Как российская экономика приспособилась к войне

Российская экономика не просто не рухнула под санкциями, но умудряется решать основные задачи. Наращивается производство оружия, растут зарплаты и доходы населения. О том, как экономика приспособилась к войне, какую цену пришлось за это заплатить и как долго продлится это «русское экономическое чудо», рассказывает экономист, автор и соавтор книг «Бесконечная империя: Россия в поисках себя», «Несовременная страна. Россия в мире XXI века» и др. Владислав Иноземцев.

Публикация подготовлена медиапроектом «Страна и мир — Sakharov Review» (телеграм-канал проекта — «Страна и мир»).

Экономика приспособилась к войне

Когда Россия вторглась в Украину, многие эксперты думали, что Кремль не сможет долго вести войну. Прежде всего по финансовым и хозяйственным причинам. Считалось, что российская экономика обречена на обвал в 2022 году (я и сам так думал), а ее военные усилия вскоре разобьются о дефицит оружия и боеприпасов.

Однако уже осенью 2022 года начали вырисовываться контуры новой реа­льности. Санкции оказались не очень ­эффективными («Важные истории» рассказывали об этом). Наоборот, перевод российской экономики на военные рельсы оказался значительно менее масштабным, но куда более эффективным, чем можно было предположить.

Не меньшей неожиданностью для многих стали и итоги 2023 года. Российский ВВП вырос на 3,6%, при том что в начале года МВФ сулил рост всего на 0,3%. Реальные зарплаты (с поправкой на инфляцию) и реальные располагаемые доходы населения подскочили соответственно на 7,8 и 5,4%. Совокупная прибыль российских компаний установила абсолютный рекорд: 33,3 трлн рублей, или 19,6% ВВП.

Кроме ВПК, который, похоже, обеспечил до трети прироста ВВП в прошлом году, существенный рост наблюдался в строительстве, гостинично-ресторанном секторе и сельском хозяйстве. Рассуждения о не­избежном и скором крахе российской экономики уступили место осторожным допущениям, что война может даже позитивно влиять на нее. ВПК перегружен заказами, и президент Путин заверяет работников военных заводов, что мощности их предприятий еще долго будут предельно загружены. 

Рост без развития

Попробуем оценить перспективы экономики России в 2024–2026 годах (более длите­льные прогнозы представляются мне бессмысленными). На фоне войны и санкций она стала намного более примитивной. Это касается и ассортимента продукции, и методов регулирования, и даже количества влияющих на нее внешних факторов. Фактически экономика получила возмо­жность расти за счет возможности развиваться. Это, на мой взгляд, самое важное, что характеризует сегодня российскую экономику.

В основе этой модели роста лежит появившаяся у власти решимость пренебречь долгосрочными целями (технологическое раз­витие, углубление взаимодействия с развитыми странами, удержание и расширение рынков, даже увеличение численности населения) ради крат­косрочных (порой иллюзорных) геополитических достижений. Смена курса выражается в накачке деньгами отдельных отраслей промышленности и направлении значительных выплат военнослужащим и семьям погибших.

Большинство остальных секторов экономики расплачиваются за это высокими ставками по кредитам (они призваны сдержать инфляцию, вызванную бюджетной накачкой и растущей покупательной способностью населения), увеличением издержек на наем рабо­чей силы, усложнением цепочек поставок, повышением цены импортных ком­плектующих и неизбежным (скорее всего, с 2025 года) повышени­ем налогов.

Устойчивость подобной системы зависит от нескольких факторов. Фактическое обособление российской финан­совой системы от мировой сокращает отток капитала. Увеличение заимствований на внутреннем рынке позволяет поддерживать большие госрасходы. Ослабление или вовсе отмена норм защиты интел­лектуальной собственности позволили создать «новаторские» схемы доставки им­портных товаров.

Как временный и «чрезвычайный» вариант управления экономикой, сложившаяся система представляется мне вполне устойчивой. Она спо­собна обеспечить существование режима и поддержание лояльности ему рос­сиян в течение всего нового прези­дент­ского срока Путина. Но чем дольше просу­ществует такая схема, тем сложнее окажется возвращение к предшествующему со­стоянию, и тем больше времени оно займет (пока это возвращение даже не пред­полагается). Рост без развития — это «новая нормальность» российской экономики в период войны, которая ориентируется на собственные силы и искусственно изолируется от внешнего мира. Этот период вполне спо­собен продлиться до конца 2020-х годов.

Военная экономика в действии

Актуальным на фоне войны становится вопрос, смо­жет ли Россия и ее ВПК выдержать соревнование с западными производителями вооружений. Но такая постановка проблемы не кажется мне правильной. Основываясь на гипотезе о росте без развития, я бы сказал, что российский ВПК, получая больше денег, способен наращивать выпуск давно производящейся техники. В 2022–2024 годах он получал из бюджета приблизительно на 30–40% больше каждый год, и в 2023 году произвел на 30–40% больше, чем в 2021 году.

В 2023 году армия столкнулась с дефицитом снарядов и ракет (их пришлось закупать в КНДР и в Иране). Но эти проблемы преходящи: в конце 2024 года ВПК сможет полностью покрывать текущие потребности воюющей в Украине группировки (по технике — приблизительно в равной сте­пени за счет модернизации расконсервированной и выпуска новой; по ракетам и снарядам — за счет нового производства). В пользу ВПК будет перераспределе­ны не только бюджетные деньги, но и часть материальных ресурсов: от стали, которая не используется автомобилестроением, до селитры, чье предложение на внутреннем рынке избыточно из-за сокращения экспорта.

Конкуренция с западным ВПК идет не фронтально, а лишь в некоторых сегментах. Например, Россия, похоже, обходит Европу и США в производстве артиллерий­ских снарядов для войны в Украине. Здесь, я думаю, преимущество России будет устранено к концу 2025 — началу 2026 годов. США и ЕС массово производят изделия, которые российский ВПК не может выпускать даже штучно.

Настоящая конкуренция сейчас идет не с западным ВПК, а с властями США и ЕС, постоянно колеблющимися, что и в каком количестве передать Украине. Европа и США не столько не могут, ско­лько не хотят позволить себе быстрый рост военных расходов. Прежде всего по­тому, что все еще не воспринимают угрозу России как касающуюся непо­средственно их. Недавно НАТО подтвердила, что считает нападение России на членов блока маловероятным (альянс говорил об этом и ранее). Если бы Киев получал все то, что находится на вооружении западных стран, ход войны был бы другим. Но поскольку выход ВСУ на границы 1991 года чреват ядерной войной, За­пад сохранит ори­ентацию на чисто оборонительные операции.

Это создает для Путина перспективу долгой войны, которая выматывает силы Украины, провоцирует в западном мире усталость от конф­ликта и требует пусть и высоких (на уровне 2024 года или несколько выше), но не запредельных затрат. СССР тратил на военные нужды порядка 18–20% ВВП, а Россия тратит примерно 6%. Подобный уровень трат характерен для США 1987–1988 годов, когда полным ходом шла разряд­ка международной напряженности. Американская экономика это вполне выдерживала.

Это делает менее актуальными вопросы о том, может ли Кре­мль поддерживать военные траты на таком уровне, насколько они критич­ны для экономики и позволят ли они повышать благосостояние населения. От­вет однозначен: российская экономика может позволить себе тратить на пу­тинские геополитические игрища 10–12 трлн рублей в год без риска скорого кризиса или серьезных лишений для населения.

Военная экономика сформировала новый механизм роста. Бюд­жет создает сектор, в котором можно не считаться с расходами, но не нарушает рыночного характера его связей с остальной экономикой. Это обеспечивает пе­реток денег из ВПК и из карманов семей военнослужащих (чье благосостояние быстро растет) в рыночный сектор и поддерживает спрос. В ближайшие годы он будет расширяться. По сути, это особый случай умеренной накачки экономики деньгами, просто они выделяются не всем, а лишь одной отрасли.

Это очень серьезные изменения по сравнению с довоенной экономикой. Путин обнаружил новый источник повышения благосостояния насе­ления. Одновременно он заложил большие проблемы для послевоенного времени, когда нужда в подобных зарплатах пройдет.

На время войны такая стратегия вполне релевантна. Даже если в ближайшие годы западным державам удастся резко сократить доходы российского бюджета от экспорта нефти (что не очень вероятно), правительство может увеличить заимствования или повысить налоги. И то и другое вполне реально. А вот рассуждения об исчерпании ФНБ сейчас не кажутся значимыми. Правительство может жить и без резервов, если будет последователь­но наращивать внутренний долг. Разрыв с внешним миром только поможет: деньги остаются в стране, и их надо куда-то вкладывать.

В такой ситуации главные риски связаны с инфляцией. Центробанк борется с ними, но это пока не приносит успеха и вряд ли принесет: избранный курс предполагает постоянный рост бюджетных расходов.

Нарушить такое равновесие может только радикальное ускорение вооружения Украины Западом. Опасаясь крупного поражения, Кремль может пойти на новую мобилизацию или существенное (на 40–60%) повышение военных расходов. Ни повторение осени 2022 года, ни доведение военных расходов до половины бюджетных трат эконо­мика, скорее всего, не выдержит. Так что нынешнее равновесие может быть сломано не санкциями, а событиями на поле боя.

Здесь вам не СССР

Часто говорят, что сейчас в России происходит наступление на частную собствен­ность, резкий рост уровня дирижизма и регулирования, увеличиваются изъятия предпринимательских доходов за счет повышения налогов. Я не думаю, что си­туация столь критична.

Многие комментаторы явно или подспудно отождествляют экономики России и Советского Союза. Однако Россия не похожа на СССР. Прежде всего тем, что у нее пусть и не вполне рыночный, но уж точно не плановый характе­р экономики. В России нет дефицита основных ресурсов и их централизованного распределения. В советские времена каждый раунд на­ращивания военных расходов отнимал у потребительского сектора ресурсы, необходи­мые для производства товаров народного потребления. Тем самым их дефицит усугублялся.

Сейчас ничего подобного нет и не может быть. Введенное властями «регулирование» цен на многие потребительские товары предполагает всего лишь запрет по­вышать их более чем на 30% за два месяца. То есть проблема любого дефицита мо­жет решаться ростом цен, а затем и предложения. Это показала «паника» из-за роста цен на яйца, бананы, помидоры и прочее. Так что финансирование ВПК не ударит по потребительскому сектору.

Тревоги по поводу дирижизма и перераспределения тоже преувеличены. В 2023 году совокупный финансовый результат российских компаний достиг рекордных 33,3 трлн рублей, или 19,6% ВВП (в США 10,4%). Изъятие 1/10 этих прибылей за счет повышения налогов не подорвет эконо­мику. Тем более что теперь у бизнеса больше нет альтернативы в виде инвестиций на Западе.

Массовая деприватизация тоже не выглядит ужасающей. Пока активы теряют в основном три группы собственников: открыто выразив­шие нелояльность режиму (как Сергей Петров из «Рольфа»), замешанные в мошеннических схемах или выводе капитала и ставшие фигурантами уго­ловных дел (как Михаил Юревич из «Мак­фы» или Юрий Антипов из Челябинского электрометаллургического комбината), «утратившие связь с Родиной» — жи­вущие за рубежом или имеющие вторые паспорта и виды на жительство (как Сейфеддин Рустамов, недавно лишившийся компании «Метафракс Кэмиклс»). До­полнительно мотивирует национализацию связь компаний с предприятиями ВПК: власти создают «контур полного контроля» вокруг этой отрасли. Пока это больше похоже не на масштабный пересмотр итогов приватизации, а на усиление работы по «национализации элит», которую Путин провозгласил еще в 2013 году.

Пока военная экономика демонст­рирует хорошие результаты. Я допускаю, что в этом году ВВП может вырасти даже больше, чем в прошлом, а бюджет — оказаться бездефицитным (если Кремль не решит, пользуясь благоприятной конъюнк­турой, еще больше увеличить расходы). Доходы могут превысить запланированные 35 трлн рублей.

Кардинального изменения рыночного характера российской экономики я не жду. Кремль понимает, что пред­приятия при смене собственника должны оставаться включенными в рыночные связи. Даже Danone, перешедший к чеченским мафиози, работает по-прежнему. Смена собственников продолжится, но экономика не будет «советизиро­ваться». И, как ни сложно это признать, победить ее сложнее, чем советскую.

Кому это выгодно

Вопрос о выгодоприобретателях от происходящих изменений крайне важен для оценки общей устойчивости системы. На мой взгляд, война резко укрепила социальную базу режима и вызвала консолидацию вокруг Кремля. Проиграв­шими стали прежде всего жители крупных городов — те, кто привык вести евро­пейский образ жизни, был связан с наиболее глобализированными отраслями экономики и придерживался антипутинских взглядов. Их привычная жиз­нь была нарушена, а повышение благосостояния оказалось обусловлено отказом от либеральных воззрений.

Значительная часть этой группы выбрала или выбирает эмиграцию. Это облегчает власти контроль над оставшейся частью об­щества. Часть фрондирующих предпринимателей была ограблена в результате западных санкций намного сильнее, чем посредством путинских «разовых» налогов. Это еще больше снизило оппозиционность остающихся в России элит — по крайней мере, пока сохраняется нынеш­няя экономическая устойчивость («Важные истории» рассказывали о том, как бизнес принял войну).

Мобилизация и эмиграция привели к дефициту на рынке труда и «диктату работников» (поэтому и растут зарплаты). Высокие дохо­ды работников ВПК толкают вверх зарплаты в рыночных секто­рах экономики. Это переломило тренд на снижение доли зарплат в ВВП, характер­ный для 2015–2021 годов (она достигла исторического минимума в 39%). Бюджетники и пенсионеры при этом не понесли существенных потерь. Пенсии индексируются, и за 2022–2023 годы выросли даже чуть больше инфляции. Даже с учетом более быстрого роста цен на продукты и другие базовые товары, существенного обнищания населе­ния по сравнению с довоенным временем все равно не заметно.

Пенсионеры и бюд­жетники останутся опорой режима — если и не по экономическим причи­нам, то как жертвы пропаганды. А рост уровня жизни работников ры­ночных отраслей способен существенно расширить социальную базу режима.

Военная экономика характеризуется сдвигом акцентов власти от «праздных групп» — пенсионеров и бю­рократии — к производительным, которые ранее особым вниманием не пользо­вались. Пока рано говорить, насколько фундаментальным окажется этот тренд. Но в целом он выглядит многообещающим, так как переводит в число сторонников Путина не только население «отсталых регионов», но и жителей городов численностью от 100 тыс. до 1 млн человек, значение которых для ус­тойчивости режима весьма велико.

Вдобавок последние годы стали уникаль­ными с точки зрения резкого роста оплаты труда женщин. В 2021 году гендерный разрыв в зарплатах достигал 37%, но сейчас сократился мини­мум на треть. Этот тренд тоже не стоит недооценивать.

Так что проигравших пока немного. Устойчивость мобилиза­ционной экономики в значительной мере определяется ее поддержкой граж­данами, в том числе обусловленной экономическими соображениями. Драй­вер роста — доходы населения, порождающие бум в гостиничном и ресторанном секторах, финансах, телекоммуникациях, торговле. При этом стагнирует почти вся энергетическая сфера и сектор добычи полезных ископаемых. Сохранение такой динамики в ближайшие годы может привести к формированию устойчивого тренда роста ВВП на 2,3–3% на протяжении трех-четырех лет.

Что дальше

Эти достижения не стоит переоценивать. Главными ошиб­ками я бы считал мнения, что Россия может «конкурировать» с западным ВПК; что в экономике происходят импортозамещение и технологическая модер­низация; что рост не подпитывается сырьевым экспортом. Успехи пос­ледних лет обусловлены удачным стечением ряда обстоятельств. Рост может быть подорван изменением внешних условий: интенсификацией военных действий и дополнительными санкци­ями, препятствующими постав­кам в страну технологической продукции. Здесь особую угрозу представляют намечающиеся проблемы с импортом из Китая.

В условиях войны Россия живет за счет «размена» долгосрочного развития на сиюминутный рост и массового замещения производства готовой высокотех­нологичной продукции ее импортом. Лучше всего это видно на примере автомо­билестроения. Такая политика в коротком промежутке времени может быть весьма успешной. Она ведет к росту выпуска массовой продукции и услуг, к акти­визации конкуренции работодателей за привлечение работников, к повышению зарплат и потребительских расходов. Но остается несколько сложных вопросов, на которые пока нет ответа.

Предполагается ли (и какой) выход из нынешней ситуации? Перед властями в случае завершения войны встанут проблемы, свя­занные с сокращением расходов на армейский персонал (поддержание большой армии с нынешними зарплатами военных проблематично) и ВПК; с компенсацией за разрушения и ущерб, причиненные Украине (восстановле­ние отношений с Западом наверняка будет обусловлено огромными репараци­ями); с опасностью столь тотальной, как сегодня, ориентации на Китай. Военная экономика вряд ли переживет окончание войны и переход об­ратно на мирные рельсы. Это означает, что Кремль заинтересован в продолже­нии войны на истощение, ведущейся с приблизительно нынешней интенсив­ностью. Но совершенно неясно, не входит ли в планы Запада и Украины резкое обострение ситуации, способное разрушить всю конструкцию.

Как быть с побочными эффектами новой экономической мо­дели? Это, прежде всего, относительно высокая инфляция, преодоление которой пока не выглядит реалистичным. В 2024–2025 годах мы увидим, насколько опасен ее нынешний уровень. Борьба с инфляцией приводит к сохранению крайне высоких процентных ставок, мешает наращиванию госу­дарственного долга (приходится платить больше процентов) и финансированию предпринимательской деятельно­сти. Впрочем, рос­сийская экономика имела опыт стремительного роста в 2000-е годы при ин­фляции около 10% в год. Но среднесрочная экономическая устойчивость России во многом зависит от того, удастся стабилизировать инфляцию и как это будет влиять на экономический рост. 

Где брать работников? Дефицит ра­бочей силы не был бы особой проблемой, если бы производительность труда росла на основе технологической модернизации. Но в нашем случае это попросту невозможно. Не выручит и миграция. Путин призвал предпринимателей не решать кадровые проблемы таким образом, да и отношение общества к мигрантам после теракта в «Крокусе» резко ухудшилось. Переход к экономи­ке, лишенной прежней миграционной подпитки, точно не будет простым.

И все же пока положительные черты «военной эко­номики» перевешивают создаваемые ею проблемы, и на горизонте 2024–2026 годов власти могут быть спокойны за свои хозяйственные «тылы».