Ланселот: «Поэтом быть опасно»
Ланселот пишет стихи, учит стихосложению, ведет канал в Telegram и на youtube «Прокачай рифмы». Уехал из России еще до полномасштабного вторжения. Отчасти просто из охоты к перемене мест, отчасти – из-за общественной обстановки. Сегодня быть поэтом в России небезопасно, — убежден он.
24.02.2022 был поражен тем, что в поэтическом чатике многие люди, писавшие неплохие стихи, радовались началу войны. А еще тем, что среди профессиональных военных не нашлось ни одного «полковника Васина», который бы отказался выполнять приказ о вторжении в Украину. Считает, что словом бомбы не остановишь. Однако, по его мнению, искусство меняет мир к лучшему. «Но не в моменте прямо сейчас».
Раскажите о себе.
— Ну, я поэт прежде всего, пожалуй, занимаюсь еще много чем, но в целом я пишу стихи. Можно сказать, что я из Москвы, вырос я в Москве, долго жил в Санкт-Петербурге. Как я говорю, я принц-полукровка, наполовину питерец, наполовину москвич. В Праге живу с 2018 года. Ну вот уже какое-то время здесь живу, делаю много всего. В основном, наверное, мой самый такой заметный проект — это канал «Прокачай рифмы» на YouTube, где я учу людей стихосложению. Привет! Я Ланс, я живу в Праге и делаю этот канал «Прокачай рифмы». Он посвящен поэзии. Это довольно такая сложная история, как сейчас говорят, поскольку считается многими, что стихосложению, поэзии вообще нельзя научить, это что-то такое вдохновение, с неба снисходит. Но я этот момент немножко разбираю, учу немножечко ловить это вдохновение. Ну и, конечно, не без какой-то субъективной точки зрения на творчество. Потому что, если нет субъективной точки зрения, то, в общем-то, и творчества нет, оно субъективно само по себе.
Почему вы уехали из России?
— Причин было много. На самом деле я обычно всегда говорил, что причины две. Во-первых, здесь красивая архитектура. Ее очень не хватает в России, даже в Петербурге очень не хватает красоты этой пражской, всего этого средневекового готического волшебства. И второй причиной стал климат, потому что жить по полгода зимой – это сложно для организма. В Петербурге у меня это был хронический бронхит, это тяжело, буквально. Кстати, вот общался со своими знакомыми, они говорят, что уехали тоже куда-то там, на Кавказ, еще куда-то. И у них тоже болезни прекратились.
Ну, конечно, на самом деле общественная ситуация в России подталкивала к тому, чтобы уехать, но здесь у меня история такая, что я, в принципе, с детства хотел уехать. И это не было общественно-политическим, потому что у меня есть такое выражение: жить в одной стране всю жизнь – это все равно что жить с родителями всю жизнь, да, с мамой, с папой. Для меня это немножко перебор. Нужно иногда съезжать, нужна самостоятельность какая-то в жизни, посмотреть мир, себя показать, посмотреть, как живут люди в других местах. Плюс я еще с детства увлекался всякой приключенческой литературой, великими географическими открытиями, учился на географическом факультете МГУ, я географ по образованию. Соответственно, для меня было важно куда-то уехать и не просто поехать туристом где-нибудь на пляже пожариться, а почувствовать жизнь в другой стране изнутри. И поэтому я уезжал с легкой душой, с легким сердцем, и это было, наверное, самое удачное решение пока что в жизни, которое я принял.
Но общественная ситуация, конечно же, к этому подталкивала, потому что все к этому шло, уже давно шло. Конечно, того, что произошло позже, еще было невозможно представить, еще в 2021 году было невозможно представить. Но, конечно, необходимость жить под давлением цензуры и самоцензуры очень угнетала, поскольку я все-таки поэт, человек творческий, и цензурить себя на тему того, что, о, вот про религию мы не будем выкладывать, или, я не знаю, вдруг у меня там какие-нибудь ЛГБТ-персонажи, хотя я про это не пишу, но тем не менее, да. А еще там какие-то сексуальные, тоже. Я эти темы не затрагиваю обычно в творчестве. Но я и не могу затронуть, получается, по закону какому-то дурацкому. Естественно, жить в такой ситуации опасно, неуютно, некомфортно. И творческий человек просто не может жить в такой ситуации, это противоестественно.
Война как-то повлияла на вашу жизнь?
— Ну, конечно, повлияла. На кого не повлияла? На весь регион повлияла. Естественно, повлияла очень сильно. Я в 2022 году болел раз пять, по-моему. То есть в целом я, как правило, переехал, болел, наверное, раз в год. Ну, и сейчас, надеюсь, тоже как-то получше стал. Но в 2022-м из-за всех этих нервов, стресса, да, я очень много болел, плохо себя чувствовал, конечно же. Но это физически, да, поскольку я человек впечатлительный. Говорят, что творческие люди в целом часто бывают впечатлительными. Вот я такой впечатлительный человек, очень близко это к сердцу воспринял. Естественно, не только эти последствия. В целом было очень тяжело осознавать это всё. Общение с теми, кто там остался, тоже очень тяжелые времена переживает, пережило. Я очень боялся, что я в целом не смогу никаких друзей сохранить, ни с кем не смогу там общаться.
В 2021 году я несколько раз был в России. Несколько раз ездил туда. Очень продуктивно ездил, читал стихи, какие-то небольшие поэтические концерты устраивал, видел друзей. Я как раз вошел в такой график жизни, что подумал: «Ну, отлично, там, конечно, не очень живется, но если туда ездить из Чехии, то там вполне есть аудитория, там есть друзья, там есть родные места». Там, в принципе, очень интересно, здорово, и я хочу этой возможностью пользоваться и дальше. Я буквально в январе 2022 года, отметив Новый год в Петербурге с близкими, уехал в Чехию. И с тех пор, естественно, уже в России не был. Потому что, когда началась война, ну, конечно, я не рассматривал в принципе мысли быть в России после ее начала.
Война, особенно первые ее месяцы, родила много хороших стихов. Почему так?
— Ну, понятно, чем это произошло. Мы, опять-таки, творческие люди, впечатлительные, и поэтому пишем о том, что нас волнует. Вообще писать стихи, я не знаю, что там про живопись, про музыку, но писать стихи, как я сам говорю на канале, опять-таки, это какая-то непреложная истина, но это мое твердое убеждение: нужно о том, что автора волнует. Волнуют очень разные вещи. Меня там готические замки, например, волнуют. Какие-то легенды древние меня волнуют, еще что-то, чувства какие-то личные меня волнуют. Но, естественно, война меня волновала настолько, что я болел пять раз за год. Естественно, это не может не выражаться.
Есть у лирики, у творчества терапевтический эффект, очень известный, потому что хочется этот негатив выразить, избавиться от него. И не то что хочется, просто так происходит, естественным образом. Негатив сам вот сливается. Многие пишут какие-то, может быть, не очень удачные стихотворения, но они все равно выражают свои мысли. И, к сожалению, по таким печальным поводам это тоже происходит. Вообще, есть у меня некоторое количество знакомых, которые считают, что поэт должен быть несчастный, должен писать, страдая и о страданиях. Ну, я не разделяю эту точку зрения, но, конечно, тут нельзя не писать по такому печальному поводу. Нет, можно не писать. И я даже думаю, что нужно не писать, честно скажу, но не получается.
Антивоенные стихи есть прекрасные, а война все идет, если смысл их писать?
— Ну, смысл есть, но не чтобы бомбу остановить. Конечно, я не очень верю в живительный эффект пропаганды добра и обращение каких-то злых людей к правильным целям. Или то, что вот слова можно в моменте остановить войну. У нас волшебство такое, более тонкое, эльфийское волшебство, как у Толкина, оно не прямое. Мы не можем кинуть огненный мячик в противника. Этим как раз солдаты занимаются. Творчество, искусство, красота меняют мир. И я верю в то, что они могут сделать мир лучше, красивее, сделать его более мирным и человечным. Но не в моменте прямо сейчас. Только окультуривание общества, его цивилизация, процесс делания его более цивилизованным позволит избавиться в итоге от войн, если мы раньше себя не убьем окончательно. Поэтому я считаю, что это полезно, в том числе творчество такого рода. Но это не то, что прямо сейчас как-то качнет маятник войны идущей. Я из этих соображений на самом деле никогда не читал Ремарка. Но я в детстве так открыл, потом закрыл, потому что я, в принципе, и в детстве знал, что война это плохо, и мне не очень нужно было читать Ремарка для этого.
Стихотворение 2015 года. Тогда все носилось в воздухе, и тогда очевидным образом что-то такое написалось.
Мне снился сон. Мы все сошли с ума. Мы перестали лгать и лицемерить, И знанье пришло на смену вере, Рассеяв мракобесья дурман. Мне снилось, что какой-то идиот На целом свете отменил границы, Призвал, забыв вражду, объединиться, Сказал, что новый светлый мир грядёт. Мне снилось, мы забыли о войне, И смолкли залпы тысячи орудий, И в тот же миг улыбчивые люди Врагов сменили в этом странном сне. Мне снилось: отменили боль и страх, И мы устали ближних ненавидеть. Смеялись дети на скамейках, сидя, Играло солнце с ветром в волосах. Мне снилось, что запретов больше нет, Мы сами создаём себе законы… Но я очнулся. И подумал, сонный: Всё это фарс. Фантом. Бессвязный бред. Восточный фронт. Рассвет. Окоп. Зима. За горизонтом грохот канонады. Сегодня в бой. Не хочется, но надо. Мне снился сон. Мы все сошли с ума.
Есть версия, что Евгению Беркович арестовали вовсе не за пьесу, а за ее стихи. Что вы думаете про эту версию?
— Сейчас что угодно ненависть вызывает. Любое слово, любой взгляд. Опять-таки, у нас же там в России избирательные репрессии. Кто попался под каток, тот и попал в тюрьму и получил что-то незаслуженно. Люди садятся за какие-то мемы, картинки, фразы в комментариях. Естественно, стихотворения открыто антивоенные имеют большую силу, больший вес. Естественно, там стараются изолировать максимально людей от любой точки зрения, от личной, от официальной. Далеко не всегда это помогает. На самом деле вообще непонятно, зачем они пытаются это сделать, потому что у них все деньги и все оружие. Но вот, да, так работает. Конечно, сейчас это не единственный случай, когда поэты у нас осуждены или там сидят, дела против них. Да, вот из дореволюционного советчика молодой человек там тоже проходит по какому-то делу. И Камардин такой, по-моему, был, да, на маяковских чтениях, тоже абсолютно беспредельно задержанный, тоже молодой человек.
Опасно, опасно быть поэтом в наше время в России. И поэтам еще, поэтам опасно, да, но у поэтов есть такое свойство, мы как неуловимый Джо, что поэтов никто, в общем-то, не замечает особенно, хотя пострадать может каждый. А вот сколько-нибудь заметные музыканты, уже список иноагентов у нас соответствует списку адекватных музыкантов в России фактически. Только Шевчука туда почему-то не включили, не знаю, почему его так мистически боятся. Но вот такое исключение я знаю, да.
Вы в Чехии издали сборник антивоенной поэзии. Расскажите немного об его авторах. И почему важно было собрать эти стихи вместе.
— Есть такая небольшая редакция, телеграм-канал такой новостной, «Мосты медиа» называется. Там, в принципе, одна из активных частей так называемого уже, наверное, по сути, не существующего Пражского антивоенного комитета создала этот канал. Чехия — особенная история взаимоотношений с Россией, с россиянами, с русским языком. В свое время здесь, конечно, это всё было навязано в значительной степени, и, конечно, многие еще что-то помнят на эту тему. И, к сожалению, переносят это на людей, которых тогда вообще не было ни здесь, ни вообще. То есть, тогда их живых не было, в 1968 году. Я, например, тогда не существовал даже в проекте, как говорится.
Но при этом в Чехии одна из самых антивоенных диаспор россиян. Как известно, были вот эти псевдовыборы прошлые, уж кого там выбирали, Путина или еще кого-то, уже не важно, Дума Путина, там не важно, рисуют результаты. Но даже в Чехии даже нарисовать эти результаты постеснялись. В Чехии выиграл кандидат «против всех», насколько я помню, или там какой-то еще кандидат. Я, кстати, не дошел до участка, потому что там закрыли перед носом, где-то половину или больше не пустили в день голосования. Но по Exit poll там вообще полный разгром, там никто не голосовал за нынешнюю власть, очевидно. И, в принципе, голос этой диаспоры, антивоенной диаспоры, ну, он должен быть услышан, на мой взгляд. Тем более, что поэтов здесь прилично разных. И стоит заметить, что вообще этот сборник не только россиян. Это сборник на русском языке, что разные вещи. У нас там были граждане разных стран: там и Украины, Азербайджана, Чехии, может быть, кого-то еще, может, Казахстана, я не уверен уже, но граждане разные, а язык вот один, на котором пишем стихи. И этот язык, он, очевидно, язык, которым можно писать а. красиво, б. правильно, правильные, хорошие, человечные вещи, антивоенные вещи, потому что язык русский для поэзии не могу там сравнить его со всеми языками мира, но по своему опыту могу сказать, что он очень хорошо подходит для поэзии, в том числе на такие темы.
Война длится уже три года. Что больше всего вас потрясло?
— Меня потрясло начало войны, честно говоря. На первом месте это просто то, что это произошло. Я могу даже рассказать, как я узнал о войне. 24 февраля я проснулся и пошел в очередной поэтический чатик ВКонтакте. Там поэты разные. Мне, какие-то мои друзья, просто вот такая тусовка сложилась людей, которые неплохо пишут стихи. Мы неплохо общались до того. И в этот момент одна участница чата пишет что-то из серии, перечисляет какие-то украинские города, что там вот, там Мариуполь, там захвачен, там еще что-то захвачено, там Одесса на очереди, наши там все освобождают. И вот это меня шокировало. То есть меня шокировал сам факт того, что вот сейчас началась война, и мы знаем, что сейчас, ну, будут тысячи погибших, да просто вот может быть десятки тысяч, оказывается уже там сотни тысяч, вроде как, погибших. И это все легко может зашкалить миллионы, пойти дальше, то есть уже колоссальные масштабы, невиданные для Европы нашего времени. И в принципе, было все понятно, да, по-другому быть не могло, то есть это решение, решение сразу гробить там условный миллион человек, может 2, может 3. Мы не знаем, сколько там погибнет военных мирных. Просто убить людей, да, вот так вот массово.
А второе – то, что люди, которых я знаю, которые пишут стихи, хорошие стихи пишут, они могут говорить, что: «Ура, ура, наши там чего-то освобождают, какие-то наши кого-то там, готовьтесь, встречайте нас с хлебом и солью». Это был для меня огромный шок. Но я из этого чата вышел в тот же день, понятное дело, потому что я не мог там находиться, и не я один на самом деле. Половина этого чата явно не очень была в восторге от такой точки зрения. Ну вот как-то так. А, наверное, больше меня в войне ничего больше не шокировало и не удивило. То есть, действительно, были какие-то моменты, когда в положительном смысле меня удивило то, как украинская армия, Вооруженные силы стойко держались, до сих пор держатся, и даже контрнаступательные операции проводила, несмотря на все ограничения, абсолютно. Если это была компьютерная игра, это был бы какой-то ультра сложный уровень сложности. Сложный уровень сложности. В общем, это абсолютный Nightmare уровень, да, но тем не менее, это меня удивило, да, но не в негативном смысле, конечно. А так, ну, все, что дальше произошло, это было абсолютно предсказуемо. Никаких именно сюрпризов мне эта война пока не принесла.
Почему эта война стала возможной?
— Ну, я, конечно, географ, более того, экономист-географ, даже геополитику, так называемую, которую я терпеть не могу, потому что я ее немножечко изучал в ВУЗе. И тут нужен очень долгий какой-то анализ, перечисление причин, которые все и так, в общем-то, уже миллион раз перечислили. Есть очень много каналов, людей, которые об этом говорили. Да, я прежде всего поэт, но как гражданин. Гражданин, конечно, такое слово очень сомнительное сейчас, но как неравнодушный к происходящим процессам человек, я могу сказать, что это стало возможным, потому что группировка, которая захватила власть в Кремле, она беспощадна, очень хороша в захвате власти. И у них получилось совершить то, что казалось нам невозможным еще совсем недавно.
И один из шагов, которые, я считаю, были очень важными, которые постоянно упускают в этих разговорах, где-то там при Сердюкове была реформа Министерства обороны. Очень серьезная реформа, это где-то год 2008, наверное, был, я плохо помню, я тогда еще совсем мало чего соображал. И тогда, как я понимаю, оттуда убрали всех, кто что-то думал, и поставили тех, кто слушается. То, что меня поразило с началом войны, это не то, что мы, какие-то знакомые поэты, это могли поддержать, а то, что полковник Васин не пришел. Вот что меня поразило больше всего. Полковник Васин приехал на фронт со своей молодой женой. Полковник Васин созвал свой полк и сказал им: «Пойдем домой». Нигде на уровне там от полковника и выше я не знаю никаких выступлений на этот счет. Никто не развернулся, никто не сложил оружие массово. Вот что меня поразило. Но это закономерно, поскольку были вот такие события.
Эта война надолго?
— Не могу предвидеть этого. Но пока что кажется, что конца и края ей нет. Ну, потому что нет никаких предпосылок, каких-то возможностей компромиссов, мне кажется, изначально. С первого дня я их не видел нигде, потому что, ну, очевидно, что любой стороне сделать уступки – это признать по факту поражение. И ни одна сторона этого делать не будет, поскольку, ну, очевидно, да, это чисто с точки зрения такой вот, ну, с их точки зрения, да, у людей, которые руководят государствами, тем более руководят такой бойней массовой, да, наступлением, нападением на другую страну. У них, конечно, пока есть возможность вести дело до конца, они будут вести до конца. Я не вижу здесь вариантов прекращения, но очень надеюсь на них.
Может эта война докатится до Чехии?
— Может, может.
Есть ли у вас ощущение, что весь мир находится на пороге большой катастрофы?
— Конечно, есть. Есть. Сейчас довольно активная поляризация идет, и это видно как раз по различным пропагандистским каналам, комментариям и так далее. То есть, когда очередной какой-то конфликт разражается, сразу же сверху спускается разнарядка, кого мы поддерживаем, кто у нас плохой, кто у нас хороший. И да, всё довольно активно поляризуется. Я здесь, опять-таки, не знаком с кулуарами власти никакими, к счастью. Но, да, всё очень похоже на то. Конфликты происходят часто, много, кроваво. Мы далеко не все знаем. Не в смысле, что не всё так однозначно, а в смысле, ну, мы не знаем, что, например, в Африке происходит, кто с кем воюет, кто что делит, где там какая ЧВК и на чьей стороне. Мы не очень понимаем, как делятся эти ресурсы. Возможно, могли бы понять, но непонятно, зачем.
Чего боитесь?
— Я очень много всего боюсь, очень много всего боюсь, поэтому тут сложно сказать, сложно выделить, что больше всего. В принципе, я такой человек, не самый смелый. Ну, я могу просто сказать, чего я не хочу, да, как раз, ну, это ответ на предыдущий вопрос, да. У меня вот тоже стихотворение из этого сборника, оно заканчивается словами: «Я хочу, чтобы до площади мира не расширилась площадь войны». Площадь Мира на месте мира – это вот у нас в Праге, как мы знаем, такая площадь, очень красивая, у меня про неё стихотворение в сборнике как раз есть. Ну, очень не хотелось бы, да, чтобы площадь войны расширилась настолько. Но всё возможно. Конечно, это очень значительное опасение.
О чем мечтаете?
— Я мечтаю о триумфе красоты искусства в мире, при котором войны будут неактуальны, при котором система коррумпированных, эгоистичных, жестоких правителей уйдет в прошлое.
Я окружён кошмаром, который мне не снится. Уже почти три года чернеет полоса. Я отгоняю мысли открыть твою страницу, А вижу аватарку – боюсь тебе писать. А вдруг ты мне ответишь, что он сам первый начал, Что наглый телевизор ни ерунду несёт, Не всё так однозначно, а если всё иначе – Всё очень однозначно, понятно, очень всё. Я верю, что однажды всё это прекратится, Что снова засинеют родные небеса, А рожи подобреют и превратятся в лица. Тогда-то, наконец-то, решусь я написать. И ты тогда ответишь. А может, не ответишь, Ведь нам всё время врали, что это за война. Там говорят, нацисты, а там больницы, дети… А я скажу: «Дружище, не будем вспоминать. Давай-ка лучше вспомним ночные разговоры, Расстроенные струны, веселье и печаль, Десятки бестолковых, но искренних теорий, И как однажды чуть не подрались сгоряча. А помнишь, мы влюбились с тобой в одну и ту же, И долго выясняли, кто первый и сильней. Она тогда сказала, что ей никто не нужен, А ты сказал: «Посмотрим!» – и подружился с ней. А вот ещё однажды ты был такой счастливый, Как Лёня или Оля, признался по весне. Мы мёрзли на скамейке, смеялись, пили пиво, А после пили водку, когда расстался с ней. Не будем о потерях, трагедиях, руинах. Я промолчу про нервы, про стыд, про седину. Давай с тобой забудем, кто виноват, кто сгинул И ради нашей дружбы – ни слова про войну».
