«У наклеек на наших квартирах был эсэсовский почерк»

_{С очевидцем беседовал Вячеслав Николаев.}

Оксане Акмаевой 46 лет. Она известный в Калининграде человек, в прошлом журналист, до последнего времени – менеджер в области культуры, устроитель кинофестивалей и музыкальных мероприятий  в Калининградской области. 24 февраля Оксана вышла на центральную площадь города на стихийный антивоенный митинг. Ее задержали. Впоследствии на двери ее квартиры появилась наклейка «Здесь живет предатель». Опасаясь нападок неизвестных, Оксана и ее сын переехали сначала с одной квартиры на другую внутри города, а затем эмигрировали. Сын сейчас живет в Грузии, а Оксана Акмаева пару недель назад  получила убежище в Германии.

– Когда я слушала эпохальное выступление президента по поводу признания ДНР и ЛНР – эту лекцию по истории о том, что нужно спасать братские народы – я восприняла ее немного «по касательной». Подумаешь, наш «великий историк», самоназванный, производит  весь этот шум! Отнеслась к этому так:  дед опять не выпил таблетки.

Мы с друзьями начали говорить друг другу: «Ну, он же не начнет войну, он же не совсем идиот». «Не устроит же мобилизацию», «не объявит же военное положение»…  Сейчас  я понимаю, что Россия оправдала самые худшие прогнозы, и жить в ней теперь все равно, что на пороховой бочке.

Когда 24 февраля я открыла новости и поняла, что моя страна бомбит Киев, я впала в ступор и оцепенение. Как будто оказалась перед коброй или диким медведем. А потом мы начали переписываться с друзьями. Нам понадобилось несколько фраз: «Идем?» – «Идем». К вечеру мы были уже на площади.

Антивоенный митинг в Калининграде 24 февраля собрал около 300 человек. Он оказался одним из самых многолюдных среди региональных городов России – прим. ред.

Митинга как такового не было.  Люди молчали, держались за руки, читали Гоголя (что-то из Тараса Бульбы), стихи (что-то из поэтов – шестидесятников, как во время знаменитых встреч на Маяковской площади в Москве). Происходящее превратилось в литературные чтения, потому что людям хочется оставаться людьми в любых ситуациях.

Не знаю, в какой момент мы всей страной начали, образно говоря, «перешагивать через людей, лежащих на асфальте». Собравшиеся обнимались, говорили хорошие слова друг другу.

Потом в толпе стали появляться провокаторы –безликие парни с короткими стрижками, у них обычно туфли с острыми носами и папочка под мышкой. Они начали выкрикивать что-то очень грубое. Их выгоняли, пытались успокоить, потому что мы пришли не скандировать лозунги, не выразить протест кому-то лично, а сказать: «Нет войне».

На митинг 24-го пришло много пожилых людей. Для них слово «война» имеет четкую и понятную формулировку, ведь они или дети войны, или дети тех, кто воевал. Хотя, с другой стороны, именно поэтому в головы большинства наших граждан и получилось так легко вкрутить пропагандистскими шуруповертами слово «нацизм».

Постепенно вокруг нас стало сжиматься кольцо из полицейских. Мы с другом отошли покурить, за нами наблюдали. Забрали нас, когда мы пошли выбрасывать окурки. Взяли под руки – и в автозак. Тут же прибежали фотографы: мы с другом в Калининграде довольно медийные персоны.

«Вязали» нас вежливо. Жести, как в Питере или Москве, не допускали. Подали руку на вход и на выход из автозака. Потому что сегодня огреешь кого-нибудь дубинкой, а завтра будешь пить чай с родственниками этого человека.

После митинга меня не оставили в покое. На дверях квартир  четверых  задержанных на митинге, адреса которых «слили» из полиции, появились желтые наклейки: «Здесь живет предатель». Это были стикеры, отпечатанные типографским способом. Поскольку в тот момент из-за санкций в Калининграде остановились очень многие производства, закончились пленки, наклейки, бумага, мы сразу поняли, кто это сделал. Ужаснее всего – стилистика: черная надпись на желтом фоне. Надо понимать, что в Кенигсберге фашисты устраивали «Ночь хрустальных ножей» (Kristallnacht – прим. ред.), когда квартиры евреев метили желтыми звездами, и по этим меткам людей уничтожали.

Так что у наших наклеек был абсолютно эсэсовский почерк. С теми, кто цеплял их на наши двери, сын встретился в подъезде. Парни в черном, в масках, шеврон на рукаве и на кепке. Обычные «дворняжки» на прикорме у эшников. К таким грязным делишкам обычно привлекают хулиганье, которое выполняет мелкие поручения полиции, чтобы не сесть в тюрьму.

История прогремела на всю страну, и мы стали знаменитыми. Не о такой известности мы мечтали, но друзья стали звонить из Европы и рассказывать о политическом убежище, потому что для европейского сознания все произошедшее – чудовищный акт преследования. Нам говорили: «Это посягательство на вашу жизнь».

Когда власть получают люди неумные и необразованные, у них появляется чувство всевластия, которое отравляет разум. Нам рассказывали, что авторы акции против нас получили «по башке», но дело былоуже сделано. Нам пришлось сменить квартиру.

Больше всего я боялась за сына. Он юн и не смог бы понять, где провокация. Я просто боялась, что он нарвется на что-нибудь. Ведь им ничего не мешает к моему сыну в темном переулке подойти.  Поэтому ребенка просила вечером поздно не гулять, а друзья часто провожали его до дома.

Поначалу у меня не было мыслей уезжать из страны, но мне объяснили, что у меня есть все основания жить в стране, где мне будет гарантирована безопасность и не трястись за себя и сына.

Так родился мой кейс на получение убежища в Германии. Столкнувшись с ситуацией, я поняла, что Германия очень щепетильно относится к процессу выдачи гуманитарных виз. Здесь четкое правило, если государство берет на себя ответственность за гражданина, то оно должно нести ее достойно, задействовать все свои ресурсы,  чтобы человек чувствовал себя защищенным. 

Уехав из России, через какое-то время начинаешь воспринимать события со стороны. Мол, это там, а ты здесь. И это стало настораживать, ведь я все еще россиянка, все еще калининградка. Там моя мать, которая, увы, накормлена телевизором. Звонит мне и говорит: «Я так боюсь за тебя! Как же ты там будешь в Германии? У них же там холодно, газа нет, пустые полки в магазинах, есть нечего». Уже не переживаю за то, что родные стали картонными персонажами, что самый близкий человек превратился в часть оболваненной массы.

Но вот кого я за это возненавидела, так это пропагандистов.  Никогда в жизни никому не желала зла. Но поймала себя на мысли, что очень хочу видеть людей, отвечающих за промывание мозгов нашим близким, болтающимися на ветру на виселицах. Впрочем, за это чувство ненависти, которое они во мне вызывают, виню себя – я оказалась не такой сильной и не смогла противостоять этому дьявольскому злу. 

Мне не нравится, что я теряю человеческий облик, желая им смерти, и становлюсь похожей на них. Когда возникает эта мысль, я каждый раз даю себе подзатыльник. Но, честно признаюсь, картина с виселицей так и стоит перед глазами.

Сейчас в моей жизни очередной сложный период, несмотря на то, что я нахожусь в стране, в которой все для людей. Недавно поехали в Гамбург на экскурсию.  Ехали с женщиной, которая здесь тоже по гуманитарной визе. Вдруг начали говорить про законы. Женщина говорит: «А нужно ведь, наверное, купить Конституцию Германии». Я думаю: а ведь действительно, нужно, нужно изучить законы Германии, потому что они тут работают. Если написано, будет исполнено.

Когда прилетела в Германию – мой путь был на электричке – напротив села женщина, и я поняла, что она русскоговорящая. Оказалось, из Киева. Мы проплакали с ней всю дорогу, держась за руки. Она уже несколько месяцев живет в Германии. Ехала из аэропорта, потому что пыталась улететь к сыну в Киев, да не вышло – сын развернул ее по прилету прямо на паспортном контроле. Сказал, чтобы возвращалась, так как возобновились обстрелы Киева.

Когда я с ней ехала, у меня было ощущение, будто я на исповедь пришла, просила у нее прощения за то что это произошло. Она же удивлялась тому, что я ходила на митинги (знала, что у нас это запрещено). Я ей сказала: «Верю, что победа будет за вами».

Мы плакали из-за того, что мы – две матери, у обеих сыновья далеко, и вот мы сошлись в одной точке – в Германии, которая дала нам убежище. И причина этому тоже общая – война. 

Мы с ней даже не познакомились, не обменялись телефонами. Я не знаю имени этой украинки, и рада, что осталась для нее не конкретным человеком, а  просто россиянкой.