Мишень с надписью «враг»

Две недели, прошедшие после теракта в «Крокусе», только усугубили ощущение полного безумия: исламские террористы в некоторой растерянности твердят «честное слово, это мы», российские власти упрямо ищут «украинский след», а экс-глава российского Интерпола, генерал-майор милиции Владимир Овчинский в эфире Первого канала рассказывает, что террористами управляли западные спецслужбы через имплантированные чипы.

Тем временем силовики на местах заняты привычным и понятным делом: ловят мигрантов из стран Центральной Азии. А разнообразные борцы за «русскую идею», не особо заморачиваясь с гражданством и вероисповеданием, по-своему разбираются с людьми «неславянской внешности».

Как повлияет теракт на рост ксенофобии в российском обществе, и без того не слишком толерантном? Кому это выгодно и кто это организует? Об этом «НеМосква» спросила у экспертов.

— Сейчас опять появилось это ощущение из нулевых, когда бесчинствовали нацистские группировки — часть из них, как потом выяснилось, связана с администрацией президента, когда участники акции «Белый вагон» охотились в метро на «нерусских», когда на рынке переворачивали лотки торговцев-мигрантов, когда в дни матчей «Зенита» или в день рождения Гитлера люди просто боялись входить на улицы… Россия идет по спирали:  мы все время возвращаемся к тому, от чего пытались уйти, — говорит журналистка Александра Гармажапова, президент фонда «Свободная Бурятия». 

По словам Александры, после полномасштабного вторжения России в Украину Кремль усиленно занимался тем, что пытался показывать по всем телеканалам, какой мы многонациональный, многоконфессиональный народ, который борется с нацистами в Украине. Ведь основанием для вторжения назвали «денацификацию» Украины, а между тем, когда и украинцы, и представители коренных народов России подняли вопрос о ксенофобии и расизме в самой России, выяснилось, что ситуация, мягко говоря, не очень. Именно с этим, по ее мнению, была связана громкая реакция на инцидент в петербургском автобусе, когда некто обозвал темнокожую девушку из Руанды Стеллу Казияке «обезьяной» и «чунга-чангой». Этого пассажира нашли, оштрафовали и привлекли к общественным работам, по этому поводу был большой скандал. То есть государство пыталось вести какую-то минимальную работу в эти два года. Но занимаясь легитимизацией насилия в отношении Украины, отпуская на свободу бандитов и убийц, называя их при этом «новой элитой России», то же государство легитимизирует насилие на всех уровнях, прежде всего в отношении самых незащищенных групп. 

— Буквально вчера моя знакомая, казашка, очень давно живущая в Петербурге, написала: «Мне сегодня на улице четверо парней пытались рассказать, как я убила всех в Крокусе. Мне повезло забежать в автобус. В последний раз в Москве я была лет пять назад, но все равно виновата во всех преступлениях. Я казашка, но кому это важно? До сих пор слышу: “останешься без уха, чурка”», — рассказывает Александра.

Наше государство никогда не работало с проблемой ксенофобии и толерантности глубоко, потому что если общество достаточно ксенофобное, то в любой непонятной ситуации можно спихнуть вину на кого-то иного, считает Гармажапова:  

— Сейчас мы наблюдаем классическую модель: Путин не может признать, что, помимо террористов, виноват в этом теракте он сам, потому что он проигнорировал все предупреждения, и западных спецслужб, и даже таджикских. Не может он признать, что виноваты и российские спецслужбы, которые занимаются в основном охотой на антивоенных активистов. Но виноватый необходим. А кто это может быть? Бесправные таджики. И общество, недостаточно компетентное в этом вопросе, ксенофобное априори, эту приманку легко воспринимает. А если бы на протяжении многих лет государство работало с этим обществом, объясняя, как это классно, когда есть разные культуры, было бы невозможно так легко манипулировать людьми. Поэтому я думаю, что государство в лице Владимира Путина абсолютно целенаправленно этим пренебрегало, чтобы в случае чего была возможность разыграть национальную карту. 

Путин все-таки немного загнал себя в капкан, отмечает Александра. С одной стороны, в последнее время он активно пытался дружить с мусульманами, делал большую ставку на Чечню и ее «верных сынов Отечества». А с другой стороны, ему жизненно необходимо переместить фокус ненависти на таджиков, а они мусульмане. Поэтому сейчас от Путина стоит ожидать абсолютно алогичных, хаотичных действий, рассчитанных на непритязательного зрителя — а в этом он большой мастер:

— В России, к сожалению, существует градация от лучшего к худшему. Если ты этнический русский, то ты относишься как к некой высшей касте. И в бытовых конфликтах с людьми других национальностей один из ключевых аргументов — «вали в свой Узбекистан (Таджикистан, Китай и т. д.). Следующая градация — коренные народы, не такие крутые, как русские, но все же это люди с российскими паспортами. А дальше — категория бесправных мигрантов, к которым обе предыдущие группы относятся свысока. Поэтому избавляться от ксенофобии нужно не только этническому большинству, но и коренным народам.  Мне вот недавно написал парень из Бурятии о том, что после теракта его родственники-буряты заявили, что «теперь страшно с чурками рядом находиться». И дальше он пишет: «Не понимаю, как они, во-первых, чурками их называют, при этом их также назовут русские, а во-вторых, как они забывают то, что жили с мусульманами нормально, мирно в том же Улан-Удэ». Так что людям, которые сейчас позволяют себе оскорблять сразу всех таджиков, стоит помнить, что нет никакой гарантии, что завтра такими же врагами не окажутся они сами. Помните, как в начале полномасштабного вторжения в Украину очень много ненависти было в адрес «боевых бурятов Путина»? На протяжении полугода о любом преступлении в Украине, где был замешан человек с азиатской внешностью, писали, что это бурят — хотя потом многократно выяснялось, что это не так. И нам приходилось тогда, выходить в украинские медиа и объяснять, что в России среди азиатов есть не только буряты, что есть очень много других этносов. Потом это же люди из российской армии, с российским гражданством. Разве преступление станет более тяжелым от того, что его совершил бурят, а не этнический русский? 

Любое событие такого рода вызывает у многих людей серьезную фрустрацию, которую надо на кого-то направить — на таджиков, на мигрантов из Центральной Азии или на мусульман в целом. Кто-то может сосредоточиться на этнических признаках, а кто-то — на религиозных. Когда мы читаем многочисленные, даже совершенно нейтральные, описания случившегося, то заметно, что чаще всего упоминается этничность террористов, а не их религия. И это вполне характерно для российского общества, где вообще этническая ксенофобия имеет гораздо большее значение, чем религиозная, считает Александр Верховский, директор Исследовательского центра «Сова», изучающего проблемы национализма и ксенофобии.

— Будут ли приниматься какие-то государственные меры дискриминационного характера? Скорее они будут приняты не на федеральном, а на региональном или даже на местном уровне. Возможно, это будут ограничения на профессию, скажем, запрет для трудовых мигрантов на работу в аптеках или на транспорте. Это популярные меры, к которым много раз прибегали и раньше. Смысла в них немного, но они демонстрируют населению, что власти видят проблему и как-то на нее реагируют, — говорит Верховский.

 — А что сейчас может поменяться с точки зрения среднего обывателя, если не брать нацистов или какие-то особо активные группы?

 — Возможно, будут какие-то локальные конфликты — не обязательно насильственные, какие-то эпизоды проявления неприязни. Скажем, в интернете неизвестно откуда уже появились скрины переписки с Яндекс.Такси, где речь идет о том, что люди не хотят ехать с водителем-таджиком. Но я думаю, что это единичные случаи – тем более, что, в Москве, например, дождаться водителя по фамилии Иванов, а не Рахмонов, будет непросто. Можно, конечно, выбрать другой сервис и заплатить дороже, но как бы плохо люди ни относились к мигрантам, переплачивать за их отсутствие они не готовы. 

 — Насколько этот процесс стихиен и насколько управляем сверху?

 — Люди, не все, но многие, и правда не любят мигрантов. Это так происходит уже достаточно давно и никак не может быть инспирированной компанией. С другой стороны, поведение властей разных, уровней в этом смысле имеет большое значение. Довольно активная антимигрантская агитация с показательными мероприятиями, подогревающими массовые предрассудки, тянется уже три года. Я не думаю, что в человеке, который совершенно равнодушен к теме этнической интолерантности, власти могут разбудить ксенофобию. Но если человек имеет какие-то ксенофобные предрассудки, просто до поры до времени стесняется их проявлять, после того как власти продемонстрировали гражданам, что это социально одобряемо, его предрассудки прорываются наружу. А ксенофобные предрассудки всем (ну, или почти всем) нам присущи в той или иной степени — вопрос только в том, насколько мы их сдерживаем с помощью внутренних запретов.  

— Какие последствия в этом смысле может иметь демонстрация видео с пытками террористов – или тех, кого назначили террористами? 

 — На мой взгляд, это не про отношения русских и таджиков. Это про отношения полиции и преступников. Это публичная и, вероятно, безнаказанная демонстрация того, что 

с преступниками так можно, которая, как я думаю, приведет к тому, что пыток станет больше. Потому что государство послало таким образом сигнал: это, конечно, запрещено, но «немножко можно». И стилистически это не очень отличается от сцены с кувалдой, которую демонстрировали «вагнеровцы» — а там все участники событий имели вроде бы вполне славянские фамилии.  

 — Власть посылает обществу месседж: «Теракт совершили таджики (мусульмане, ИГИЛ, etc), но главный враг на Украине и в Европе». Как обычный средний гражданин совместит это в одной голове? Кого он будет ненавидеть?

— Начальство не приняло еще окончательного решения, какая будет линия реагирования на случившееся и какую картину надо будет представить гражданам. Когда оно определится, оно выстроит какую-то пропагандистскую конструкцию, которую нам много раз расскажут. Государство не призывает нас ненавидеть украинцев — оно призывает нас ненавидеть «укрофашистский», «бандеровский» режим. То есть эта борьба ведется по политическому, по идеологическому признаку, а не по этническому. Но иметь абстрактные воззрения о том, где находятся враги, это одно. А практиковать реальное конфликтное, агрессивное поведение, это совсем другое. Например, количество людей, которые согласны с какими-то конспирологическими антисемитскими теориями, очень велико. А нападений на евреев практически не бывает (за вычетом осенних северокавказских событий – но это скорее была местная аномалия).

Граждане сейчас пребывают в некоторой растерянности, потому что все сосредоточились на войне, на понятном противнике, а про исламистов подзабыли, считает Александр Верховский. И вдруг выяснилось, что эта часть реальности тоже никуда не делась. Причем если несколько малоквалифицированных людей сумели очень успешно, с их точки зрения, совершить исключительно крупный теракт, это говорит о том, что люди, которые это организовали, попробуют еще раз. И к этому как-то надо готовиться:

— После терактов нулевых — «Норд-Оста», Беслана — мы заметили в мониторинге СМИ, что после подобного события повышается уровень ксенофобии не только по отношению к той группе, с которой связывают сам теракт, но и по всем остальным направлениям – даже по отношению к тем, кто вообще ни при чем. Просто теракт или сравнимое с ним событие повышает сам градус нетерпимости.

Во что это практически выльется сейчас, будет ли больше нападений на людей центральноазиатской внешности или на тех, кого примут за таковых — точно предсказать невозможно. Понятно, что вырастет уровень бытовой ксенофобии, что есть группы, которые заинтересованы в том, чтобы это происходило. Неонацисты уже высказались в том духе, что надо воспользоваться случаем и эту бытовую ксенофобию превратить в «осознанную расовую ненависть» к врагам. Но эти группы маленькие, я не думаю, что у них что-то особенно получится. Надо подождать хотя бы месяц и обобщить данные нашего мониторинга.

— Страх — наш защитник, он предупреждает нас об опасностях. Если мы пережили несчастье, потерю, или услышали о беде, произошедшей с кем-то другим, тем более о масштабном теракте — мы будем стремиться избегать подобных ситуаций в будущем, держаться подальше от всего, что может их вызвать, — говорит психолог-консультант Инна Соколовская. — Но часто этот защитный механизм работает избыточно, с запасом. И тогда мы начинаем бояться не только реальной угрозы, но и всего, что ее напоминает. Будем дуть на воду, обжегшись на молоке. И если теракт совершен (или предположительно совершен) людьми одной определенной национальности или религии — вероятнее всего, и другие, никак к террору не причастные представители этой национальности или религии могут после этого восприниматься как возможный источник угрозы. 

Предотвратить такое развитие событий в какой-то мере могут власти. Они должны предупредить о недопустимости подобных обобщений. Рассказать, что взрослый, ответственный, осознающий себя человек может регулировать свое эмоциональное состояние, работать со своим страхом, уточнять его «прицел». Подобная установка должна звучать с телеэкранов, транслироваться через социальные сети. Во время трагедии в «Крокусе» больше ста зрителей спас мальчик Ислам, мусульманин. Можно было подчеркнуть этот факт, многократно обратить внимание людей на необоснованность и несправедливость ксенофобии. 

Но как ожидать подобных действий от правительства, которое целенаправленно разжигает ненависть по национальному признаку уже более десяти лет… А теперь нам ещё и показали публичные пытки так, как будто ими похвастались. После такого фактического одобрения зверства — стоит ли удивляться, что люди подобное кровавое шоу восприняли как команду «можно» или даже «фас»?

— Все, кого государство будет считать своим врагом, могут быть избиты до невменяемого состояния — вот это, по-моему, главный месседж населению от власти. А по какому признаку завтра предложат определять врагов, не так уж важно. Главное — не задавать вопроса, не окажусь ли объявленным врагом я сам или кто-то из моих близких. 

Защитный механизм обобщения естественен, в нем нет ничего патологического, объясняет психолог: инфицированную рану обрезают до живой ткани, прежде чем зашивать — и так же действует наш мозг, обозначая все, что похоже на угрозу, как опасное — на всякий случай. И в результате ты начинаешь непроизвольно напрягаться, например, увидев людей в традиционной мусульманской одежде. Но у тебя же, помимо этих подсознательных врожденных программ, есть еще твой разум, твое человеческое сознание. И ты можешь понять, что подобные реакции избыточны, успокоить и поддержать себя, переключить внимание. Напоминать себе, что это только внутренняя программа, которой есть, что противопоставить, потому что избыточно защищать себя — не самая лучшая идея: на эту защиту может уйти слишком много сил, и могут пострадать невиновные, а мы сами можем лишиться важных возможностей, потому что они нам покажутся опасными. 

— Что делать, если мои близкие подвержены ксенофобии?

—  Прежде чем что-то делать, надо задать себе вопрос: в чем моя цель? Чего я хочу на самом деле? Я хочу избавить себя от болезненных для меня разговоров? Или я хочу спасти своих близких от тяжелого заблуждения, помочь им исправить ошибку? Если вам важно защитить себя, то так и стоит сказать: «Я с этим не согласен, я это слушать не готов, я подобные разговоры не поддерживаю. Если вы так считаете — это ваше право, считайте на здоровье, вы взрослые люди». В общем, нужно коротко и внятно объяснить, что вы не хотите участвовать в подобных разговорах и действительно больше их не поддерживать, оставляя за другими право думать так, как они выбирают для себя. Молчать или переводить тему. 

А если вы хотите помочь близкому человеку посмотреть на ситуацию по-другому, то важно осознавать: сейчас я не свою проблему решаю, я работаю на него. А на него стоит работать, если на это есть запрос. Иначе мы, что называется, причиняем добро, а это то же самое насилие, только в другой обертке. Поэтому прежде всего надо выяснить, открыт ли человек для диалога. Если он относительно спокоен, не кричит, не переходит на личности, реагирует на аргументы – диалог может быть осмысленным. Если же он слишком напряжен и эмоционален, пытается обвинять, высмеивать вас за несогласие, можно попробовать снизить градус дискуссии: «Я могу объяснить, почему я так считаю, но я не хочу заставлять тебя со мной соглашаться. Если ты готов со мной поговорить спокойно, без криков, без нападения друг на друга, просто изложить аргументы, я объясню свою точку зрения. Если нет — я к тебе не пристаю». Не получилось, собеседник не может выйти из роли атакующего танка — стоит ли тратить время и силы? Разве что если очень хочется выпустить пар, но что дальше будет с вашими отношениями? 

На мой взгляд, одно из лучших средств для развеивания ксенофобских настроений — это возможность посмотреть изнутри на жизнь людей другой культуры. Поэтому колоссальное значение имеют фильмы о людях другой национальности, другой религии.

Поначалу они могут вызывать отторжение у тех, кто подвержен ксенофобии. Но по мере того, как они видят, что это такие же люди, с теми же проблемами, с теми же слезами и радостями, они смогут заметить и то общее, что нас объединяет, и перестать фокусироваться на культурных различиях. Ведь ксенофобия основана на представлении о «другом» не как о живом человеке, а как о неодушевленной мишени, на которой написано «враг». А когда появляется возможность увидеть человека, тогда размывается это объектное отношение и можно надеяться на то, что какие-то ваши аргументы будут услышаны. 

Вот несколько фильмов, которые Инна Соколовская рекомендует для защиты от антиисламских настроений: «Watu Wote: Все мы» (2017), «1001 изобретение и библиотека тайн» (2010), «Меня зовут Кхан» (2010) и др.