Марина Александра — гитаристка-виртуоз. Родилась и выросла в Харькове, эмигрировала в США. Участница и победительница многочисленных конкурсов исполнительского мастерства, дает сольные концерты, записывает альбомы, преподает, популяризирует классическую музыку. В 2013 году Марина делилась секретами мастерства на конференции TEDs Talks. После 24 февраля 2022-го она основала волонтерскую организацию Charlotte for Ukraine.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Марина, я приехала из Украины почти тридцать лет назад. Я жила в Харькове, то есть это восточная часть Украины. Я музыкант по профессии, этим и занимаюсь. Я концертирующий музыкант, даю концерты, преподаю.

Как ваша жизнь изменилась после 24 февраля 22 года?

— Наверное, не только моя жизнь изменилась. Знаете, в Америке 11 сентября — очень серьезная дата для всех американцев. И в тот день все проснулись ньюйоркцами, все перенесли на себя эту трагедию. Люди очень сочувствовали ньюйоркцами. Наверное, точно такое же отношение было и 24 февраля. Наверное, 70 процентов мира проснулось украинцами. Не считая, конечно, Китай, Северную Корею, Мексику и другие страны. Для нас это было ночью, кажется, около 11 часов ночи. Мы с мужем сидели и смотрели какой-то фильм, и тут наш младший сын забегает и говорит: «Мама, папа, началась война в Украине». У нас был полный шок несмотря на то, что мы слушали американские новости, в которых в течение месяца четко говорили о том, что война будет. Было очень много разговоров между нами и нашими одноклассниками, которым мы звонили в Украину, и никто из них не был готов к тому, что будет война. Все отрицали эту мысль. Я помню, что когда услышала выступление Путина за день до нападения на Украину, я позвонила своей двоюродной сестре, которую тоже зовут Марина, и сказала ей: «Марина, по-моему, у вас будет война, и она будет прямо совсем скоро, такое ощущение, что через пару часов или завтра». Она мне сказала: «Да ну, Маринка, не слушай новости, это все ерунда, все будет нормально, мы все настроены положительно». То есть, когда это произошло, был шок, потому что мы поколение, выросшее на фильмах о войне с Германией. Мы все были убеждены, что такое никогда не повторится. Моя мама мне даже сказала после того, как началась война в Украине, что просто не представляла, что она, будучи послевоенным поколением, еще когда-нибудь застанет войну в Европе. На следующий же день в нашем городе Шарлотте тысячи людей пришли в центр города, собрались на площади, и среди этих людей было очень много не украинцев: и белорусы, и россияне, были мои ученики — кто-то из Мексики, кто-то турецкого происхождения. То есть людям была очень близка эта боль, они все были в шоке, все сплотились и все плакали. Я сама по себе достаточно оптимистична, не люблю плакать и думать о плохом. Я предпочитаю принимать решения, которые помогут решить проблему. И я помню, что мы стоим в центре города на этой площади, и мои ученики из Мексики плачут. Моя подруга привела с собой пожилого отца, мужа, своих троих детей, ее дети стоят плачут. Они принесли рисунки «Мир в Украине», «Нет войне». Это было что-то невероятное. Мы не ожидали такой реакции, потому что считали, что это наша боль — людей, выросших в Украине. Этот день изменил, наверное, весь мир, и этот день никто никогда не забудет.

Что было для вас самым страшным впечатлением за эти год и восемь месяцев?

— Когда я разговаривала с беженцами, я задавала им этот вопрос, и все говорили, что самым страшным для них был первый день войны. Матери говорили мне: «Мой ребенок заснул в мирное время, а я должна разбудить его в пять утра и сказать, что у нас война. А как это объяснить ребенку?» Действительно, как это объяснить пятилетнему ребенку? Как это объяснить ребенку, изучавшему в школе Великую Отечественную войну и то, как мы победили нацизм, как мы победили Гитлера и вообще: «Never again» — никогда больше? Для этих людей это был самый страшный момент. Для меня как человека, которого этот ужас не коснулся напрямую, наверное, это была Буча. Когда весь мир об этом узнал, я просто не могла поверить. Я очень много задавала вопросов, и многих украинцев, эмигрировавших сюда недавно или после войны, этот вопрос раздражал, потому что для них все было однозначно: Буча — это ужас, россияне совершили огромное зло, насилие, убийства. А я просто не могла чисто по-человечески понять, как такое могло произойти, поэтому задавала много вопросов, уточняла детали. Мне это казалось непонятным: как такое вообще могло произойти, что должны были сказать российским солдатам, чтобы они смогли такое совершить с другими людьми? Как можно было это оправдать? Я помню, что для меня последней точкой стал разговор с военным священником, молдаванином. Его взгляд был непредвзятым, потому что он не был украинцем или россиянином. Он сказал: «Марина, Буча — это реальный ужас». Он со своей миссионерской группой оплачивал операции женщинам и молодым девушкам по восстановлению органов, которые были разорваны из-за насилия, причиненного российскими солдатами. Когда я об этом услышала, то все, вопросов у меня больше не было. Я поняла, что это самое ужасное, что могло произойти, потому что это уже точка невозврата. До войны у нас шли разговоры о каком-то теоретическом братстве, но в самой Украине тема этого братство сошла на ноль уже после 2014 года. Так как я не была активным участником этих действий, то мне по-прежнему казалось, что нас объединяет очень многое. Казалось, что много русских писателей жило в Украине, и много украинских писателей жило в России, много украинцев до сих пор проживают в России. Но после этой жестокости и насилия, мне кажется, должно пройти очень-очень много лет, чтобы украинцы начали воспринимать россиян как людей, с которыми можно будет о чем-то договориться или сидеть за одним столом и общаться. Опять-таки, я имею в виду россиян, которые поддерживают войну и которые совершали на территории Украины совершенно непостижимые жестокости.

Как украинские эмигранты в США помогают беженцам?

— Я не могу сказать абсолютно за каждого человека, но мне кажется, что в большинстве помогают все как могут. Те, у кого родственники — естественно, помогают своим родственникам. Практически все стараются помогать ВСУ. Наша организация фокусируется на гуманитарной помощи: то есть теплая одежда, если нужен какому-то ребенку для обучения в онлайн школе лэптоп, мы покупаем лэптоп. Если госпиталю нужны какие-то лекарства или военным, находящимся на реабилитации в госпиталях, нужны, например, футболки, спортивная одежда, мы посылаем и их, вплоть до зубных щеток, зубной пасты и бритв. Волонтерское движение обычно реагирует быстрее, по сравнению с большими государственными машинами. Даже у американской помощи очень много бюрократии. Волонтеры же реагируют очень быстро: мы собираем деньги, находим организации, которым эта помощь необходима и стараемся очень быстро им помогать, закупать вещи или продукты в Польше, и перевозим их через границу.

Сколько беженцев из Украины после начала полномасштабной войны оказалось в США? В каком положении они находятся?

— Сейчас в Америке больше миллиона украинских беженцев. Конкретно по нашему городу очень тяжело сказать статистику, но я возьму на себя смелость и скажу, что, наверное, тысячи две семей приехало в наш город. Это люди, которые бегут от войны, у всех у них, конечно же, беда и горе. Эти совсем не та эмиграция, через которую прошла я. Моя эмиграция была осознанной, мы приняли решение, подготовились как могли и приехали сюда. Америка стала моей новой родиной. Но у людей, бегущих от войны, совсем другая эмиграция. Это люди, которые бегут для того, чтобы сохранить себе жизнь, чтобы просто иметь право на существование. Поэтому, конечно, этим людям нужно намного больше помощи, чем мне, когда я сюда приехала. И мы стараемся, самоорганизовываемся. Я и мои знакомые, которых я встретила 24 февраля на первом митинге, решили продолжать проводить митинги и помогать людям, приехавшим сюда. Несмотря на то, что в Америке есть агентства по беженцам, гранты от государства, все они поначалу были в ступоре.

Как вы считаете, миллионы беженцев из Украины вернутся домой после окончания войны? Как это отразится на украинском обществе?

— Я встречала людей, которым очень понравилась Америка, которые восхищены тем, как их здесь приняли, и эти люди не против построить свое будущее здесь. Я также встречала людей, которые каждый день плачут и мечтают о том дне, когда вернутся в Украину — они себя совсем не видят в Америке. Также я встречала людей, которые спокойно находятся в Америке, но только потому, что идет война, и они ждут, когда она закончится, чтобы продолжить свою жизнь в Украине. То есть три основных ощущения: люди, которые хотят здесь остаться, люди, которые здесь живут, так как идут активные боевые действия в Украине, и люди, которые хотят вернуться, и каждый день только об этом мечтают и думают. Несмотря на тот ужас, который сейчас творится в Украине, мне почему-то хочется надеяться, что это изменит украинское общество к лучшему, потому что люди, которые пожили за границей и увидели ценности других культур, наверное, возьмут с собой самое лучшее из того, что увидели. Люди же обычно хотят запоминать хорошее и забывать плохое. Может быть, это поможет им построить другую Украину. Я не хочу сказать, что довоенная Украина была плохой. Из того, что мне рассказывают беженцы, я понимаю, что они очень любили свою Украину, им все очень нравилось. Это была красивая страна, у людей была возможность вести бизнес, у них были дома, были машины, дети ходили в хорошие школы. Но мне кажется, что люди, пожив за границей, вернутся с большим желанием построить еще более прекрасное будущее для своих детей.

Какова роль артистов, музыкантов, в целом — людей искусства — в поддержке Украины?

— Это наш долг — быть рупором людей, у которых нет голоса. На мой взгляд, музыканты и художники, которые не говорят о том, что сейчас происходит — это люди, которые предали свои ценности и предали, конечно, свой народ. Я посчитала, что моя задача как музыканта — проводить благотворительные концерты, чтобы собирать деньги, чтобы говорить об этом, потому что каждый свой концерт я начинаю с того, что говорю: «Моя жизнь и жизнь сорока четырех миллионов украинцев изменилась 24 февраля». Я считаю, что это долг каждого и украинца, и не украинца — любого человека искусства — прежде всего говорить о проблемах в обществе, а война — это даже не проблема, а ужас. Они обязаны об этом ужасе говорить, они обязаны помогать Украине всем, чем могут: материально или держать эту тему на повестке дня, чтобы об Украине не забыли.

Сейчас многие люди творческих профессий в Украине пошли защищать свою страну с оружием в руках. Как думаете, как это отразится на будущем украинской культуры?

— Во-первых, я надеюсь, что не все деятели культуры пошли на фронт, потому что у любой нации должен существовать культурный фонд, который нельзя терять. Я очень надеюсь, что украинский культурный фонд будет сохранен. Сейчас очень многие украинские группы ездят по миру и собирают деньги на помощь Украине — это их долг — и выходят на мировую арену. Вообще, наверное, начиная с 2014 года на украинскую эстраду и рок-музыку стали обращать внимание, потому что это реально сильные группы с очень хорошими композиторами и певцами. Да, несмотря на то, что война принесла очень много горя, она также помогла украинцам объединиться и, наверное, возродиться, дала сильный толчок украинской музыке, культуре.

Есть ли среди обычных американцев те, кто против военной помощи Украине?

— Как и украинцы, и россияне, американцы — это не монолитный народ. Есть американцы, которые полностью поддерживают Украину, и готовы сами лично жертвовать, они приходят к нам на митинги, являются нашими волонтерами, помогают перевозить мебель для новоприбывших украинцев, дают бесплатно уроки английского языка. А есть американцы, которые думают прежде всего о своей финансовой ситуации и том, как война в Украине может отразиться на этой ситуации. Если оперировать только цифрами, то помощь, которую Америка предоставляет Украине, не составляет даже 1% от её бюджета. То есть нельзя сказать, что каждый американец ощущает на своем кармане эту помощь. Мне кажется, что это разговоры, политика, используемая для управления голосующими избирателями. Да, есть такие движения в республиканской партии, в которой всегда идет концентрация прежде всего на Америке: «Америка прежде всего, и давайте не будем говорить о том, что происходит в Европе». Можно ли их за это критиковать? Наверное нет, потому что они американцы, и у них должно преобладать, как и у всех стран, чувство самосохранения, своя рубаха ближе к телу и вот это всё. Можем ли мы их осуждать по-человечески? Наверное да, потому что идет война, убивают людей, погибают семьи, дети видят все эти ужасы, и психически им будет тяжело восстановиться. Чисто по-человечески мы все, вне зависимости от того, в какой стране мы живем, обязаны помогать Украине, потому что это не война между Украиной и Россией, это война между добром и злом. Такой страной могла оказаться любая другая, но по стечению обстоятельств это стала Украина. Мне кажется, что позиция мира должна быть очень четкой — мир обязан помогать Украине для того, чтобы доказать, что он выступает за демократические ценности, что для него это важно. И очень печально, что Америка как основной донор немножечко запаздывает со своей помощью. Те же системы «Пэтриот», о которых просили с первых дней украинские государственные деятели, включая Зеленского, поступили в Украину довольно поздно, когда весь Мариуполь был уже уничтожен, погибли тысячи и тысячи людей. Они потеряли свою жизнь ни за что. Все могло быть иначе, если бы американское правительство послало нам, украинцам, помощь намного раньше и в большем количестве.

Как продолжительная эмиграция влияет на национальную идентичность?

— Это очень интересный вопрос. Когда мы приехали в Америку, что такое Украина не знал никто. Но потом начались политические процессы, связанные с Зеленским и Трампом, и все вдруг заговорили про Украину. Вот тогда мы наконец-то смогли всем говорить, что мы из Украины. Когда мы в первый раз после нашей эмиграции поехали в Украину — это был 2003 год — мы поняли, что тут мы уже вроде бы не украинцы, а американцы. Потому что самосознание, конечно, зависит от окружения. Наши же украинские друзья начали нас воспринимать как американцев, потому что у нас появились другие взгляды на очень многие вещи: толерантность, что такое правильно, что такое неправильно. У нас появилось очень много разногласий, и мы поняли, что американизировались больше, чем думали. Но для американцев мы, конечно, по-прежнему являемся эмигрантами, потому что у нас есть акцент, и несмотря на то, как долго мы будем тут жить, мы будем эмигрантами. Но в этом нет ничего плохого: в Америке у каждого человека есть право celebrate — у каждого человека есть право ощущать и говорить о себе в таком ракурсе, в каком он хочет. У вас есть право объявить себя украинцем, если вы этого желаете, вы можете сказать: «Нет, я украинский еврей». Многие люди задают вопрос: «Подождите, так вы ходите в синагогу?» — «Нет, я не хожу в синагогу, я не верующий человек» — «А как же вы можете себя объявить евреем, не будучи иудеем?» «Очень просто — это наследственность, это просто моя ДНК». Этот постоянный процесс, то, как вы себя самоидентифицируете в зависимости от событий и местонахождения, очень эластичен.

Кто виноват в этой войне?

— Самый простой и примитивный ответ: прежде всего я виню Путина. Но ещё я виню все его окружение, я виню всех пропагандистов, которые зомбируют российский народ, я виню российский народ за то, что он 20 лет не занимал активную позицию, я виню наше мировое сообщество за то, что мы вырастили этого монстра — Путина. Все видели, к чему это идет, но с ним продолжали торговлю, с ним продолжали отношения. В общем, все мы виноваты в том, что не реагировали на это тогда, когда можно было что-то изменить — 20 или 23 года назад. Кто за это будет отвечать? Я думаю, что прежде всего будут отвечать россияне, поддерживающие войну, по-прежнему находящиеся на российской территории. Жалко ли мне их? Да, мне их жалко, потому что если просто посмотреть на то, что произошло с немцами после войны — это настоящее горе. Им пришлось очень много лет извиняться перед всем миром. Если взять конкретную маленькую зарисовку из моей жизни: когда моему младшему сыну было 3 года, я с ним ходила на детские площадки и, естественно, заводила разговор с мамочками. Одна из женщин, которых я встретила, была немкой из западной Германии. Естественно, она спросила, откуда я. Я ей сказала, что я из Украины, что многие мои родственники погибли в Холокосте, и она начала страшно извиняться. Она сказала, что это ужасное горе для немецкого народа, то, что произошло во имя, как сейчас говорят, фейковых ценностей, во имя расы, во имя возрождения немецкой нации. То есть она не воевала, ее родители не воевали — воевали ее дедушки — а она извинялась передо мной на американской детской площадке. Было ли мне ее жалко? Да, мне было жалко, что она должна извиняться за то, чего она не делала.

Изменилось ли ваше отношение к россиянам после 24 февраля 22 года?

— У меня есть много российских друзей-музыкантов, у которых была возможность просто написать мне и сказать: «Марина — это горе, это ужасно, я не могу поверить в то, что моя страна сейчас делает на территории Украины». Этих слов не прозвучало от очень многих. Конечно, мое отношение изменилось к этим людям, потому что, как мы знаем, иногда молчание может быть очень громким. Молчание воспринимается как знак согласия. Мои отношения с русскими в США складываются абсолютно нормально, потому что эти люди не являются причиной войны в Украине. Эти люди, как и многие из нас, не выбирают страну, в которой мы рождаемся. И если эти люди сделали выбор, покинули эту страну, то для меня эти люди не виновны в том, что происходит сейчас в Украине. Особенно, если эти люди выражают свою четкую политическую позицию, если они донатят Украине, если они поддерживают волонтерское движение в нашем городе, помогают беженцам. К этим людям у меня наоборот — только уважение. Потому что этим людям правда тяжело называть себя россиянами, показывать где-то свой паспорт и отвечать на вопросы: «Откуда вы?». Им приходится говорить: «Я из России». Это клеймо. Мне жалко этих людей, и если они поддерживают Украину, то мое отношение к ним не изменяется, а только появляется больше уважения.

Чего вы боитесь?

— Я боюсь, что мир устанет от нашей войны и не будет помогать, что этот конфликт… Нет, это не конфликт — война может длиться очень многие годы, стать войной на истощение. Это, наверное, самое страшное, но я уверена, что Украина победит, ведь на стороне Украины добро, на нее напали, а Украина ни на кого не нападала. Да, для меня это самое страшное: что мир забудет о нас и своими силами нам будет тяжело побеждать Россию.

О чем вы мечтаете?

— Я, как многие, наверное, мечтаю о мире. Это звучит настолько по-бытовому: когда я росла, все говорили о мире, о том, как важен мир. Моя бабушка, прошедшая войну, была эвакуирована в Сибирь и работала на военном заводе в 16 лет. Она всегда во время всех тостов добавляла: «Главное, чтобы был мир». Я помню, всегда думала: «Ну, бабушка, хватит. Мир, мир, понятно, что мир, а как же иначе». И вдруг это становится пожеланием очень многих людей. Это нормально — хотеть мира, чтобы прожить свою жизнь и взять из нее все самое лучшее. Человек хочет заниматься творчеством — пусть занимается творчеством. Кто-то хочет родить четверых детей — вот шанс сделать это. Это право на мир должно быть основополагающим для каждого человека, и все имеют это право. Но у украинцев это право забрали. Мне бы хотелось, чтобы это право им вернули и чтобы все мировое сообщество объединилось вокруг этой цели.

Что бы вы сказали россиянам?

— Самый простой и упрощенный вариант: «Опомнитесь, что вы творите?» Но я понимаю, что даже если меня увидят россияне, то эта фраза никак не повлияет на людей, зомбированных телевизором. Все, что я могу выразить — это свое сожаление. Как я уже сказала, я понимаю, что их ожидает на мировом уровне. Можно только посочувствовать и пожалеть. Изменить менталитет людей, которые не хотят слышать, очень тяжело. Наверное, надо как Моисей, если верить Библии, который вывел евреев из Египта рабами, водил их по пустыне 40 лет для того, чтобы поколение рабов умерло, а новая иудейская нация уже образовала свою страну, и люди, которые эту страну основали, были уже с менталитетом свободных людей. Скорее всего, это должно произойти и с Россией — должно воспитаться поколение вне пропаганды, чтобы у России появилось будущее.

Что бы вы сказали украинцам?

— Дорогие украинцы, давайте объединяться, давайте не обращать внимания на какие-то шероховатости: кто на каком языке говорит, кто поет или не поет украинские песни, кто встает с утра и надевает вышиванку, а кто не надевает её. У нас сейчас один враг, и мы все должны объединиться. Я знаю, что большинство людей объединяются и верят в победу. Но мне бы хотелось еще раз сказать: ребята, давайте жить вместе, и вместе идти к одной цели. Нет человека, который больше или меньше украинец. Если мы все за одно дело — мы все украинцы. Мы объединились вокруг нашего президента, и мы идем к одной цели. Эта цель — мир в Украине.