Андрей Десницкий — историк, филолог, писатель. Авторитетный библеист. До войны работал в Институте востоковедения. Сразу после вторжения российской армии в Украину подписал письмо с требованием вывести войска с территории соседнего государства. Эмигрировал в Литву. Работал в Вильнюсском университете. Был уволен из-за статьи десятилетней давности об «аннексии Прибалтики». Считает, что идеология «русского мира» вырастает из старых славянофильских текстов об особом пути России, которые имеют корни в немецком романтизме. А имперская идея «Москва – Третий Рим» парадоксальным образом указывает на то, что Россия всегда стремилась быть частью Европы.

Расскажите о себе.

— Я Андрей Десницкий, в Москве занимался библейской филологией, работал в Институте востоковедения Академии Наук. Сейчас не очень понимаю, чем занимаюсь. Ищу новое место в жизни.

Как прошёл ваш день 24 февраля 2022 года?

— Мы были с женой в Ереване. Так совпало, что мы до этого хотели съездить туда, посмотреть на страну, жена к тому же хотела привиться «Пфайзером», и в тот день мы должны были возвращаться в Москву. Естественно, предшествующие несколько дней мы постоянно следили за новостями. Я проснулся первым в этот день, увидел в новостях то, что происходит, и дальше у нас было очень недоуменное состояние. Что нам делать дальше? Это какой-то абсурд. Наверное, мы из очень небольшого числа тех людей, которые 24 февраля вернулись в Москву. Была мысль: «А, может быть, не возвращаться, может, еще куда-то поехать», но с собой было всего 300 долларов наличными и российские карточки, которые очень скоро превратились в тыкву, поэтому это было бы ошибочным решением. Что интересно, мы должны были вечером лететь обратно, а на день мы заранее заказали экскурсию. Это была очень хорошая экскурсия, там был прекрасный экскурсовод — его звали Голустый. Он был довольно печален, а мы были просто в шоке. Я его спросил: «Голустый, а почему вас это беспокоит?» Он говорит: «Никто сюда больше из России не поедет». Я ему написал через пару дней: «Ну что, Голустый, поехали?» Он сказал: «Да уж». Это была очень странная экскурсия, она была хорошая, мы посмотрели остатки винодельни еще первобытных времен, монастыри, любовались видами и издалека горой Арарат. Конечно, подъехать было невозможно, она на турецкой территории. Одновременно с этим было ощущение, что мир, в котором мы живем, рухнул. Я нашел в интернете петицию, составленную научными сотрудниками и журналистами, и подписал ее, прекрасно понимая, что этим я сильно осложняю себе жизнь в Российской Федерации. Вечером мы улетели в Москву самолет, естественно, задержали — он облетал зону боевых действий. Еще было забавное в аэропорту. Как же улетать без армянского коньяка? Мы зашли в дьюти-фри, и девушка оттуда нам с удивлением сообщила, что за один рубль теперь дают в два раза меньше драмов, чем давали этим же утром. Она сказала: «Ну, ничего, это все ненадолго, очень скоро все наладится и будет как прежде». Она думала так, а мы прекрасно понимали, что уже ничего не наладится.

Стала ли война неожиданностью?

— Конечно, это был шок, но я не скажу, что это была неожиданность, потому что было понятно, что к этому идет, после заседания Совбеза 22 февраля. Нужно было быть очень наивным человеком, чтобы не понимать того, что произойдет. Для меня рубежной новостью, после которой я понял, что будет, стало сообщение о разворачивании полевого госпиталя на границе с Украиной. То есть до этого были еще какие-то шансы, что это демонстрация, что это учение, но когда появились спутниковые снимки полностью развернутого госпиталя, это было где-то недели за две до, то стало понятно, что готовятся принимать раненых. А в каком случае их могут принимать? Поэтому неожиданностью — нет. Но, естественно, надежда умирает последней, и проснувшись утром 24-го, открывая новости, уже понимая, что я в этих новостях увижу, я еще немножко надеялся, что я этого не увижу или, может быть, увижу что-то маленькое, небольшое. Я прекрасно помню, что когда мы встречали 22-й год дома с семьей или на дружеских вечеринках перед этим, мы произносили тост, который вполне сбылся: «Быть в будущем году в Иерусалиме, Будве, Париже, Бостоне, Праге, Риге, а еще через пару лет — в Москве». Первая его половина сбылась, и я очень надеюсь, что однажды сбудется и вторая.

Как изменилась ваша жизнь после начала войны?

— Жизнь изменилась не очень быстро, но очень сильно. Проще сказать, что прежняя жизнь исчезла. Мы с супругой уезжали, возвращались — было промежуточное состояние. В начале сентября я, в начале октября она — мы уехали из России так, чтобы не возвращаться. Естественно, нам за 50, естественно, что все было привязано к жизни в России, там родные и близкие, но часть наших детей уехала. Не только дети, но и друзья, родные. Естественно, часть осталась, потому что все связаны работами. Я проработал почти 30 лет в Институте востоковедения российской Академии Наук, это прекрасное место и одна из вещей, о которых я очень жалею. Я жалею, что эту работу пришлось оставить. Жена работала в великолепной московской школе, где все было очень хорошо, но ей немножечко помогли сделать этот выбор. Один из родителей написал донос, что она якобы ведет антивоенную пропаганду. Она не вела антивоенной пропаганды просто потому, что на уроках надо заниматься учебным предметом, а не своими воззрениями на происходящее, но адвокат сказал, что у неё есть неделя, а через неделю она либо сядет, либо её здесь не будет.

Вы получили предложение из Литвы о работе?

— Да, я получил его тогда, когда уехал. Я получил предложение работать в Вильнюсском университете и около года действительно там проработал.

Если бы вам не предложили работу в Литве, вы бы уехали из России?

— Я думаю, что да, я все равно уехал бы. Просто, когда возникла такая прекрасная возможность, а мне она действительно до сих пор кажется прекрасной, то решиться было легко. Если бы ее не было, то уезжать в никуда, в неизвестность было бы намного сложнее. Я понял, что мне душно, что я чувствую, как на меня всё давит со всех сторон. Мне лично прямых угроз не было, хотя как-то встретился с соседкой, и она сказала: «Ой, а к вам тут приходили из ФСБ, показывали удостоверение. Я сказала, что вы тут не живете на всякий случай». Спасибо большое, добрая женщина. Это было как-то неконкретно: если бы действительно хотели найти — нашли бы, все-таки на территории России я еще появлялся. А у жены все было гораздо круче, поэтому я думаю, что в любом случае пришлось бы уезжать. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что можно было прожить какую-то другую жизнь и молчать. Причем замолчать не 24 февраля, а гораздо раньше, лет на пять. Просто тихо заниматься своим делом и, возможно, это было бы лучшим решением. Но бессмысленно жалеть о том, что ты не выбрал. Я понимаю, что я такой, какой есть, и выбрал то, что выбрал. Наверное, если бы я выбрал другое, то я был бы другим человеком, и бессмысленно об этом человеке говорить, его нет и никогда не было.

В августе 2023 года Вильнюсский университет разорвал с вами контракт. По версии СМИ, это произошло из-за публикации, в которой вспомнили вашу давнюю статью, где вы настаивали, что захват СССР Балтийских стран был аннексией, а не оккупацией. Причина увольнения действительно была в этом?

— Прежде всего я должен сказать, что очень благодарен Вильнюсскому университету за то время, что я там проработал. Я встретил там совершенно прекрасных людей, у меня были очень хорошие отношения с коллегами. Я, безусловно, благодарен Литве как стране, и полностью признаю право Литовской республики, как любой другой страны, решать, кто будет работать и проживать на её территории. Это без вопросов. У меня есть большое чувство благодарности по отношению к людям, по отношению к университету, по отношению к стране. Смотрите, в этой истории есть официальная версия, по которой контракт был сначала продлен, а потом это продление было отменено. Официальная причина — это нехватка студентов. Я работал на кафедре славянской филологии, и в этом году не набрали никого на русский язык. Я, естественно, преподавал на русском языке, литовский за полгода я не изучил так, чтобы на нем преподавать. Хотя учил и довольно старательно, мне очень нравился язык. Но это официальная причина, которая будет названа, если вы зададите вопрос руководству университета. Если вы просто спросите любого человека в частной беседе, почему Десницкий больше там не работает, вам назовут совершенно другую причину. Действительно нашли статью, о которой я забыл. Была какая-то очень проходная статья, а я довольно много писал публицистики, и далеко не вся она качественная, далеко не все из этого я готов повторить. Это тот самый случай. Нашли статью 2012 года, в которой я предлагал посмотреть на историю присоединения Прибалтики к СССР по-другому. Там тоже были свои проблемы, там тоже было плохо с демократией. Собственно, основное содержание этой статьи было в том, что основная причина, почему Сталину удалось так легко присоединить Прибалтику — это недостаток демократии в этих трех республиках, и что из этого надо извлечь определенные уроки. Но это было нарушением любых международного норм права и это было ясно сказано в самом начале статьи. Я нигде не оправдывал это, нигде не отрицал. Сейчас я, конечно, думаю, что этого писать не следовало, но тогда был мирный 2012 год, и мне казалось, что это все дела давно минувших дней, и что сейчас мы можем очень легко обсуждать это все. Выяснилось, что надо было говорить совершенно другие вещи, надо было напоминать о сталинском захвате, о том, что это преступление. Если бы мы говорили тогда таких вещей побольше, я имею в виду и себя, то, может быть, история пошла бы немножко по другому пути. Но она уже пошла так. В общем, эту статью вытащили и соответствующим образом её подали, препарировали и взяли только те цитаты, которые выставляли меня якобы сторонником сталинизма. Такого человека разве будут держать? Уже особенно не разбирались.

А сейчас вы бы все же назвали это аннексией или оккупацией?

— Смотрите, слова — это слова. Например, страны Балтии предпочитают себя называть странами Балтии, а не Прибалтикой. Должны ли мы навязывать им слово Прибалтика? Нет. «А мы привыкли называть Прибалтикой, и будем говорить так» — вот это довольно глупо. Они предпочитают слово «оккупация», и давайте примем это слово просто из дани уважения к людям, которые от этого пострадали. Тем более, что это вполне можно назвать оккупацией. Я не думаю, что спор о том, аннексия это или оккупация, настолько принципиален. Для меня это была совершенно проходная статья. Вы знаете, я это писал для СМИ, и тогда это было совершенно нормальным. К сожалению, сейчас все очень резко радикализовалось, и люди ищут сигналы свой-чужой. Вот летит самолет, подает сигнал. Если чуть-чуть сигнал отличается от стандартного, то это чужой, надо его забивать. Вот сейчас, к сожалению, в информационном поле проходит такая же политика. Меня жители Литвы опознали чужим. Не все, была довольно разная реакция. Я очень дорожу, например, тем, что сказал про меня Томас Венцлова. Это, наверное, самый известный литовец в современном мире, он сказал очень добрые слова и подписался под ними. Но какая-то часть литовского общества опознала меня как чужого, и в условиях этого напряжения, когда многие ждут, что прямо завтра начнется война на территории Литвы пошла такая реакция, которую я считаю неадекватной. Но говорю еще раз: я полностью признаю право университета решать, с кем им строить трудовые отношения, и Литовской Республике решать, кого принимать на свою территорию. Это их право, и, нравится мне это или не нравится — они его осуществили.

Как вы считаете, автор научной статьи имеет право не принимать во внимание контекст, в котором существуют исторические термины?

— Автор научной статьи, безусловно, должен принимать во внимание все научные факты. Но бывают статьи научные, а бывают статьи публицистические, где гораздо менее строгий уровень доказательности и терминологической точности, а бывают вообще случайные оговорки в блогах. Сейчас есть такая тенденция, она касается меня, но также и многих других — вытаскиваются из контекста цитаты. Скажем, я довольно активно вел фейсбук, сейчас гораздо меньше, потому что думаю: «Зачем это нужно, если это через 15 лет будет растаскивается на цитаты». Так вот, если я писал в фейсбуке 2-3 раза в день, то представьте — за 15 лет много тысяч постов. Из них всегда можно надергать 10-15 цитат, которые будут доказывать все, что угодно: что я расист, сексист, империалист, сталинист. Взять кусочек, выпилить его и сказать: «Вот что он говорил. Это его мнение». Но это же некоторая нелепость, потому что мнение человека складывается из всей совокупности его высказываний, а не из цитаты одной тысячной доли того, что он сказал.

Недавно вы выступали в Черногории с лекцией о происхождении термина «русский мир». Как вы считаете, есть ли связь между концепцией «Москва — Третий Рим», славянофилами 19-го века и нынешней путинско-дугинской идеологией?

— Концепция «русского мира» совершенно не новая и как раз славянофильская. Даже выходила ежедневная газета под названием «русский мир» в 1870-е годы, то есть каждый день публиковали в ней материалы. Это вполне себе славянофильская концепция, суть которой заключается в том, что это какая-то особая цивилизация. Нынешняя кремлевская власть просто полностью переняла её у славянофилов, ничего своего не добавив, только приспособила к текущим политическим нуждам. Что касается концепции «Москва — Третий Рим», это немножко другое. Это довольно близкие вещи, но «Москва — Третий Рим» это скорее официальная идеологема, которая появляется в царствовании Василия Третьего, но потом становится все более популярной. Это то, что пишет у себя на лбу царская власть, почему мы такие. Иван Четвертый, он же Иван Грозный, шведскому королю Юхану писал: «Мы от Августа Октавиана свой род ведем». Он считал себя потомком первого римского императора. Звучит немножко смешно, понятно, что это абсолютно натянутое происхождение, но для него это было крайне важно. То есть я не просто Рюрик. Рюрик — это недостаточно, потому что кто такой Рюрик? Викинг, который захватил власть. А я потомок римских императоров, и моя держава — это потомство Рима. Да, никак иначе. Потом Петр Первый точно так же выдвигал эту идею, хотя, казалось бы, он с Иваном Грозным совершенно не схож во всех внешних проявлениях, но Петр строил Новый Рим в конце концов. Больше всего он, конечно, подражал Северной Европе, но само слово «империя», которое он взял, все его имперские учреждения — Сенат, Синод и прочее — это все имперские слова. В конце концов титул Pater Patriae — Отец Отечества, который он себе присвоил, это совершенно римские вещи. Это, кстати, подчеркивает, что Россия все-таки часть западной цивилизации. Казалось бы, чего проще — сказать: «Мы наследники Чингисхана». Тем более, если посмотреть на карту, империя Чингисхана и Российская империя совпадают колоссально, и остального тоже достаточно. Но нет, никто никогда официально не говорил: «Российская империя — это третья или вторая монгольская империя» Все говорили, что это Третий Рим. С одной стороны, это идеологический способ объяснить, почему мы существуем, почему мы такие великие и прекрасные, а с другой стороны, это очень ясная претензия — мы часть Европы. Рим — это то, к чему возвращается Европа. Посмотрите, например, на геральдику, на гербы. Французская республика — там связки прутьев с топориками, которые носили ликторы. А, например, Федеративная Республика Германия — это орел. США — тоже орел. Орел — это римский герб. В Черногории на гербе двуглавый орел, он же и на албанском, и на сербском. Это византийский, то есть римский символ — Римская империя, поделенная на две части: Восточную и Западную. Поэтому всякая империя, государство и даже небольшая республика, вроде Черногории, которая опирается на римское наследие в своей символике, в своей риторике, безусловно, говорит — я Европа, мы европейцы.

Почему Россия все время ищет особый путь?

— Вот это как раз «русский мир». Особый путь — это идеология «русского мира», но она не тождественна Третьему Риму. Третий Рим — это что значит? Вот был первый — итальянский, потом второй — Константинополь на Босфоре, и теперь мы — третий, но мы продолжаем ту же самую линию. А идеология «русского мира» — это что-то совершенно особое, мы не вот этот Запад. Причем, понятно, что мы не Восток. Никому никогда не придет в голову в России сказать, что Россия — это не Китай, потому что очевидно, что мы не Китай во всех смыслах. А вот объяснить, что мы не Европа… Об этом очень хорошо писал и продолжает писать Игорь Лавин, о том, в чем это своеобразие России. В частности, у него есть замечательная идея, и я с ней полностью согласен, что само понятие особого пути заимствовано. Sonderweg — это немецкое понятие 19-го века, появившееся, когда Германия была раздроблена. Германия еще отсталая, французы и англичане уже построили колониальные империи, вырвались вперед в экономике, в государственном строительстве, во всем, и Германия несравнима с ними. Но у нас особый путь, у нас Sonderweg. Они там меркантильные, они все жадные империалисты, а мы — нация философов, поэтов, музыкантов, мы прыгаем не в длину, а в ширину, как замечательно сказал кто-то из наших российских авторов. Поскольку мы прыгаем в ширину, нельзя сравнивать наши прыжки с их прыжками, а в своей ширине мы победители. Можно считать, что в значительной степени концепция «русского мира» — это концепция Deutschheit, немецкости, только перенесенная на российскую почву из туманной Германии, как писал Пушкин, вместе с романтическими идеями и национальным строительством. И, конечно, главное содержание «русского мира» — противопоставление его западному, как миру меркантильному, материалистическому и не признающему ценность «русского мира». Вот мы и должны доказать им, и мы будем доказывать всеми силами. Конечно, это мнение тех, кто так считает, а не мое.

Что вы посоветуете людям, оставшимся в России и не поддерживающим войну?

— У меня в России осталось много очень близких родных и друзей. Я считаю, что, уехав из страны, я полностью утратил право поучать их, советовать им что-то. Я очень надеюсь, что и они отнесутся ко мне соответствующим образом. Я им сочувствую, ни одним словом не пытаюсь осудить или как-то рассказать им, как надо поступать. Нынче все очень любят давать оценки за других и решать за них, как надо было поступить. Ни в коем случае. Я надеюсь, что они дадут мне такое же право оставаться со своими решениями, принятыми лично мной для себя, и тоже будут сочувствовать мне. Я очень надеюсь на встречу, не знаю, когда, как и с кем, но очень на нее надеюсь.

При каких условиях вы готовы вернуться?

— Я очень хотел бы вернуться в страну, в которой мне будет жить, а) не страшно, б) не стыдно.

Что ждет Россию?

— Вы знаете, предсказать, что будет с нами — совершенно невозможно. Давайте мысленно вернемся на 5 лет назад. Нам бы кто-то рассказал про пандемию коронавируса, про все то, что происходит. Да мы бы просто рассмеялись и сказали, что этого не может быть, что это чушь. Я абсолютно уверен, что человек, который нам предскажет, что будет через 5 лет, сейчас, в декабре 2023 года, вызовет у нас такой же смех. Мы скажем, что это чушь, что этого быть не может. Но мы просто не знаем, кто из безумцев окажется пророком, поэтому я не знаю, что будет через год, через 5 лет, через 10. Для меня родина — это прежде всего русская культура, а не территория, государство, какое-то количество березок, матрешек и балалаек. Это культура, язык, история, то, во что я погружен, то, что уже часть меня и никуда не денется. Так вот, единственное, в чем я глубоко убежден, это то, что русская культура — это часть общей европейской культуры, и, как и любая европейская культура, она особенная, она не похожа на все остальные, но разделяет с ними невероятно много.