчак!

После столь парадоксального вывода Олеся немедля накатала организаторам донос на оппозиционного журналиста, который якобы собирается писать про нарушения прав беженцев. Вскоре приехала машина, меня отвезли обратно в штаб, где передали полицейским. С ними мы довольно мило общались несколько часов до приезда участкового Ивана Гордиенко, который сходу потребовал открыть ему телефон. Я, конечно, отказался, и он меня тут же отвез в участок, пообещав запереть в камере с бомжами.

Бомжей там, правда, не оказалось, зато нашлась книжка «Над пропастью во ржи», которую я и читал до следующего дня. Полицейские успели меня три раза покормить, поставили пластиковую бутылку с водой. Правда, не дали постельного белья, а в туалет не пускали несколько часов, так что я уже подумывал нассать в уголке. В камере было холодно, но, если прикрыть ноги курткой, можно даже заснуть.

Около двух часов дня состоялся суд. Было интересно, что же предъявят человеку, который ничего не нарушал. Загадка разрешилась быстро. Судья зачитала показания и хамоватого Ивана, и дружелюбных полицейских, с которыми я его ждал. Все в один голос лгали, будто я отказался предъявить паспорт и даже попробовал скрыться. За это «преступление» мне выписали штраф в 2000 рублей.

Когда я забирал в участке вещи, подошел высокопоставленный полицейский – должно быть, местный начальник. Он сказал, что на первый раз «они» меня предупредили, а если я не уеду, даже если просто останусь в Таганроге, все будет куда более печально. О деталях он не распространялся, но я и так знаю немало случаев, когда неугодным подбрасывали оружие или наркоту. Жалею, что не спросил его, можно ли построить достойное государство на массовых лжесвидетельствах тех, кто должен охранять закон. Но умные реплики всегда приходят слишком поздно.

Так я пытался рассказать добрую, общепримиряющую историю про то, что люди способны делать прекрасное, даже если они одобряют вооруженное вторжение в соседнюю страну. Потому, что идеологическая прослойка тонка, главное – стремление к человечности. Но жизнь с присущей ей иронией внесла коррективы. А движение и правда хорошее, и мне до сих пор симпатичное. Ведь беженцу все равно, кто поит его чаем и дает макароны по-флотски. Даже если этот милый, сочувствующий человек в глубине души одобряет разрушение его дома, города и мира.

* Российские власти считают «Медузу» СМИ, выполняющим функции «иностранного агента»