В октябре этого года губернатор Вологодской области Георгий Филимонов заявил, что в столице региона появится памятник диктатору Иосифу Сталину. Мол, памятник попросили поставить жители города и стоять он будет около дома, в котором в свое время «отец народов» провел три года в ссылке. Власти Вологды считают, что «установка скульптуры именно на территории музея отвечает интересам исторического просвещения и задачам развития историко-культурного потенциала города Вологды». 

В ответ на это историк Иван Джуха написал открытое письмо, в котором предложил несколько альтернативных мест для памятника. Например, у дома писателя Шаламова, который в ГУЛАГе провел 20 лет. «НеМосква» поговорила с Иваном Джухой о том, зачем он решил написать это письмо и почему до сих пор не может ознакомиться с уголовным делом своего деда.

 — До Геленджика, где сейчас живу, я 35 лет прожил в Вологде. Поэтому считаю себя пожизненным вологжанином, и все, что происходит в Вологде, для меня интересно и важно. Я по образованию географ, геолог, но последние тридцать лет – уже больше историк. Есть такое выражение: география – это история в пространстве, а история – география по времени. А потому нет ничего удивительного в том, что географ стал историком. И вот уже много лет пребываю в двух качествах. Геология никуда не делась: ежегодно езжу в короткие геологические экспедиции. Параллельно в этих поездках реализовываю свои исторические задачи, главной из которых является проект «Греческий мартиролог. История греков в СССР в эпоху сталинизма». Первая моя историческая книга о греках вышла в 1993 году в «разгар» моей преподавательской и геологической деятельности. Кстати, издана книга в Вологде. В рамках проекта вышло восемь книг на русском языке. В Германии на немецком языке издана книга в соавторстве с немецкими историками Рурского университета. В этом году появилась большая публикация в Польше на польском языке. Весной будущего года в Греции выходит двухтомник на греческом языке «Граждане Греции в ГУЛАГе». Всего за 40 лет написано полтора десятка книг. Еще одна из них издана в Вологде – «Шаламовская география». Еще я автор идеи создания Мемориальной комнаты Варлама Шаламова на Колыме. 

Важная часть проекта «Греческий мартиролог», имеющего, конечно, антисталинскую направленность, – установка монументов и памятных знаков там, где я находил места массовых захоронений своих соплеменников. Так появились памятники в Краснодаре и Магадане, в местах компактного проживания греков, где прошли массовые репрессии против них: в Красной Поляне, Витязеве, Абинске, Кабардинке, Новороссийске, на Ставрополье. Недавно вместе с потомками репрессированных удалось поставить памятный знак на Тесницком полигоне близ Тулы, где в 1938 году, во время греческой операции НКВД расстреляли около 20 греков. Планирую установить памятный знак в Сандармохе.

— А как вы узнали про своих репрессированных родственников?

— По малолетству я не задавался вопросами о репрессированных родственниках. Моя детская голова не испытывала дискомфорта оттого, что вслух говорили только об одном деде. Маминого отца, деда Никифора, мы всегда поминали как героя. Он погиб в первые месяцы войны в 1941 году. А о деде Иване громко никогда не говорили. Портрет деда Никифора висел в доме, а фотографии деда Ивана не было. Взрослея, я стал задаваться вопросом: а что с ним, где он? Постепенно картина родовой трагедии стала проясняться. 

У прабабушки Федоры было четырнадцать детей. В 1930 году раскулачили семью ее старшей дочери Софии. Ее выслали в Сибирь. В 1933 г. в результате созданного Сталиным голода, умерла жена деда Ивана, Христина Мавроди. А в декабре 37-го, как только стартовала греческая операция НКВД, арестовали троих сыновей прабабушки Федоры – Ивана, Андрея и Алексея. Деда Ивана и Андрея расстреляли (о чем узнали десятилетия спустя), младшего Алексея отправили на Колыму. Он вернулся через 11 лет. Дед Алекси пробил стену молчания вокруг случившегося в 1937 году. Мой отец часто разговаривал с ним на эту тему. Они говорили на греческом языке. Не раз до моего слуха доносилось слово «пиран», т. е. взяли. Это слово из народного лексикона, чекисты выражались по-своему – «изъяли». Почти тридцать лет о деде Иване и Андрее не было никаких сведений. Сначала власти врали, что он отправлен в лагерь, якобы без права переписки. Это тоже была ложь, поскольку даже у осужденных по 58-й статье имелось право на переписку. Затем при Хрущеве, прислали ложное свидетельство о смерти в лагере от какой-то болезни. При Брежневе, как известно, репрессий в 30-е годы не было, а только искривления линии партии, поэтому никаких новых сведений отец не узнал. И только при ненавистном для сталинистов Горбачеве наша семья получила правдивое свидетельство о смерти деда. «Причина смерти – расстрел». 

Уже живя в Вологде, куда я приехал после учебы в Москве и занялся историей своего народа, мне удалось найти все документы, в том числе и протокол и приказ о расстреле деда за подписью Ежова. (18 лет назад, когда снимали фильм по моей книге, я встречался с его дочерью). В центральном архиве ФСБ я скопировал все 133 протокола по греческой линии. Так были установлены поименно все арестованные в греческую операцию греки. И это число – 13 с половиною тысяч. 11 тысяч из них расстреляли.

Только в моем родном селе в Донбассе за два с половиной месяца арестовали 164 человека, из которых 158 – расстреляли. Поэтому да, «пиран» в каждом доме.

— Что вас больше всего поразило в истории ваших родственников?

— Когда начал заниматься темой, то не делал упор на свою родословную. Проект «Греческий мартиролог» – о греческом народе СССР. Сотни архивно-следственных дел, хранящиеся в региональных управлениях ФСБ, лагерные дела из архивов Магадана, Норильска, Воркуты, Красноярска, Ростова, Краснодара, Одессы, Казахстана позволили узнать почти все о катастрофе, постигшую греков при Сталине. Но мне не хватило смелости ознакомиться с делом родного деда. К встрече с ним я не готов, и, думаю, никогда не буду готов. Главной причиной было то, что я должен был показать эти документы отцу. Я не сомневался, что знакомство с ними не добавят отцу драгоценные недели на склоне жизни, а, скорее, отнимут их. Это и заставило меня отказаться от идеи знакомиться с материалами о родном мне человеке. НКВД была серьезная контора: фотографии анфас, в профиль, отпечатки пальцев до расстрела и после. Как бы отреагировал на это мой отец, оставшийся сиротой в семь лет с двумя младшими братьями? Изучать дела расстрелянных, умерших в лагерях, с каждым годом все тяжелее. К этому невозможно привыкнуть даже исследователю. Не могу подходить к этому технически. Каждое новое дело – новый стресс. 

— Вы, автор книги о Шаламове, написали открытое письмо губернатору Вологодской области, который решил поставить памятник Сталину на родине великого писателя, по сталинскому произволу проведшем в лагерях почти двадцать лет. Не боитесь, ведь время сейчас такое, могут оказывать давление?

— В первый раз на меня оказывали давление, когда мне было 27 лет. Тогда на лекциях в политехническом институте я цитировал студентам выдержки из «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына, называя его великим русским писателем. За это тогда давали шесть лет тюрьмы. Тогда по молодости и, наверное, по глупости я не боялся. После доноса меня вызвали на «беседу». Она прохода в закрытой для многих церкви Иоанна Предтечи. Это была явка КГБ. Впрочем, гебисты тогда далеко не пошли. Поскольку книгу Солженицына не нашли, они занялись мелким шантажом – третировали меня аспирантурой в Москве, куда я собирался поступать. 

За пятьдесят лет наша страна испытала несколько идеологических кульбитов. Вчерашние враги народа стали ее друзьями, запрещенных писателей стали изучать в школе, правы оказались противники войны в Афганистане и т. д. 

Что касается открытого письма, то меня уже можно считать рецидивистом по этой части. В свое время я написал открытое письмо министру юстиции Греции. На встрече министров Евросоюза в Таллине, которое совпало с Днем памяти жертв нацизма и коммунизма, греческий министр оказался единственным, кто не поехал для возложения цветов к монументу. Так вот, письмо заканчивалось словами: примите мои заверения в глубоком к вам неуважении. А с вологодским губернатором разберутся и без меня. Время скоротечно. Такое в нашей истории же был. Пройдет и это.

— А как родилась идея и книги о Шаламове, и его мемориальной комнаты?

—  Начну издалека. В 1974 году я впервые побывал на Колыме в составе геологической экспедиции МГУ. Тогда я работал на разведке россыпного золота на притоках реки Дебин. Река Дебин – приток реки Колымы. В 2003 году я вновь оказался в тех местах. В поселке Дебин, именовавшемся прежде Левым Берегом, я познакомился с главврачом больницы Георгием Гончаровым. Узнав, что я из Вологды, он повел меня в только что открытую им мемориальную комнату Шаламова. Георгий Борисович собрал в ней всевозможные лагерные артефакты, изданные книги Шаламова, копии различных документов о работе в этой больнице – а раньше она была Центральной лагерной больницей – заключенного Шаламова.  

Георгий Борисович тогда  спросил меня, мол, почему бы вологжанам не установить на здании больницы мемориальную доску о своем великом земляке. Ведь в Вологде он появился на свет, а здесь он родился во второй раз! В больницу он поступил доходягой и умер бы, если бы не случай… И он рассказал мне, как действительно случайно Варлам Тихонович Шаламов оказался на курсах фельдшеров, а затем уже и работал фельдшером. Что и спасло ему жизнь.

Вернувшись в Вологду, я передал это предложение мэру города. Чтобы это был дар города Вологды поселку Дебин. Мэр поддержал идею, но занятость ли другими делами, или еще что-то помешало исполнить миссию. На Колыме с тех пор я бываю ежегодно и всякий раз посещаю Дебин. И всякий раз Гончаров напоминал мне о мемориальной доске.

Так продолжалось десять лет. Когда же в 2012 году я принял решение поменять место жительства и покинуть Вологду, то понял, что не могу сделать это, пока не появится мемориальная доска. Другими словами,  задача из городской стала моей личной. 

Я собрал друзей, мы «скинулись», даже небольшую сумму собрали по подписным листам. И полетели на Колыму. На церемонии установки доски в Дебине собрался едва ли не весь поселок. А еще через три года вышла  книга «Шаламовская география». Материалом для нее послужили мои поездки по всем колымским местам Шаламова, то есть по бывшим лагерям. А Шаламов побывал во многих. 

Потом родилась идея переделать мемориальную комнату. Она посещается всеми, кто путешествует по Колымской трассе. Но состояние Комнаты явно не соответствовало уровню того, кому она посвящена. Необходимая сумма вновь быстро была собрана по подписным листам. Причем я просил жертвовать по одной тысяче рублей, чтобы как можно больше людей смогли принять участие в этом проекте. Большую помощь оказал наследник Шаламова Александр Ригосик. Он прислал в Дебин десятки книг Шаламова на иностранных языках.  Обновленную Комнату торжественно открыли 14 августа 2023 года. И ее тут же закрыли, три недели спустя. 

— Почему?

Это цепь случайностей и глупостей. Не хочу даже говорить об этом. В августе этого года я вновь был на Колыме, встретился с министром культуры Магаданской области, главой Ягоднинского района. Глава выделила новую комнату – в райцентре, не в больнице. В марте 2025 года  я лечу туда и все восстановлю.  

— Как вы думаете, почему фигура Сталина становится все более и более популярна?

— Мой ответ банален: мы не усвоили исторические уроки. Когда в конце 80-х годов толстые журналы анонсировали публикации ранее запрещенных произведений, в том числе Шаламова и Солженицына, число выписавших эти журналы резко возросло. Затем пошли отдельные издания тех же «отщепенцев» и «очернителей» советской (читай – сталинской) действительности. Расхватывали любую ранее запрещенную литературу – на серой бумаге, при плохой полиграфии. Такова была тяга к правде. Однако многим хватило одного глотка свободы. Кислорода оказалось так много, что стало тяжело дышать от его избытка, как раньше было тяжело от его недостатка. Книги и журналы с историей нашей страны – не той, которую нам вдалбливала «История КПСС», – не были прочитаны людьми. А если прочитаны, то не прочувствованы. Сталин так и остался во многих мозгах мудрым правителем и победителем в войне, спасителем страны, уничтожавшим исключительно врагов народа. Таким его рисовали в кино отечественные мифотворцы. А если и были пострадавшие невинные люди, так это Ежов с Берией…

Эти мифы поддерживаются и укрепляются и сегодня. И губернатор Филимонов вносит свой посильный вклад в сталинское мифотворчество. 

Несколько лет назад, когда отмечалось столетие ЧК-НКВД-КГБ-ФСБ, власти вообще договорились до того, что репрессии в сталинскую эпоху отчасти были оправданы. С властью все понятно, но остается вопрос: почему люди не хотят знать правду? Опубликованы тысячи документов, из которых становится очевидной поистине грандиозная роль лично Сталина в разворачивании репрессий. Рассекречены так называемые сталинские расстрельные списки с его подписью под приговорами десяткам тысяч советских граждан. Любой, желающий узнать правду о репрессиях, а не питаться мифами, может это сделать. Но в том-то и дело, что многие не хотят знать правды. Это и есть самая большая опасность. Потому что, как говорил Платон «Охлос порождает тиранию». 

Вопрос о том, были ли совершены преступления или не были, был ли Сталин палачом или не был — это уже давно вопрос не исторический. Это вопрос морали. Каждый должен ответить для себя: хорошо ли убивать одних, чтобы другим жилось хорошо. Это и есть та линия, которая разделяет сторонников и противников сталинизма. Я верю в большие проценты поддерживающих возрождение сталинизма и установку памятников. Не хочу называть этих людей аморальными, но что-то охлократическое в этом есть. Парадокс в том, что, если во времена Платона охлос был лишен политических прав, сегодня власть опирается именно на эту категорию. 

На эту тему у меня есть рассказ. О том, как мальчик Ваня в 1938 году после ареста своего деда поехал в Москву и встретился со Сталиным. Иосиф Виссарионыч тепло принял его. Ваня рассказал вождю, что его дедушка работал в колхозе простым возчиком, возил камень из каменоломни. Но его арестовали. Ваня пытался убедить Сталина, что дедушка ни в чем не виноват, что он всегда честно работал. Сталин ответил ему: понимаешь, наши органы никогда не ошибаются, значит, что-то было. Ваня возражает: ну как же не ошибаются, если, вот арестовали человека ни за что? Дедушка и на митинги ходил с красным флагом, а однажды даже с вашим портретом. Ты пойми, говорит вождь, даже если органы и ошиблись, то не со зла. Есть такое выражение, Ваня: лес рубят, щепки летят. Ведь вокруг столько врагов у нас, они мешают нам построить самое лучшее государство, в котором все будут счастливы. Когда мы его построим, твой папа, и ты,  твои брат с сестрой будете бесплатно учиться в школе. Ты будешь бесплатно ездить в пионерские лагеря, бесплатно получишь высшее образование. А затем получишь бесплатную квартиру и хорошую работу. Не то, что твои сверстники на Западе. Ты будешь жить в коммунистическом раю. Но прежде нам необходимо избавиться от всех, кто нам мешает, от всех врагов народа. На это Ваня ему сказал следующее: спасибо, дорогой Иосиф Виссарионович. Пусть все, о чем вы сказали, будет платным, пусть я не буду ездить в пионерские лагеря и учиться в лучшем университете. Пусть у меня не будет бесплатной квартиры, если для всего этого надо расстрелять моего дедушку Ивана. Отпустите его! 

— Да, многие так и говорят, когда говорят даже о своих репрессированных, высланных родственников. Мол, просто же сослали, не расстреляли.

— Ну да. «Спасибо, что не расстреляли». Как в старом анекдоте про доброту Ленина, который погладил мальчика по голове. А ведь мог и бритвой полоснуть… Что здесь комментировать? 

— Вы же общаетесь со студентами? Кем они сейчас считают Сталина?

— Когда я преподавал в институте и одновременно был политическим деятелем местного разлива, то не требовал от студентов идеологической лояльности. Никогда ничего не навязывал и не спрашивал своих студентов, каких они взглядов. Студент – взрослый человек, он сам способен избрать свой путь. Самыми активными, кстати, были студенты не естественно-географического факультета, где я преподавал, а исторического. С некоторыми своими студентами дружу по сей день. Езжу с ними в минералогические экспедиции. Допускаю, что не все они разделяют мои политические взгляды. Но я давно не политик, а потому это не мешает нам общаться и любить путешествия. 

Когда я начал заниматься политикой, то думал, что удастся перевернуть мир. С товарищами по борьбе против всевластной КПСС стал организатором в Вологде первой демократической оппозиции. Никто из нас не ставил задачу стать депутатом, мы просто хотели разбудить население, занимались, можно сказать, политическим просвещением. Потом поняли, я, во всяком случае, что эта ноша оказалась непосильной. Что надо брать задачу по плечу. Таковой оказалась задача по декоммунизации в рамках отдельно взятой семьи. Я был октябренком, пионером, комсомольцем и не стал членом партии. Старшая дочь была октябренком, пионеркой, но не стала комсомолкой. Средняя была октябренком, но не стала пионеркой. А младшая, не испытала и октябрятского счастья. Вот это мне оказалось по плечу. 

— Вы упомянули про своих детей. Как вы считаете, с какого возраста с детьми надо говорить о репрессиях?

— Как только они начинают интересоваться историей. Когда начинают осознавать место своей страны в истории. Я старался воспитывать и своих детей, и своих внуков в контексте всемирной истории. Конечно, ближе всего нам история своей страны. Но чтобы не возникло ложнопатриотической «распальцовки», дескать, мы самые крутые, «можем повторить!» и все такое прочее, необходимо знать историю не только своей страны, а и своих соседей. Но обязательно – правдивую историю своей страны: со всеми победами и всеми репрессиями. 

Правда не может быть оскорбительной. 

— В России есть закон о сохранении памяти жертв политических репрессий, но мы видим, как памятники уничтожают. Как вы думаете, почему? 

— Столкнулись два кардинально противоположных процесса: декларируемый – о сохранении памяти жертв сталинских репрессий и, идущий тихой сапой процесс реабилитации сталинизма. Побеждает второй. Уничтожен «Мемориал, закрыт Государственный музей ГУЛАГа, оскверняются памятники жертвам репрессий (и никто за это не несет наказания), запрещены чтения у Соловецкого камня на Лубянке… Побеждает второй. Не уверен, что временно…

Но совершенно точно что-то пошло не так.

— Вдогонку ко всему, что происходит в стране. Отменяются справки о реабилитации, мол, был все-таки врагом государства. К чему это может привести?

— Не думаю, что это к чему-то приведет. Откуда пошло? К какой-то одной фамилии из многомиллионного Мемориальского списка жертв сталинизма-большевизма придрались. Что-то нашли, связанное с немцами. Власти просто нужно было найти какую-то зацепку для закрытия «Мемориала». Но ведь невозможно отменить реабилитацию миллионов граждан СССР, включая, например, реабилитацию Сергея Павловича Королева или генерала Горбатова. Невозможно даже отменить реабилитацию Ежова и Берия, что означало бы оставление в силе обвинений в том, что они были то ли английскими, то ли немецкими, то ли японскими шпионами. До такой степени маразм не дойдет. 

— Сейчас сравнивают нынешнее время со временами Сталина, Брежнева. Вы бы с какими периодами нашей истории сравнили?

— Нынешнее время имеет черты и сталинизма, и брежневизма. Сейчас государство борется с печатным словом, а это мы уже проходили во времена Брежнева. Тогда ловили тех, кто не ту книгу читает, кто рассказывает анекдоты. А во времена, когда КГБ руководил Андропов, травили писателей. Одних насильственно выслали из СССР, как Солженицына, другие сами уехали.

 Как абсолютный пример абсурда: нежелательной в СССР стала книга боевого офицера, участника сталинградской битвы Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», удостоенной сталинской премии. Она была изъята из открытого доступа в библиотеках и спрятана в спецхранах. Сегодня мы видим то же самое. Плохи дела у того, кто борется с книгой…