«Почему ты так родину не любишь?» – «А почему вы, суки, не на фронте?»
15 февраля – 35-я годовщина вывода советских войск из Афганистана. В честь этой даты наш подписчик поделился воспоминаниями о своем афганском опыте. Как отсутствие осмысления локальных войн позднего СССР и ранней РФ привело к катастрофе 2022 года, – об этом он тоже размышляет в своем эссе.
– В 2024 году в моей жизни две юбилейные даты: 40 лет назад 6 ноября 1984 года я был призван на действительную военную службу и направлен в учебное подразделение В/Ч 96699 в город Ашхабад. И вторая дата – 15 февраля 1989 года исполняется 35 лет со дня вывода советских войск из Афганистана. К службе в Афганистане имею самое прямое отношение, так как с апреля 1985 по ноябрь 1986 года я, вчерашний ученик московской средней школы № 58, после учебки проходил дальнейшую службу в 180-м мотострелковом полку В/Ч 51884.
На фотографии, сделанной 31 декабря 1984 года, запечатлен момент принятия мной воинской присяги еще в Ашхабаде. Рядом со мной стоит ст. лейтенант, командир роты связи Аленин, – мой командир роты, уже успевший отдать свой воинский долг Родине в республике Афганистан. Где-то рядом (наверное, не попал в кадр) ст. прапорщик Ахмедзянов, – герой Кандагара. Да практически все офицеры учебки успели пройти Афганистан и в той или иной мере учили нас уму-разуму.
За 5 с половиной месяцев учебы мне довелось два раза бросить гранату, три раза пострелять из автомата Калашникова, правда, мимо мишени из-за зрения +3,5 и, кажется, два раза увидеть радиостанцию и командно-штабную машину. Все остальное время – это муштра, 30-километровый марш-бросок в предгорьях Копетдага, морзянка и наряды по кухне… Госпиталь на месяц позволил почувствовать себя человеком.
В общем, подготовили специалиста мои родные отцы-командиры, как сумели. Никого не смутило тогда, может быть, только прапорщика Ахметзянова, что отправляют на войну полуслепого и плохо подготовленного младшего сержанта. Но как говорится, практика – критерий истины. За речкой быстро постигну науку побеждать. «Главное, никуда не лезь, сиди на узле связи и жив будешь», – напутствовал меня ночью при посадке в урал перед отправкой в Афганистан человек-гора, матершинник и крамольник, гроза всего сержантского состава, бывший десантник, – страшный прапорщик Ахмедзянов.
В Афганистане вторым своим днем рождения считаю 17 декабря 1985 года – обстрел нашей колонны по дороге Кабул-Баграм, в районе известной Чарикарской зеленой зоны. Пробитые колеса урала, простреленные пулями туши свиней и потерянная в том бою зимняя шапка-ушанка. Так и осталась лежать на дороге, как трофей для душманов. Моя стриженная голова, несомненно, требовала тепла при декабрьских афганских морозах, но приходилось терпеть на ветру и стуже пока не закончился тот бой. Наш урал проскочил сектор обстрела противника.
Если бы не сопровождавшая нас мотолыга (советская боевая машина МТ-ЛБ – ред.), плохо пришлось бы нам тогда. Одним раненым водителем мы вряд ли отделались бы. Машину тогда прилично покалечили. Сначала пробили заднее колесо, его пришлось на ходу менять. При этом не обошлось без курьеза: после замены колеса снова стали стрелять из зеленки, и все мои товарищи быстро забрались на борт. В последний момент урал начал набирать скорость, моя нога сорвалась с колеса машины, и я повис руками на борту грузовика. Сослуживцы вовремя это заметили и стали тарабанить по кабине водителя. Втащили, слава богу. Получается так, что своим товарищам по 22-й заставе я обязан жизнью. А весь наш экипаж урала был в итоге спасен броневым прикрытием.
После того боя простреленный урал не мог уже ехать, и та же МТ-ЛБ взяла его на буксир. В таком положении грузовик с продовольствием и боеприпасами в сопровождении молотолыги въехали в кишлак. Офицер нашей минометной батареи приказал всему экипажу урала пересесть внутрь бронированной машины. И не зря приказал. В триплекс (пулестойкое спец. стекло – ред.) МТ-ЛБ я видел, как встречали нас жители кишлака.
На улицу высыпала вся молодежь, много детей, старики. Все от мала до велика бросали в нашу сторону камни. И эти лица. Мне запомнились эти озлобленные лица толпы, пощады в случае попадания в плен от таких не жди. Вскоре мы благополучно добрались до нашей первой заставы. Это была старая глиняная крепость, невесть когда построенная. Командир построил наш расчет и от лица командира полка объявил благодарность. В большей степени, наверное, за то, что все остались живы. Потерями в том бою были раненый водитель, простреленный во многих местах урал и моя шапка.
Уже на заставе Татахан (22-й пост) повар выковыривал из мясных туш вражеские пули. Так закончился мой первый день на заставе в 9 км от стратегически важного в Афганистане Баграмского аэродрома и штаба 108-й мотострелковой дивизии. Сам аэродром и наши «сушки» я наблюдал бинокль, когда заступал на пост по охране и обороне выносной заставы. В декабре ночью там под минус 30. Чтобы не замерзли ноги, мы надевали валенки, поднимали воротник бушлата и в таком неуклюжем виде занимали свой сектор обстрела.
Командир заставы в 18 часов строил личный состав и каждый раз повторял одну и ту же фразу: «Приказываю заступить на охрану и оборону 22-й заставы Татахан. Предупреждаю, что главарь банды Карим на днях поклялся на Коране вырезать нашу заставу к Новому году». Потом такую же клятву Карим давал на 23 февраля. Часовых меняли каждые два часа. Все это время через небольшой промежуток времени шла перекличка. Что бы не спали. Командир регулярно обходил посты, проверял все ли в порядке.
Конечно, спать хотелось. Ведь днем работаешь, обустраиваешь заставу, изучаешь миномет, к которому тебя приставили, учишься стрелять из КПВТ (крупнокалиберный пулемет – ред.), а с 18:00 уже особый режим – боевое дежурство.
Из повседневных проблем на заставе была, пожалуй, самой главной был нерегулярный подвоз воды. Как-то раз подорвалась на противотанковой мине водовозка, и мы без воды сидели лишних две недели. Пришлось вводить питьевой режим: по кружке в день на человека в течение целой недели. Зато когда водовозка привезла нам воду, вот тогда и был настоящий праздник – баня в железном контейнере. Это действительно праздник, ведь еще не забыл, как на заставе «Танкер» в конце лета 1985 года мы все завшивели. Так что выражение «вшей в окопах кормил» — это и про меня.
Другая беда на заставе — это дедовщина. Молодых, или первого года призыва, деды прессовали жестоко. И однажды на той же 22 заставе один парнишка с Донбасса (погоняло Шахтер), доведенный до отчаяния, схватил автомат. Дело было в палатке. Ребята вовремя выбили у него из рук оружие иначе он положил бы всю заставу, всех 23 бойцов, включая офицеров и, скорее всего, ушел бы к духам или застрелился бы сам. А так отделался полагающимися в таком случае люлями. Сам всему этому свидетель.
Так заканчивался 1985 год. 31 декабря 1985 года я встречал Новый год на посту. За несколько минут до боя Курантов ко мне поднялся подвыпивший уже офицер и приказал заряжать мину. Я сделал, как учили, и снаряд пошел строго по пристреленному заранее месту. Грохнуло где-то вдалеке от разорвавшейся мины. И со всех застав полетели трассирующие пули.
– С Новым годом, – сказал мне старлей.
– И вам здоровья и счастья, – ответил я.
– Да какое там здоровье! Уже два раза гепатитом переболел, – ответил мне старлей и, спустившись со скалы, пошел дальше проверять несение боевого дежурства.
Таких застав, как наша, было немало в окрестностях Баграма и Чарикарской зеленой зоны. Там совсем рядом и знаменитый перевал Саланг, и Пандшер – укрепленный район полевого командира Ахмат Шаха Масуда. Там где-то внизу и Карим, ответственный за Баграм и его окрестности. Там шли тяжелые бои все 9 лет Афганской войны, которую и войной-то называть было нельзя.
Это уже много позже нам чиновники будут говорить: «Мы тебя в Афганистан не посылали». Это потом мы узнаем о чудовищном заседании Политбюро ЦК КПСС о том, как хоронить погибших солдат и что отвечать их убитым горем матерям и отцам. Пройдут десятки лет, и воины-интернационалисты, они же шурави, будут преданы забвению, а пустые льготы и компенсации в 4009 рублей – ни в чем себе не отказывай! – будут выглядеть как насмешка.
Где-то прочитал, что из 620 тысяч шурави после войны сели в тюрьму около 4000 человек, 75 процентов разрушенных семей, 50 процентов нуждаются в психологической помощи, многие имеют по два инфаркта, а кто-то свел счеты с жизнью. Афганский синдром не обошел никого. Не прошли стороной и болезни: гепатит, холера, малярия, дизентерия. Мой вариант – тиф и температура 41 градусов, и ножевое ранение в грудь. Есть и те в сообществе шурави, кого государство облагодетельствовало своей лаской, создало для них эффективные социальные лифты. И, конечно, это не солдаты срочной службы, не вписавшиеся в капиталистический рай. Прикормленные же властью шурави сегодня выполняют предписанную им роль проводников новой идеологии так называемого «русского мира» со всеми вытекающими последствиями, особенно для юного поколения строителей капитализма без человеческого лица.
В конце 1990-х годов стал часто видеть надписи на иномарках «Можем повторить». Сначала не понимал этого слогана, а потом ужаснулся. Не надо повторять Афганистан, Чечню и другое. Ей-богу, живите в мире и согласии. Примерно такие слова я говорил несколько лет назад своим бывшим друзьям. Никто из них не был в горячих точках, а один даже не служил, хотя носит более 30 лет после бауманки лейтенантские погоны и знает о моей афганской эпопее почти все из моих же писем и рассказов.
Другой – мажор, сын высокопоставленного советского дипломата, который привел в МИД самого Лаврова. Когда труба позвала на ратный труд, ему светил Афганистан. Но мама – дочка генерала КГБ СССР – знала куда звонить. Тогда в октябре 1984 года к ним домой пришел целый генерал-полковник из МО СССР. Он популярно объяснил, что эта повестка приведет его в Афганистан. «Так что подотрись этой повесткой, и я сделаю твоему сынуле новую. В Голицыно служить будет. Домой приезжать раз в месяц…» Так оно и случилось. Когда папа – заместитель Громыко и герой событий в Чили – приезжал на свидание к сыну в Голицыно, командир полка ему честь отдавал и уступал свой кабинет для личной встречи отца и сына. «Два года потрачены напрасно из-за этого Андропова, приказавшего студентов 1 курса журфака МГУ отправлять в армию», – говорил мне друг детства в 1990-е годы.
Прошли годы, миновали «лихие девяностые», изменилась политическая конъюнктура. И наступили страшные двадцатые годы 21 века. Нет больше дружбы. Сам послал их на**й, а можно было и морду набить. Нужно было. За Афган, например который со слов сыночка дипломата пошел мне на пользу. Только за одну подленькую фразу: «Почему ты так Родину не любишь?» А я вот спрашиваю в ответ: «А почему вы, суки, не на фронте?» Но разве можно что-то доказать отмороженным на всю голову диванным патриотам, способным предать 50-летнюю дружбу в обмен на имперские понты и комфорт?
Вспомнил я и слова одного боевого генерала из шурави. Звали его Александр Лебедь. Он в беседе с одним известным журналистом говорил, что если на войну в Чечню (Афганистан и далее по списку) отправить детей элиты, собрать из них отдельный полк или дивизию, то война закончится на следующий же день. Увы, в Афганистане дети советской номенклатуры не служили. Там воевали дети «рабочих и крестьян». Мажоры очень любят Родину, но как-то по-своему, в мечтах по пляжам в Болгарии, например.
