Руслан Шаведдинов – политический активист, сотрудник Фонда борьбы с коррупцией, ныне – эмигрант. Ещё в 2019 году его похитили силовики и насильно отправили служить в Заполярье – в условия, сравнимые с тюремными. Позже российские власти внесли Руслана в список экстремистов и объявили в федеральный розыск. Что изменила война в его жизни? Когда в России случилась точка невозврата? Имеют ли значение антикоррупционные расследования в борьбе против Путина? Об этом мы поговорили с Русланом накануне нового адского приговора Алексею Навальному:

Расскажите о себе.

— Много лет назад я пришел к Навальному, остался у него и с тех пор работаю в фонде борьбы с коррупцией. Я уже и иностранный агент, и экстремист, и заочно арестован, и вселенское зло, но продолжаю работать, потому что верю в то, что делаю. Я из небольшого подмосковного городка Истра, сейчас вынужденно нахожусь не в России.

Почему вы уехали из России?

— Я уехал в 2021 году, когда организацию, в которой я работаю, признали экстремистской. Когда я сам стал фигурантом нескольких уголовных дел, стало понятно, что это закончится тюрьмой. Выбор сидеть или продолжать работу и приносить какую-то пользу для меня не стоял. Я считал, что лучше я, пускай и временно, буду находиться не в России, но продолжу свою деятельность. Уже два года я продолжаю работать не в России. Жутко скучаю, это болезненная ситуация.

Как война изменила вашу жизнь?

— Теперь я живу в военное время и переживаю за своих друзей и знакомых, остающихся внутри России. Я переживаю, что за ними могут прийти из-за слова «война», за антивоенные посты в соцсетях и так далее. Я общаюсь со многими ребятами из Украины, слышу их рассказы о том, как в их жизни пришли обстрелы, как люди узнали, что такое воздушная сирена, бомбоубежище. Нормальный человек не может слушать это и не содрогаться от ужаса. Это то, про что ты читал в книжках, а теперь происходит в реальности, и это довольно страшно. Ещё немаловажная деталь, что все происходящее уничтожает будущее моей страны. А я бы хотел участвовать в процессе и влиять на построение какой-то новой, другой России. И то, что делает сейчас российская власть — это заложенная под страну мина, из-за которой в конечном итоге может случиться так, что никакого будущего у России не будет. Особенно если это будет продолжаться еще какой-то длительный срок.

В конце 2019 года вас схватили российские силовики и отправили служить в армии на Новую Землю. Расскажите об этом.

— В 2019 году меня похитили российские силовики, выломав мне дверь, проведя у меня обыск и в наручниках доставив меня в следственный комитет, где был допрос. Потом меня повезли в здание, которое называется распределительный пункт, всучили мешок, к сопровождающим меня в маске полицейским добавились еще несколько людей в военной форме, и в сопровождении двух машин полиции с мигалками в микроавтобусе меня привезли в аэропорт Шереметьево в наручниках. Меня повели отдельно от всех на досмотр, завели в самолет на последний ряд рейса Москва-Архангельск, посадили посередине, справа и слева полицейские, впереди на двух сидениях военные. В таком сопровождении я прилетаю в Архангельск, там меня встречают местные менты и военные. Говорят: «Посиди пару часов, погода сейчас неспокойная». Погода успокоилась, меня опять повезли в аэропорт, но другой, посадили на военный спецборт и доставили на архипелаг Новая Земля — место, которое очень сложно найти на карте, и мало что про него известно. Островок в Северном Ледовитом океане, на котором нет связи, нет никакой нормальной логистики. Там базируются российские военные, стоят С-300 на случай вторжения каких-нибудь вражеских войск со стороны Арктики и несколько военных частей, которые занимаются обслуживанием этого острова, а по факту сбором железяк, которые остались с 50-х — там тестировали и взорвали легендарную царь-бомбу. Это первый и единственный случай, когда Советский Союз проводил такие ядерные испытания. Там ужасный климат, постоянная ротация — то есть каждые полгода бойцов меняют. Внутри этого архипелага есть еще более далекая точка, как раз где я и находился — вертолетная площадка, находящаяся в глубине острова. На этой вертолетной площадке располагается объект в форме бочки — собственно, «Бочка». Там сидят два контрактника и два срочника. Срочники полгода проходят подготовку в учебке, их готовят к тяжелым условиям, потом туда перебрасывают, а контрактники — это их работа. Если доставляющий самолет, летящий к воинским частям, начнет падать или будет нужна экстренная посадка — на этой вертолетной площадке всех сажают. Но за 50 с чем-то лет существования этой вертолетной площадки она ни разу не пригодилась. То есть это бессмысленная хреновина посреди острова, как и много чего ещё в российской армии — это один из ярких эпизодов. И вот меня туда доставили без подготовки, без ничего, в самую изолированную точку, где невозможно поддерживать связь с большой землей. Ни передать кому-то записку, ни кого-то уговорить отправить смс-ку невозможно, связи там нет. И в этих ужасных условиях я был год. Без воды — мы топили снег — без нормального электричества. У нас был дизельный генератор, который мы заправляли соляркой, чтобы хоть как-то функционировала наша бочка, и мы там не замерзли. Постоянно ходили белые медведи, уже почти как ручные, потому что мы их постоянно подкармливали рыбными консервами. Их и муку, чтобы делать хлеб, нам раз в месяц выгружал вертолет. В общем, это была своеобразная ссылка, потому что весь 2019 год я вместе с командой делал проект «Умное голосование», были летние акции 2019 года за «Умное голосование» и за работу с депутатами. Меня так проучили российские власти — похитив и отправив в ссылку. Я вернулся из нее в декабре 2020 года и узнал все, что происходило: про отравление Навального, про ковид, который в 2020 году всех напугал. До этого я все это знал только поверхностно и урывками.

Вы в перечне экстремистов, признаны иноагентом, объявлены в федеральный розыск в России. Каково это?

— Мне кажется, в свое время было большой ошибкой выбирать внутреннюю тактику смеяться над этим и игнорировать. Таким образом у людей вокруг происходила карнавализация всего этого, потому что когда все началось с административных дел, ты сидел 30 суток, выходил и начинал шутить и иронизировать над этим, а все вокруг тоже решали: «Ну да, это прикол, ничего страшного». Потом уголовные дела — то же самое. Я всегда относился к этому просто. Я понимал, с кем мы боремся, с кем воюем, что эти люди будут использовать все возможное. Есть у них такой инструмент в виде уголовных дел, статусов, лейблов и клише, которые на тебя можно повесить. От того, что я стал иностранным агентом, террористом или экстремистом, ничего не поменялось. Только в восприятии моей мамы. Она каждый раз с ужасом читает эти новости и действительно пугается. Ну, когда твоего сына называют террористом и экстремистом, довольно сложно на работе подругам в курилке объяснять, что: «Он хороший мальчик и с ним все в порядке, просто связался не с той компанией», как шутит мама. Но глобально — это все ерунда. Как была поставлена печать, и ты был признан, точно так же в какой-то момент все это отменится.

Почему антикоррупционные расследования не вызвали реально массового возмущения в российском обществе?

— Я не соглашусь, что не вызвали массового протеста. Сейчас это уже забылось, но до 2017 года в России были протесты на Болотной в 11-12-м году, потом затишье, крымский консенсус и выжженное поле. Первым большим всплеском массовых демонстраций стали акции после нашего расследования «Он вам не Димон», которые привели в политику огромное количество молодежи, для которой это было знакомством с акциями протеста и политикой. Коррупция по всем государственным и негосударственным опросам остается в топе проблем, которые беспокоят население. Об этом важно говорить, и заходить на политические опросы через тему коррупции очень легко, понятно и доступно, потому что через коррупцию таких масштабов можно говорить о многом. Ты видишь разбитую дорогу — это у тебя мэр — вор, который сейчас отправляет именные батальоны на войну, лобзается с Путиным и делает все для того, чтобы усидеть у власти. Протесты возникали и возникают. Были локальные протесты, когда люди выходили в регионах. Мне не нравятся разговоры про коллективную ответственность — это все чушь. Мне не нравятся разговоры про то, что все мы виноваты. Как правило, громче всех про «мы все виноваты» говорят люди, которые когда-то были аффилированы с этой властью, получили сейчас вид на жительство в европейских странах и, комфортно себя чувствуя, рефлексируют: «Мы все виноваты». Я знаю, что огромное количество людей во всем не виноваты. Путин не проводил референдум, не спрашивал о начале войны. Война не стала народной — нет очередей в военкоматы. Я делал все, что мог. Я понимаю, что, видимо, делал недостаточно, сто процентов надо было делать что-то другое и больше. Но упрекнуть себя или людей вокруг в том, что мы чего-то не делали, я тоже не могу. Бесконечные аресты, уголовные дела — это было в нашей жизни и происходит и сейчас. Поэтому, наверное, коррупция и наша деятельность, построенная на ее расследовании — это важно. Но, возможно, в те годы надо было говорить еще и о войне. Ну, никто не видел перспективы полномасштабной войны, никто в это не верил — это надо понимать. До 2022 года это казалось невозможным. И если бы было понятно, что такая перспектива реальна, то какую-то часть деятельности нужно было бы посвящать разговорам об этом. Но сейчас легко говорить, когда всё уже случилось. Тогда этого не было, и такой вопрос просто не стоял.

Есть люди, которые считают, что это нормально, когда у президента есть дворец, ведь он «царь». Почему так? И что с этим делать?

— Разговоры о том, что: «Он же „царь“, ему положен дворец. Они же депутаты, им положена машина с мигалкой и роскошная квартира», от того, что люди в России абсолютно бесправны и не знают, что так быть не должно. Люди в России… Мне не нравится слово «зомбированы», но это реальность, про которую не говорить нельзя. Есть не больший, но большой процент населения, который смотрит телевизор, в котором ему рассказывают о том, что это нормально. «Вы что думаете, Обама бедствует, что ли?» — рассказывают на федеральных каналах. Пропаганда отлично объясняет народу, что действия Путина, в том числе и коррупция — это правильно. Поэтому нужно с людьми разговаривать, убеждать их. Мне очень нравилось, как в рамках президентской кампании 2017-го года кандидат Навальный, я и наша команда ездили по российским регионам, встречались и общались с людьми. Как я был рад, что мои опасения — эти бесконечные разговоры о том, что оппозиция внутри Московского кольца со смузи и на электросамокатах — не подтвердились. Люди приходили на эти митинги, понимали то, что мы говорили: про коррупцию, про нищету про то, что так не должно быть — это был консенсус. Люди готовы говорить на эту тему и понимать, кто несет за это ответственность. Сейчас ситуация будет ухудшаться, денег в государстве будет становиться меньше, люди будут становиться беднее. И недовольство тем, что губернатор шикует, а сынок чиновника демонстративно ведет роскошный образ жизни, не соответствующий его официальным доходам, будет только нарастать, потому что люди будут становиться беднее, а губернатор не будет — он этого не планирует.

Как вы считаете, в истории России был момент, когда все могло пойти иначе?

— Конечно. Рокировка в сентябре 2011 года — переломный момент. Потому что если бы не было возвращения Путина, самого факта, что он демонстративно вернулся на трон, надругавшись даже над теми, кто в принципе был прогосударственником, но не верил, что такое возможно. До этого он с Медведевым их всех 4 года дурил. Если бы Болотная 2011-2012 года смогла дожать, если бы люди тогда были не просто про выпустить пар, а про действия, про смену власти… Наверное, это был последний шанс, когда реально все могло поменяться. Легко оглядываясь назад говорить: «Наверное, точка невозврата — это отравление Алексея, потому что теперь мы точно знаем, что они убивают своих врагов». Или «Точка невозврата — это аннексия Крыма, потому что тогда Путину все сошло с рук, и он понял, что может творить все что угодно». Но то, что в 2011-2012 году мы упустили большую историческую возможность — это кажется мне большой трагедией и грустью.

Многие россияне считают себя вне политики и будто не замечают войну. Как это можно изменить?

— Десятилетиями из людей выхолащивался интерес к политике, потому что нет конкурентных выборов, нет свободы слова, по телевизору одно и то же, в целом есть нарратив, который Кремль активно продвигал, что ни на что повлиять невозможно. Как сейчас они говорят про войну, что «все не так однозначно», так же они создали ощущение у народа, что он ни на что повлиять не может. Большинство на это повелось. Но дерни этот рубильник, который пропагандирует это зло, начни людям показывать, что существует конкурентная политика, что от твоего участия что-то зависит — я уверен, большинство людей вовлекутся в эти процессы. Это очень интересно и важно. Сейчас русский человек вынужден интересоваться не политикой или новостями, а тем, как прокормить свою семью. Потому что когда у нас только по официальным данным 20 миллионов живет за чертой бедности, еще столько же в предбедственном состоянии, то есть десятки миллионов в нищете, то людям, конечно, не до этого.

Что бы происходило с Россией, если бы Навальный стал президентом в 2018 году?

— Мы бы занимались решением своих проблем. В России огромное количество проблем, которые давным-давно надо было решать: и борьба с коррупцией, и ужасы в здравоохранении — во всех сферах, куда не глянь, полная деградация. Не нужно соваться в чужие дела, нужно заниматься своими. Такая большая страна, как Россия, не должна быть в упадке. Когда мы ездили по регионам, мы видели, как бедно живут люди, как по факту разрушены города. И, конечно, нужно было заниматься Россией. Мы бы выстраивали добрососедские отношения и с Украиной, и с Беларусью, и со всеми соседями, с взаимовыгодным сотрудничеством, без всяких «младший-старший брат» — это просто не нужно. Надо сделать так, чтобы с нами хотели дружить, торговать, взаимодействовать, ездить друг к другу в гости. Так живет вся Европа, так живет весь мир. В этом нет ничего сверхъестественного. И Россия была бы не каким-то сверхъестественным монстром, а вполне себе нормальным европейским государством. Путиным наделано так много, что все президентские сроки Навального надо было бы заниматься восстановлением страны, приведением ее в порядок, реформами, которые было бы необходимо запустить. Это то, чем занимался бы Навальный, придя к власти в 2018 году. То, чем он будет заниматься, придя к власти.

Путин исчезает/умирает, режим меняется, Навальный выходит из тюрьмы. Как думаете, что будет дальше?

— Мне очень нравится представлять, как умирает Владимир Путин, но я не готов притворяться политологом, который сейчас скажет: «Путина не станет и будет то, то и то». Мы не знаем, что будет. Все будет по-другому, потому что это персоналистский режим, в котором все завязано на Путина, он является сдерживающим фактором для многих политических и силовых групп, он является гарантом для них всех. Поэтому, как только его не станет, не будет той фигуры, которая сможет его заменить в этой системе. Если завтра не станет Путина, то это не значит, что наступит демократия и полная свобода. Мы не знаем, кто из тех группировок проберется и подберет власть. Это только означает, что у нас появляется окно возможностей, что создается ситуация, при которой мы должны будем рискнуть и действовать, чтобы преобразовать Россию в демократическое государство. А если появляется кто-то, кто завтра же освобождает Алексея Навального после смерти Путина, это означает, что Навальный становится полномасштабным, полноценным участником больших политических процессов.

Зачем Путину эта война?

— Когда у тебя есть все — куча денег, полная власть, окружение, которое тебя облизывает — тебе хочется завоеваний, чтобы войти в историю. Путин уверовал, что может войти в историю, вернув Крым, и в 2014 году он это совершил. К 2022 году эффект от этого уже пропал, и стало понятно, что это не будет той исторической штукой, которая станет ему памятником в истории. И поэтому, мне кажется, он поверил, что без сопротивления возьмет целую страну — Украину — и объединит, соединит или поставит там марионеточную власть, мы не знаем его планов до конца. Но понятно, что эта война нужна была ему для того, чтобы удовлетворить собственные комплексы и желания. Это, наверное, главная ошибка Путина, которая в конечном итоге выльется в его большой крах. Военное поражение сильно обескровит Путина, лишит влияния, рычагов давления и авторитета среди собственного окружения. Они уже сейчас понимают и будут понимать в дальнейшем, что он не такой всесильный, всеконтролирующий и все правильно понимающий. А потеря этого авторитета для него — большая-большая катастрофа.

Что может остановить войну?

— Нет волшебной кнопки, на которую можно нажать, и все прекратится. Нет серебряной пули, которая завтра будет пущена в Путина (кроме физической пули). Есть разные способы давления на него, которые в конечном итоге и только в совокупности могут дать результат окончания войны и отстранение Путина. Пока Путин жив, в том или ином виде она будет продолжаться. Я и люди, которые меня окружают, делаем расследования, боремся с пропагандой, лоббируем санкции. Прямо сейчас нужно давать вооружение Украине для того, чтобы она защищалась. Прямо сейчас нужно вводить массовые санкции, а не по 20 человек раз в полгода в очередном пакете. Должны быть массовые санкции против окружения Путина, против членов их семей, чтобы завтра, придя домой, российский депутат или генерал столкнулся с тем, что жена его отчитывает, почему это она не может больше ездить во Францию, и устраивает скандалы, давит на него, чтобы он что-то с этим сделал. Почему-то до сих пор люди на Западе пытаются заигрывать с Путиным, говорят, что не надо его пугать и злить. То, что вы его не пугали и не злили, привело к этой полномасштабной войне. В 2014 году, в 21 веке, блин, аннексируют территорию огромного полуострова с многомиллионным населением, а в ответ вообще ничего не получают — ну, это же просто позорище. Были санкции против пары десятков человек и компаний. Все остальное существовало, они продолжали зависеть от «Газпрома», от российского газа, от российской нефти. А внутри России люди должны прежде всего сохранить себя, потому что в это безумное время приходят за всеми. Нужно сохранять себя, нужно разговаривать с людьми вокруг, нужно поддерживать друг друга, проявлять солидарность. Все это не вечно, рухнет оно так же внезапно, как и началось.

Чего вы боитесь?

— С кем-то из моих близких что-то случится — какая-то неприятность, проблема со здоровьем, что-то еще — а я не смогу никак помочь, кроме моральной поддержки или советов по переписке. Что я не смогу оказаться рядом в нужный момент для моих близких людей. Это мой самый главный страх. И, к сожалению, я трезво понимаю, что это неизбежно. Скорее всего, в какой-то момент это произойдет. Я боюсь, что большое количество хороших людей, находящихся сейчас в плену у режима за свою позицию, за то, что они боролись, будут еще долго там находиться и не видеть перемен и процессов. А кто-то, может быть, не застанет этого в силу своего возраста — мы знаем истории про возрастных политзаключенных. И люди, которые за свои взгляды, за свои убеждения сейчас сели, могут не увидеть изменений, ради которых они рисковали всем, в силу возраста. Я не сомневаюсь, что и Илья Яшин — мой друг — и Алексей Навальный застанут эти перемены и будут их самыми активными участниками.