«Я боюсь быть слабым, быть таким же, как они»

Александр Новинский — режиссер из города Великие Луки. Там и сформировались его политические взгляды.

На свой первый протест Новинский вышел еще старшеклассником и потом не пропускал ни одного значимого повода, чтобы заявить о своей гражданской позиции. В 2015 году Александр с друзьями снял фильм «Дом*66» о здании для переселенцев из аварийного жилья и воспитанников детдомов, построенном с множеством нарушений — и стал получать приглашения на «разговор» в полицию.

После начала полномасштабного вторжения России в Украину Новинский выходил на антивоенные протесты, а потом уехал в Аргентину, где продолжает свой активизм вместе с сообществом «Freerussia ARG» («Нет войне! | Митинги в Буэнос-Айресе»)

Расскажите о себе.

— Меня зовут Александр, я родился и вырос в России, в Псковской области, в небольшом городе Великие Луки. Я провинциал-провинциал. Последние 10 лет, до вынужденной эмиграции из России и, соответственно, до начала вторжения России в Украину, я проживал в Санкт-Петербурге, где получил свое высшее образование по специальности «кинорежиссер». Два года проработал школьным учителем, снимал музыкальные клипы, документальные фильмы в основном на медицинскую тематику и все в таком духе. Увлекался политикой, но на уровне подписания разного рода петиций. С 2011 года я участвовал в оппозиционных митингах — первый мой митинг был за партию КПРФ — а в 2012 году я уже участвовал в «Марше миллионов». С того момента, как началась война, 24 февраля 22 года, в моей жизни все достаточно радикально поменялось. Если до этого я занимался в основном искусством, снимал короткометражки, музыкальные клипы и так далее, то с началом вторжения России в Украину у меня вынужденно поменялся вектор, и сейчас я занимаюсь скорее политическим активизмом, нежели искусством. Не знаю, хорошо это или плохо, но это данность. В Аргентине на данный момент я нахожусь без работы, подрабатываю удаленным видеомонтажом. Я один из соорганизаторов антивоенных митингов в Аргентине — каждое 24 число мы выходим к российскому посольству, требуем окончания войны, доносим свою позицию до окружающих, до аргентинцев, до достаточно многочисленной российской диаспоры, которая здесь образовалась за последние полтора года. Вместе с этим я занимаюсь активизмом в «Ковчеге» — это часть «Антивоенного комитета России», я для них периодически монтирую ролики, и, помимо этого, я занимаюсь видеомонтажом для петербургского движения «Весна». Это, наверное, основная моя деятельность в Аргентине.

Почему вы выходили на митинги в России?

— Я вырос в небольшом городе. Как известно, у нас во всех смыслах гиперцентрализованная страна — и в политическом, и в экономическом смысле. В небольшой город Великие Луки доходят далеко не все финансы, поэтому в моем детстве город все время находился в запустении. Я видел нищих людей, людей без определенного места жительства. Я видел банды подростков, которые избивали всех вокруг и требовали деньги в качестве дани за прогулку по их району. Видел, как скинхеды избивали до полусмерти разных людей в возрасте просто по пьяни. Тот упадок, который я видел в своем детстве, в котором я вырос, отразился на моем восприятии мира. Когда в 2011 году я столкнулся с демонстративной несправедливостью тех самых выборов (а я тогда еще учился в школе), подумал, что нужно хотя бы попытаться как-то поменять эту ситуацию, хотя на тот момент я даже не мог голосовать. Тем не менее, тогда я вышел в поддержку коммунистов. Потом, конечно, я поменял свою политическую позицию — сейчас бы я не вышел в их поддержку. Но с 2012 года, когда произошла та самая рокировка Медведева и Путина, я начал заниматься политическим акитивизмом. На все основные митинги, которые проводились по всем крупным событиям в Российской Федерации, я старался выходить. Конечно, у меня были проблемы с силовиками на митингах. Многолетний опыт политического участия на улицах Санкт-Петербурга научил меня быстро бегать от росгвардейцев, замечать опасности, замечать, когда в каком-то месте неожиданно появляются автозаки, а космонавты постепенно берут в оцепление группу совершенно мирных оппозиционеров.

Вы участвовали в антивоенных протестах?

— Первые полтора месяца я старался участвовать практически во всех оппозиционных мероприятиях на Гостинке или Невском. В один из таких дней — это было начало марта — я попал в оцепление. Людей с каждым разом выходило все меньше и меньше, и в какой-то момент, поздно вечером, возле Гостиного двора, я оказался в оцеплении: с трех из четырех сторон стояли космонавты и автозаки, а с четвертой стороны был закрытый Гостиный двор — они закрыли двери, отключили внутри свет. Вышел некий полицейский с мегафоном и говорит: «Граждане, ваша акция не согласована, расходитесь». Но это физически было невозможно сделать, потому что с одной стороны находится здание с закрытыми дверями и окнами и выключенным светом, а с трех других сторон стоят росгвардейцы, которые никого не выпускают. В этот момент это был такой сюрреализм. То есть было невозможно выполнить требования сотрудников полиции даже при желании. Из этих 200 человек, которые оказались в оцеплении, приблизительно три четверти были арестованы, их просто хватали по одному и тащили в автозаки. Так вышло, что я оказался одним из последней четверти, которым, видимо, места в автозаках не хватило, и поэтому нас все-таки выпустили в метро. Из 200 человек на свободе осталось около 50.

Как ваши родные и знакомые относятся к войне?

— Людей, которые прямо или косвенно поддерживают происходящее безумие в Украине, к сожалению, в моем окружении большинство, по крайней мере среди родственников. Что касается друзей, то они говорят, что «все не так однозначно», «всей правды мы никогда не узнаем» и вообще «кто 8 лет дамбил бомбас?» К сожалению, это уже стало мемом, применимым к моему окружению.

Когда вы поняли, что нужно уезжать из России?

— Когда я жил в России, уже появлялись тревожные звоночки. В 2015 году я выпустил в своем городе документальный фильм про преступления депутата от «Единой России». Крупный застройщик в городе построил здание, которое было выполнено с нарушением всех ГОСТов и СНИПов. Здание предназначалось переселенцам из аварийного жилья и выпускникам детского дома — то есть людям, которым просто некуда деваться. Две разные семьи, например, могли засунуть в одну двухкомнатную квартиру, создав таким образом коммуналку в 21 веке. Меня это очень сильно возмутило — там действительно было много нарушений: трещины в стенах, проблемы с водопроводом, шатающиеся сантехнические предметы и прочее — и я снял документальный фильм об этом доме. Снимал его с двумя своими приятелями. К одному из них примерно через неделю после выхода фильма приехал ОМОН или спецназ в балаклавах. Они решили устроить показательное выступление — человек помог мне снять фильм, и к нему тут же приехали. У него был бизнес в городе, они приехали к его жене и сказали, что все документы подделаны, они мошенники, а аренда на 3-4 месяца вперед оплачена по липовым бумажкам. Второй человек, с которым я снимал, до сих пор судится. Его таскают то в городской суд, то в областной суд, то обратно в городской — одни суды у человека уже последние лет 5 точно. Я выпустил этот фильм под псевдонимом, поэтому никаких доказательств того, что я был причастен к этой работе, у них не было, хотя все всё прекрасно понимали — в небольшом провинциальном городе не так много режиссеров, чтобы спутать кого-то с кем-то. Позже у меня был первый опыт, когда меня искала полиция по адресу регистрации в Великих Луках. Мне пришлось уехать в другой город и жить на съемных квартирах. Полиция приезжала, общалась с моими родителями, говорила, что нужно побеседовать со мной. Уж не знаю, в чем эта беседа могла заключаться, но узнавать не хотелось, поэтому я уехал из Великих Лук в Санкт-Петербург, где жил на съемных квартирах. Когда началась война, первые полтора месяца я постоянно участвовал в митингах, запрашивая параллельно с этим гуманитарные визы. Пытался попасть по трудовой визе в Польшу, но получал сплошные отказы. От начала активных военных действий и до объявления мобилизации было несколько месяцев, чтобы подкопить денег. Когда началась мобилизация, мне пришлось уехать в Казахстан. Помните те видео, на которых толпы людей стоят на границах? Вот я был одним из таких. Сначала в Казахстан, там прожил около месяца, потом прилетел в Турцию на полтора месяца, а потом через Бразилию попал в Аргентину, где до сих пор и обитаю. Но так вышло, что даже эта страна не является для меня безопасной, поэтому я надеюсь в ближайшее время сменить ее на другую.

Почему вы не чувствуете себя в безопасности в Аргентине?

— Накануне 9 мая 2023 года здесь, в Аргентине, Русский дом и российское посольство решили провести «Бессмертный полк». Я с моими соратниками не смог обойти сие мероприятие стороной. На меня нападали 6-го и 5-го. 5-го мне пытались разбить камеру, но попали в лицо. Все это происходило на глазах местных полицейских, мы сразу закричали: «Обратите внимание, на нас напали», а они просто пропустили этого человека в Русский дом и сказали, что это не в их компетенции, и вызвали наряд полиции. Пока наряд полиции доехал, разумеется, мужчины уже и след простыл. Ну, а на следующий день был «Бессмертный полк», мы решили выйти туда с баннером «No a la guerra!» — «Нет войне!». Мы кричали лозунги антипутинского характера, и агрессивный мужчина решил на меня напасть. Он ударил меня исподтишка, пока я снимал происходящее. Я был сосредоточен на экранчике своего фотоаппарата, он подошел сбоку и со всей дури ударил меня ногой в живот, причем настолько сильно, что у меня появились проблемы со здоровьем на после этого. Он пытался выхватить и разбить камеру. Я вместе с моими единомышленниками довел контрмитинг до конца, а после отправился в полицейский участок — писать заявление, и в госпиталь. Пришлось пройти обследование, мне выписали пару видов таблеток. Потом в российских пропагандистских СМИ вышли разного рода статьи, об этом писали Russia Today, «Российская газета», РИА Новости: «Сторонники неонацистского киевского режима вышли сорвать замечательное патриотическое мероприятие „Бессмертный полк“». Показали по местным новостям, как меня бьют в живот, с двух ракурсов. Оказывается, мы пособники неонацистского киевского режима. Осталось только понять, где находится этот неонацистский режим. Еще недавно мы бойкотировали концерт хора Турецкого, который, как известно, один из ярых сторонников войны в Украине. Мы с украинцами вышли в пикет к концертному залу с флагом Украины, с лозунгами «Нет войне! No a la guerra!». Сам Турецкий в своих социальных сетях или какому-то журналисту дал интервью, что, оказывается, нам заплатили по 30 долларов на человека. Первый вопрос: откуда у него такие цены? И второй: почему я не получил деньги? Мне 30 долларов не помешали бы. Не уверен, что этот человек действительно понимает, что происходит. Люди добровольно выходят на митинги. Никто ни мне, ни кому-то другому не платит деньги за то, что мы выходим на антивоенные митинги. Это наша гражданская позиция. Буквально месяц-полтора назад трое активистов из нашего движения «Нет войне!» в Буэнос-Айресе, оно же Free Russia Arc, получили анонимную угрозу, что их обольют кислотой.

Вы ощущаете личную ответственность за происходящее в Украине?

— Ответственность моя, наверное, заключается в том, что я, возможно, недостаточно активно выходил на митинги? А я выходил на митинги. Может быть, недостаточно агитировал друзей, соседей, знакомых, родственников, чтобы они выходили? Возможно, моя ответственность в этом. Да, я ее ощущаю. Ощущаю каждый раз, когда в субботу прихожу в культурный центр при посольстве Украины изучать украинский язык и являюсь, возможно, одним из немногих, а часто и единственным россиянином, находящимся в этом здании. Мог ли я это остановить? Я думаю, что нет. Масштаба моей личности недостаточно для того, чтобы на что-то повлиять.

Могут ли на что-то повлиять протесты россиян за рубежом?

— Я считаю, что те люди, которые выходят на оппозиционные и антивоенные митинги за рубежом, делают это в первую очередь для самих себя и для тех представителей своей нации, которые уехали по тем же причинам, что и они. То есть главная задача — это консолидация, общие интересы, какое-то обсуждение и обмен опытом. И самое главное — напоминать таким образом о себе российскому руководству, пускай и за рубежом, у посольства Российской Федерации, что они нас выгнали из нашей страны, что мы не согласны с их позицией и готовы отстаивать свою. Пускай у нас сейчас нет другого выхода, кроме как делать это за рубежом, но я надеюсь, что это временно. Я думаю, что рано или поздно такие люди будут услышаны.

Вы общаетесь с украинскими беженцами? Как складываются ваши отношения?

— «Хороший русский — это мёртвый русский» — я сталкивался с такой репликой, к счастью, в юмористическом ключе, или, скорее, как сарказм. В целом, меня воспринимают положительно. У меня среди моего круга друзей здесь, в Аргентине, достаточно украинцев и украинок, которые делят людей не по паспорту, а по моральным убеждениям, нравственным ценностям. С этими людьми мне по пути. Большинство украинцев сейчас не хотят выходить с россиянами на совместные митинги, но я всё равно это делаю, несмотря ни на что. Если я узнаю, что проходит какой-то митинг, то я туда прихожу, и меня оттуда никто ещё не выгонял.

Зачем вы изучаете украинский язык?

— Из-за чувства ответственности, из-за желания наладить контакт с украинцами и показать, что есть люди, которые не хотят войны не просто номинально — «вообще, я за мир во всём мире» и всё в таком духе. Есть люди, которые действительно осознают катастрофу и несправедливость происходящего, осознают, насколько лжива российская пропаганда.

Что для вас самое трудное в эмиграции?

— Для меня самое трудное — это, разумеется, языковой барьер, другая культурная среда. Всё-таки я как человек искусства всегда был и остаюсь погружён в российские реалии. Мне не всё равно, что там происходит, и в будущем я бы хотел вернуться туда и заниматься съёмками фильмов непосредственно в России. Мне дискомфортно находиться в Аргентине. Сегодня Аргентину я считаю в некотором смысле своей тюрьмой, откуда я не могу в данный момент времени выбраться и оказаться там, где мне хотелось бы.

Как думаете, какое будущее ждёт Россию?

— Я, скорее, остаюсь оптимистом и надеюсь, что всё закончится достаточно быстро. Я верю, что в ближайшие годы мы станем свидетелями и смены руководства России, и окончания войны. Разве что санкции, наверное, останутся с нами на долгое время, и, возможно, в какой-то момент времени Россия станет достаточно похожей на Латинскую Америку. Я верю в то, что те оппозиционеры, активисты, журналисты, которые сейчас находятся за рубежом, и все люди, которые не согласны с происходящим, не поддерживают Владимира Путина, выступают против войны, против политических репрессий в России, получат возможность при желании вернуться в свою страну. Лично я хотел бы воспользоваться этим шансом. Я, например, записался в проект «Первым рейсом» — это тоже часть «Антивоенного комитета» и «Ковчега». Его смысл заключается в том, чтобы при первой возможности, когда в России появится какая-то надежда на перемены, эта организация пришлёт тебе письмо и пригласит вернуться. Меня многое связывает с моей страной, в которой я родился, и моя нынешняя эмиграция — вынужденное решение. Чтобы было понятно: до 2022 года я даже не выезжал за пределы России и Белоруссии.

Чего вы боитесь?

— Быть слабым. Мне не хочется поддаваться тому настрою, который транслируется сейчас в России: «Либо ты выступаешь за войну, либо отмалчиваешься и не привлекаешь к себе внимания». К сожалению, среди моего бывшего окружения таких людей достаточно много. Я боюсь быть слабым, боюсь быть таким же.