«Надо включать режим “прорвемся”». Как бизнес принял войну

Война была совсем не нужна российскому бизнесу. Но бизнес — это часть общества. Когда началась война, обычные люди испытали шок, а потом, не имея возможности ее остановить, стали искать ей оправдания, показало исследование Лаборатории публичной социологии. Так они восстанавливали свою сломанную картину мира. Предприниматели вдобавок к этому с начала войны приняли на себя удар санкций, им пришлось спасать то, что они создавали годами, объясняет ассоциированный исследователь Центра Дэвиса в Гарварде Андрей Яковлев, давно изучающий российские элиты и взаимоотношения бизнеса и власти. Эти усилия бизнеса смягчили эффект санкций для страны и помогли Кремлю продолжать войну.

Это вторая колонка Андрея Яковлева. В первой он рассказывал о том, как менялся социальный контракт бизнеса и власти при Владимире Путине и от равноправного партнерства бизнес пришел фактически к крепостной зависимости.

Некогда рефлексировать

Начало войны стало для бизнеса шоком, но мнение предпринимателей по ключевым для страны вопросам уже давно не спрашивали. В этом отношении показательна встреча с крупным бизнесом в 2015 году, где, по словам участников, «говорил только один человек». Российский бизнес давно привык жить в условиях, когда всегда нужно быть готовым к худшему — и не только из-за внешних факторов (кризис 2008–2009 годов или ковид в 2020 году), но в гораздо большей мере в силу непредсказуемых действий Кремля.

Российская экономика десятилетиями была ориентирована на Европу, и с началом войны надо было искать новых поставщиков, рынки сбыта, спасать деньги, выстраивать новые цепочки расчетов. Ожидания были очень плохие. Стресс-тесты правительства и Центробанка на случай даже не войны, а только признания «ЛДНР» показывали резкое обесценивание рубля и падение ВВП до 20%. Официальные прогнозы, сделанные вскоре после начала войны, сулили по итогам 2022 года спад около 10%.

Рефлексировать было некогда, и предприниматели привычно занялись спасением бизнеса. Они восприняли это как профессиональный вызов, многие отмечали ответственность перед своими партнерами и работниками. Примерно та же мотивация была у технократов во власти.

Значит, 24 февраля… мы собрались членами ассоциации, обсудить, что делать и как. Самое тяжелое — это было вот такое психологическое состояние, полная растерянность. Просто никто не осознавал, что происходит, как с этим работать, как реагировать на происходящие события. Но людям нужно платить зарплату, предприятия должны работать, чтобы обеспечивать себя. Поэтому мы 2 марта уже провели семинар по санкционным ограничениям, четко разложили, что можно, что нельзя делать, какие возможности остаются. (руководитель отраслевой ассоциации, весна 2023 года)

После начала войны чиновникам и бизнесменам пригодился опыт взаимодействия в ковид. Тогда они научились оперативно вырабатывать и внедрять решения постоянно возникающих проблем, разработали меры господдержки. Теперь все шло даже быстрее — например, очень быстро разрешили параллельный импорт (постановление правительства вышло уже в конце марта, а в конце апреля был утвержден перечень разрешенных к ввозу товаров).

Справиться с шоком первых месяцев войны помогло и наличие у Кремля достаточных финансовых ресурсов. К накопленным ранее резервам добавились рекордные доходы от экспорта нефти и газа, возникшие в силу противоречивого дизайна санкций (общие доходы от экспорта в 2022 году были на 100 млрд долларов больше, чем в 2021 году). В результате у Кремля были деньги и на продолжение войны, и на социальные программы, и на поддержку экономики.

А еще оказалось, что война создала российскому бизнесу не только массу проблем, но и новые возможности.

Разворот на полном ходу

Главной из них была возможность занять ниши ушедших из России иностранных компаний. Поначалу их уход с российского рынка стал для бизнеса такой же проблемой, как и санкции. Это касалось не только поставок оборудования и комплектующих, но также лицензий на программное обеспечение или инжиниринговых услуг.

Российские предприятия традиционно привлекали для запуска новых производственных площадок европейские инжиниринговые фирмы, объяснял в интервью топ-менеджер электротехнической компании. Заказчик обозначал таким фирмам нужные ему параметры, и далее они делали всё под ключ: сами заказывали, монтировали и налаживали всё оборудование и сдавали готовый объект, а также предоставляли долгосрочные гарантии на обслуживание и ремонт. С их уходом гарантии отменялись, и всё необходимое для поддержания производства надо было добывать самим в условиях санкций.

Всё осложнялось тем, что в производственных цепочках с большим числом звеньев сбой в одном из них мог остановить всю цепочку. Вы не соберете автомобиль, если организовали поставку 95% необходимых деталей, но 5% не смогли найти. На многих отраслевых рынках доля иностранных производителей была велика. Например, в электротехнике на них приходилось около 40%: 25% составлял прямой импорт и еще 15% западные компании (Siemens, ABB, Schneider Electric и другие) производили на своих заводах в России. Уход всех этих предприятий нес большие риски для поддержания производственных процессов, но одновременно он создавал возможности.

Ситуация напоминала то, что произошло после дефолта в августе 1998 года («Важные истории» рассказывали о нем). До этого даже такую продукцию, как йогурты было выгоднее везти из Германии, вместо того чтобы делать их в России. Но девальвация рубля в 3,5 раза сделала импорт запредельно дорогим и переключила спрос на отечественную продукцию. Теперь же такое переключение произошло из-за прекращения поставок от многих зарубежных компаний — в силу санкций или добровольного ухода этих фирм с российского рынка. Подобный эффект (но только на несколько месяцев) оказала пандемия, и тот опыт во многом помог компаниям эффективно отреагировать на санкции. 

При этом выяснилось, что за прошедшие 20 лет существенно сократился разрыв между продукцией российских и иностранных производителей. Если тогда в той же электротехнике отечественная продукция, как правило, была намного дешевле, но явно хуже европейских аналогов, то теперь уменьшилась разница и в цене, и в качестве. Оказалось, что российские и азиатские поставщики могут заменить западных. Не всегда и не во всем, но в целом могут.

Раньше в нашей отрасли при запуске новых площадок 80–85% оборудования было из ЕС. Закупали и монтировали его европейские инжиниринговые фирмы. Это было недешево, но качественно, с гарантиями и в целом всех устраивало. С марта 2022 года все эти компании прекратили работать в России. Одновременно с рынка ушли наши прямые конкуренты — иностранные производители. Но спрос на продукцию остался. Чтобы отреагировать на него, нам было нужно наращивать производство, запуская в том числе новые производственные площадки. И оказалось, что наши сотрудники и инженеры способны сами подобрать необходимое оборудование и обеспечить его монтаж и наладку. Конечно, есть вопрос о гарантиях, но пока все это работает с приемлемым качеством и получается даже дешевле, чем раньше. Естественно, изменилась структура закупок. Вместо европейских фирм теперь мы работаем с китайскими, турецкими, корейскими. Но одновременно очень заметно (до 50%) выросла доля закупок отечественного оборудования. После введения санкций выяснилось, что российские производители за последние годы улучшили качество, и мы можем использовать поставленное ими оборудование. (топ-менеджер крупного промышленного предприятия, весна 2023 года)

Важным фактором смягчения эффектов санкций стала быстрая реакция правительства и меры по поддержке экономики.

Заметное улучшение качества работы госорганов («эффективность по Мишустину») бесспорно. В качестве простой иллюстрации: после обвала рубля и роста ставок в конце 2014 года первые сделки по госпрограммам поддержки появились через 14–15 месяцев; в 2022 году — через три недели. Чаты с замминистра при разработке постановлений — норма. (топ-менеджер банка, осень 2023 года)

Ценой невероятных усилий весной и летом 2022 года российские предприниматели сумели перестроить работу своих компаний. К осени многим показалось, что «можно выдохнуть». И тут объявили мобилизацию.

Новый шок и адаптация к войне

Для бизнеса мобилизация обернулась прежде всего потерей сотрудников, внезапной и массовой. Одни уезжали, других забирали. Мобилизация не была подготовлена, военкоматы действовали кто как мог: людей случайным образом хватали на улицах, были облавы в торговых центрах. А ведь иногда потеря одного сотрудника, например инженера-технолога, может остановить всё производство. Сначала эти вопросы решались напрямую с региональными властями и с военкоматами.

У меня на заводе 70 работников. Троим из них пришли повестки. При этом без двух из этих троих завод просто встал бы. Ну и поскольку военкомат в 300 метрах от нашего здания, я пошел прямо к военкому и сказал, что если их призовут, то через неделю все 70 человек останутся без работы и без зарплаты. В итоге из троих призвали только одного. (владелец машиностроительного предприятия, лето 2023 года)

В первую неделю мобилизации был просто хаос и многие директора реально опасались, что их предприятия остановятся. Но потом начались прямые контакты с региональными властями — с тем, что предприятия через свои отделы кадров помогают властям выполнить квоты по мобилизации, спущенные из Москвы, а в обмен на это власти не призывают ключевых специалистов. После этого ситуация достаточно быстро стабилизировалась. (руководитель регионального консалтингового агентства, осень 2022 года)

Оправившись от первого шока, бизнес попытался как-то упорядочить процесс и стал договариваться с властями. Тут снова пригодился опыт кризисных коммуникаций: уже через несколько дней после объявления мобилизации появился список приоритетных специальностей, представители которых получили бронь.

Как ни странно, после мобилизации значительная часть бизнеса почувствовала себя уверенней. Мы в ВШЭ долгое время раз в 4–5 лет проводили опросы предприятий обрабатывающей промышленности. В 2021 году мы с коллегами начали планировать очередной опрос на 2022 год (предыдущий был в 2018 году), он в итоге состоялся и попал на период мобилизации: примерно 40% респондентов были опрошены до 21 сентября, а остальные после. Поскольку мобилизацию никто не ожидал, это создало классические условия для «естественного эксперимента». Сравнив результаты по двум частям выборки, можно было увидеть, какой эффект мобилизация оказала на ожидания респондентов.

Для этого мы использовали вопрос об оценках рисков рейдерских захватов с участием правоохранителей в ближайшие два года. С учетом высокой неопределенности можно было ожидать, что после мобилизации эти риски будут оцениваться выше. Однако получилось ровно наоборот: и в момент активной фазы мобилизации, и после ее окончания оценки рисков рейдерских захватов значимо сократились. Особенно сильно этот эффект проявлялся в тех регионах, где масштабы мобилизации были выше. Возможное объяснение (отчасти вытекающее из углубленных интервью) — объявление мобилизации было воспринято как признание того, что идет реальная война, и поскольку предприятия помогли властям в проведении мобилизации, у их владельцев и топ-менеджеров возникло ощущение, что в ответ власти ограничат беспредел «людей в погонах».

Патриотическая мобилизация бизнеса

На это наложилось изменение в отношении бизнеса к Западу. Можно сказать, что накопилась обида. Хотя формально санкции были декларированы против Путина и его режима, по факту они затрагивали всю российскую экономику. «Адресные» санкции 2014 года — и в части персональных списков, и в части технологических ограничений — воспринимались как закономерный ответ на действия Кремля. А вот «тотальные» санкции 2022 года, касавшиеся предприятий и людей, в абсолютном большинстве не имевших никакого отношения к развязыванию войны и к ВПК, с течением времени все больше воспринимались как несправедливые. К тому же основной удар пришелся по продвинутым компаниям, более вовлеченным в глобальные рынки.

Санкции и общая атмосфера вокруг России создали-таки ощущение, что для них там мы все теперь враги. А раз так, никуда не денешься, надо собираться с силами и включать режим «прорвемся». (топ-менеджер банка, весна 2023 года)

На рубеже 2022–2023 годов совпало несколько факторов, повлиявших на отношение бизнеса к войне. После мобилизации стало понятно, что война — это надолго. Первым это осознал крупный бизнес: он должен мыслить более стратегически, чем средний и тем более малый.

Кроме того, еще до мобилизации Кремль начал идеологическое переформатирование войны с Украиной в «войну с НАТО». Это был чисто пропагандистский прием — именно Россия начала эту войну, а НАТО не собиралась на нее нападать (сейчас особенно хорошо видно, насколько НАТО не готова к такой войне). Тем не менее в целом повторилась история 2014 года: Кремль грамотно просчитал настроения в обществе, учел долгосрочные эффекты санкций и вовремя для себя смог переключить информационную повестку с «маленькой победоносной войны» на вечный сюжет про «крепость, осажденную врагами». Бизнесмены — такие же люди, как все, и так же подвержены пропаганде. Не надо переоценивать их: они просто обладают некоторыми специфическими, необходимыми для бизнеса качествами (предприимчивость и готовность к риску).

Очень порадовало то, что реально много людей сказали: «Если надо — пойдем». Много медиков, которые отправились самостоятельно на фронт. Вот это как-то поддерживает веру в человечество и в то, что мы находимся в правильном окружении и в обществе, которое нацелено на какие-то задачи... (владелец небольшой ИТ-компании, осень 2022 года)

Сказался и фактор эмиграции. Многие из тех, кто совсем не принимал войну, уехали. А оставшиеся стали искать оправдания происходящему. Это касалось не только владельцев компаний, но и квалифицированных сотрудников. Например, многие крупные российские компании ставят себе задачу перейти во внутренних бизнес-процессах на отечественное программное обеспечение. Вот как оценил это один из респондентов:

Сложно ответить, насколько это реалистично, но доминирующий настрой — это задача, над которой можно и нужно работать. Возможно, сказывается тот факт, что многие специалисты с критическим взглядом на этот вопрос уехали из страны и сейчас в научно-инженерной среде стали доминировать люди с патриотическими настроениями. (менеджер региональной ИТ-компании, осень 2023 года)

Рекордные заработки

На настроения бизнеса, безусловно, повлияло то, что с конца 2022 года государство начало вливать в экономику большие деньги. Конечно, они шли в первую очередь на военные нужды, но по цепочкам поставщиков от оборонных предприятий они доходили и до других отраслей. Большие деньги стали получать мобилизованные и контрактники, что привело к росту спроса в депрессивных регионах. Кремль благодаря рекордным доходам от экспорта мог помимо армии и ВПК в 2022–2023 годах в полной мере финансировать социальные программы и инвестиции в инфраструктуру. Всё это способствовало росту спроса и восстановлению экономики, а с ними и настроений бизнеса.

Этому помог еще один противоречивый эффект санкций. Российские предприниматели традиционно страховали риски, выводя деньги за рубеж, но теперь им там не рады. Многочисленные ограничения, а также персональные санкции против крупных предпринимателей привели к тому, что выводить деньги в прежних масштабах невозможно, и они оказались «заперты» в России. Но просто держать их на счетах в современных российских условиях тоже рискованно — практика рейдерских захватов бизнеса не исчезла. Следствием этого стал рост частных инвестиций — предприниматели начали вкладывать средства в самые разные активы, что тоже способствовало росту экономики.

Бизнес стал зарабатывать как никогда. 2023 год стал для российских компаний рекордным с точки зрения финансового результата (общая прибыль минус убытки) — 33,3 трлн рублей.

Конечно, не все оказались в выигрыше, здесь многое зависит от отрасли. В большом плюсе оборонные и связанные с ними предприятия, строители, общепит, а например, автопром и лесная отрасль до сих в минусе по сравнению с довоенными показателями.

Разрыв контракта

За этой вроде бы успешной адаптацией к санкциям скрывался отказ Кремля от базовых положений контракта с бизнесом, который действовал на протяжении 20 лет. 

Со стороны власти ключевым элементом этого контракта было обеспечение условий для зарабатывания хорошей прибыли. Это, в частности, предполагало поддержание «закона и порядка» (что включало гарантии прав собственности). Другой важной частью контракта была низкая стоимость рабочей силы — что обеспечивало ренту не только олигархам, но и обычному бизнесу.

Оба эти ключевых элемента подверглись из-за войны сильной эрозии. Осенью 2022 года Евгению Пригожину, возглавлявшему частную военную компанию, прямо запрещенную российским законодательством, дали право открывать ворота тюрем и выдавать оружие преступникам. Формально это не касалось экономики, но, по сути, было фундаментальным нарушением всех принципов «легализма», на которых изначально строился путинский режим.

Затем оборонная промышленность, которая в основном состоит из госпредприятий, пошла на резкое повышение зарплат. Это прямо противоречило интересам частного бизнеса, но у предприятий ВПК просто не было иного выхода: гособоронзаказ вырос в разы, а мобилизация и эмиграция усилили и без того острый дефицит кадров. В ответ остальным предприятиям из гражданских отраслей также пришлось повышать зарплаты, чтобы сохранить сотрудников («Важные истории» рассказывали о кадровом кризисе). Один из моих респондентов, владелец складского комплекса на северо-западе России, буквально жаловался, что ему «пришлось поднять зарплаты своим кладовщикам до 70–80 тыс. рублей в месяц». «Кладовщиками» он называл инженеров, работающих на современном складском оборудовании. До войны на его предприятии платили 40–50 тыс. рублей, а хорошей в том регионе считалась зарплата в 30 тыс.

Рост зарплат (а они в реальном выражении по всей стране выросли в 2023 году на 7,8%) означал расширение спроса и помогал экономике расти. Но одновременно он означал повышение издержек для бизнеса.

А затем в 2023 году начался пересмотр итогов приватизации и национализация собственности.

Начало большого передела

Первые эпизоды весной — когда Путин издал указ о возможности вводить в компаниях временное управление и передал Росимуществу энергокомпании «Юнипро» и «Фортум», дочек немецкой Uniper и финской Fortum — еще можно было считать ответом на подобные действия в отношении европейских структур «Газпрома» и «Роснефти». Но «Данон» и «Балтику», переданные вполне конкретным людям, уже нет («Важные истории» рассказывали об этом).

Это было сделано указами президента, но многое совершается руками правоохранителей. В июле — августе Генпрокуратура подала около 20 исков с требованием передать государству ряд предприятий. Очень важный кейс — «Росхим», который собирает активы в химической отрасли. Среди них «Метафракс», национализированный по иску Генпрокуратуры о нарушениях во время приватизации 1993 года, хотя он с тех пор несколько раз сменил владельцев. Частная компания «Росхим» называет своей основополагающей задачей «реализацию государственного курса на снижение зависимости химического комплекса и в целом российской экономики от импорта сырья и готовой продукции». Многое указывает на ее связь с семьей друзей Путина братьев Аркадия и Бориса Ротенбергов. Крупный бизнес заволновался: в повестку вернулась тема пересмотра итогов приватизации.

Тут уже все начал понимать и остальной бизнес. Тем более что Путин ясно предупредил, что бизнес-элиту ждет обновление. «Непатриотичная» элита будет меняться на «патриотичную». Недаром сейчас основная цель — наряду с военными заводами — активы, так или иначе связанные с иностранным владением: собственник живет за границей или структура владения включает иностранные компании. Бизнес стимулируют переводить всё в Россию.

Когда в сентябре 2023 года на Восточном экономическом форуме Путина спросили, что происходит, он традиционно ответил, что о пересмотре итогов приватизации речи не идет, но правоохранительные органы имеют право оценивать конкретные случаи. Генпрокуратура взяла паузу и почти три месяца не подавала иски, а несколько даже отозвала. Но остальные иски были удовлетворены, а затем стали появляться новые, причем все чаще.

Отрицать тренд невозможно. Можно спорить, до какого уровня он дойдет. Надеюсь, что фатальной предопределенности тотального огосударствления нет. В конце концов, вытащил экономику из-под риска обвала весной 2022 года частный бизнес, проявивший высочайшую степень гибкости. (топ-менеджер крупного холдинга, декабрь 2023 года)

Надежды на здравый смысл были перечеркнуты заявлением Путина в послании Федеральному собранию о том, что элита — это «труженики и воины», а не те, «кто в предыдущие годы набил карманы за счет всяких процессов в экономике 90-х годов».

Путин все больше зависит от окружающих его «людей в погонах». Покупка их лояльности будет требовать все новых ресурсов, и большой передел собственности становится практически неизбежным. Бизнес сейчас напоминает корову, которая пока дает молоко, но зарезать ее все больше причин. Это отражается на настроениях бизнеса — со второй половины 2023 года начал расти отток капитала. Бизнес выводит деньги из России, даже несмотря на то, что за границей их совсем не ждут.

В ожидании худшего

По большинству прогнозов, включая официальные, российская экономика будет расти очень медленно. Война же требует денег (и даже когда она кончится, военные расходы будет трудно срезать). Нефтегазовые доходы в силу разных причин будут падать, и на сколько государству хватит ресурсов — большой вопрос. Бизнесу, как и всем, придется платить за войну. Путин уже предупредил о повышении налогов. А понизить зарплату в России почти невозможно.

Издержки бизнеса растут, а взамен уже не предлагается практически ничего, кроме патриотизма. В этом отношении характерна PR-кампания по продвижению книги бывшего президента «Деловой России» и федерального министра Александра Галушки «Кристалл роста», вышедшей в 2021 году. В ней обосновывается тезис о том, что лучшим в экономической истории России был период с 1929 по 1955 год, и сегодня надо просто использовать опыт сталинской экономики. Но Галушка не пишет, что единственная страна, которая до сих пор применяет этот опыт на практике, — Северная Корея.