«Я собрала свою жизнь в один чемодан»

Мария Новосельцева, художник-иллюстратор из Москвы. До войны она выкладывала картины из своих путешествий по России. После 24 февраля 2022 года ее Инстаграм наполнился антивоенными иллюстрациями. Мама умоляла ее ничего не публиковать, но Марии было важно не молчать. Она переехала в Барселону в 20 лет без знания языков по туристической визе, потому что «не хотела себя терять».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Маша, мне 22 года, уже полтора года я живу в Барселоне. Сама я из Москвы, прожила там всю жизнь. Я художник-иллюстратор книг, когда-то была обычной студенткой, которая ходила в университет и подрабатывала. Я веду блог в инстаграме, в котором рисую антивоенные иллюстрации и просто иллюстрации, рассказываю в том числе про сложности переезда и просто делюсь своей жизнью.

Почему вы уехали из России?

— Этот вопрос очень сложный, я на него отвечаю буквально каждый день своей жизни. Когда 24 февраля началась война, у меня сразу появилось убеждение, что мне надо уехать, хотя до этого я не хотела уезжать — я любила Россию и, в принципе, планировала связать свою жизнь с ней. 24 февраля я проснулась в полном непонимании, в ужасе. Меня разбудил мой (теперь уже бывший) парень и сказал, что началась война. Я открыла телеканал «Дождь» и начала запоем его смотреть. Они же тогда еще пустили прямую трансляцию. 23 февраля у меня была какая-то жизнь, была учеба, было предсессионное время, мне надо было в институт, надо было работать. А 24 февраля я все делала как по инерции. Я ехала в метро, смотрела «Дождь» и не понимала, что происходит. Я приезжаю в свой университет и помню, как сейчас, что там ничего не поменялось. Люди так же ходят и обсуждают сессию. Я говорю моим одногруппникам: «Вы вообще видели новости?» — «Ну, да. Это все, конечно, прикольно, но несерьезно. Это какие-то политические разборки» — «Вы не понимаете, что ли? Вот, правда не понимаете?» — «Нет, мы не понимаем». И в тот момент я впервые, наверное, подумала, что в дальнейшем с Россией меня ничего не будет связывать. Каждый день я жила с этой мыслью, мы с моим бывшим молодым человеком искали варианты переезда, но я до конца не могла сформулировать, почему хотела переехать. Вот просто мне надо, я так не могу. Тогда я не могла это описать, потому что был стресс, но теперь он рассеялся, и ответ стал ясным. Я переехала по одной причине: когда каждый день ты делаешь то, что тебе не нравится, или тебя бьют палкой — тебе сначала неприятно, больно и ты не понимаешь, почему так происходит, но со временем это становится нормой. Так работает психика, она нормализирует то, что приносит тебе душевную или физическую травму, и ты перестаешь это замечать. Я поняла, что когда-нибудь назову войну нормальной, и тогда я не буду Марией Новосельцевой из Москвы, которая имеет убеждения. Тогда я стану не знаю кем. Я не хотела себя терять.

Что помогает вам сейчас не нормализовывать войну?

— Вся моя жизнь, то, из-за чего я переехала. Мне помогает помнить встреча русскоязычного человека из Украины в Барселоне. Мы начинаем об этом говорить, и у каждого своя история, у каждого своя боль, смерти. Ты ежедневно сталкиваешься с этим, особенно в эмиграции, когда русскоязычных в твоем городе очень мало. Каждый раз тебе приходится все это переживать снова и снова.

Расскажите о своем опыте переезда в Испанию.

— Это замечательная история. На тот момент мне было 20 лет, я девочка на третьем курсе университета, какая-то подработка есть, но я особо не имею ни денег, ни виз — ничего. У меня был только загранпаспорт, потому что я довольно много путешествовала. И я сижу и понимаю, что мне надо уезжать, но на что? В той точке, когда я об этом подумала, это было невозможно. Но если человек очень сильно чего-то хочет, он это делает. Ко мне приходили люди просто из вселенной: «У меня есть юрист, который занимается визами», «А у меня есть это». И как-то так, по крупинкам, я собрала себе какую-то базу, заняла деньги, подалась на визу. Мне ее одобрили, потому что у меня была хорошая визовая история. Сложность заключалась в том, что я на тот момент была не одна — у меня был молодой человек. Во-первых, он должен был уезжать первый, потому что мы были убеждены, что 9 мая начнётся всеобщая мобилизация. И я предлагаю: «Давай мы поедем в Армению, сделаем тебе бустер-вакцину, и тогда ты сможешь податься на визу» — у него ноль визовых историй, и только с вакциной у него был шанс получить визу. У меня тогда уже была виза, так что мы решили сделать так: летим в Армению, после этого я лечу в Барселону, а он летит назад подаваться на визу, и через три месяца приезжает ко мне. Зачем мы так сделали? Чтобы разделить бюджет: мы не могли единовременно купить два билета, два номера в отеле — у нас просто не было денег. Я помню, как открываю Тик-Ток, и в первом видео, которое мне попадается, девочка плачет и пишет, что собирает в 23 килограмма свою жизнь и улетает в непонятном направлении без обратного билета. Я на это смотрю — видео набрало популярность — и думаю: «Блин, я и есть эта девочка». Я собираю свою жизнь в один чемодан, мы погружаемся в самолет, прилетаем в Армению, и когда я вышла из самолета — я прямо помню — открываю сообщения и пишу друзьям: «Вот знаете, я ощутила свободу всеми фибрами своей души». Дальше началось самое интересное — я поставила себе бустер, ибо в Испанию еще без вакцины не пускали, мой молодой человек тоже, и мы поехали в отель. У нас температура 39, через полтора дня самолет в Барселону. Я сижу, ничего не понимаю, ничего не знаю — мне плохо. Проходит полтора дня, мы едем в аэропорт, а у меня по-прежнему температура. Я наглоталась ибупрофена, чтобы меня просто пустили в самолет. Сдаю багаж, стою прощаюсь с молодым человеком, говорю: «Ты точно ко мне приедешь?» — «Да, точно» — «Хорошо, тогда это будет помогать мне жить, когда я буду сейчас лететь». Я сажусь в самолет и, если честно, после ничего не помню, потому что пока я летела до Греции — у меня была пересадка в Афинах — у меня был такой стресс, что я все эти 3-4 часа просто сидела и рыдала, и у меня заново поднялась температура. Пока летела и рыдала, я решила еще раз посмотреть условия въезда по вакцине. Я и так все заранее посмотрела, бустер работает почти моментально, но я где-то нахожу приписочку, что QR-код, оказывается, работает через 7 дней после вакцинации. И я понимаю, что у меня температура, у меня нет денег, я не знаю английского, испанского и тем более греческого — ничего, кроме русского — и что еще меня не пустят, потому что QR-код не работает. Я останусь в этой Греции и буду жить в аэропорту, как в фильме «Терминал». Я выхожу в Афинах, ищу свой терминал, становлюсь в очередь и жду своего часа. Передо мной все пикают эти QR-код и проходят дальше, а я понимаю, что никуда не пройду. Я не знаю, зачем я там стояла, потому что шансов не было, но все же попыталась. И на весь аэропорт произносят мое имя и фамилию: «Maria Novoseltseva». Я подхожу к стойке и говорю: «I’m Maria Novoseltseva». Все, на этом мои знания английского заканчиваются. Они начинают мне что-то очень быстро говорить, даже немного агрессивно, а я ничего не понимаю. Они переходят на греческий — я ничего не понимаю. Они смотрят на меня, я смотрю на них и думаю: «А что в данной ситуации делать?» Я условно в тысячах километрах от дома, в какой-то Греции, думаю: «Чего я вообще приперлась в эту Грецию? Какая Испания?» И я иду ва-банк: беру свой переводчик на телефоне и капслоком начинаю печатать, что мне страшно, у меня нет денег, у меня нет ничего, мне плохо, помогите мне, пожалуйста. Показываю эту записку, и женщина — видимо, пограничник — смотрит на меня, и я читаю в ее глазах, что у нее дома сейчас три голодных ребенка, муж, который придет с работы, и еще я тут стою — 20-летняя девочка с красным паспортом, обливающаяся слезами, не говорящая по-английски. Я понимаю, что это работа, но по ней читалось, что ей это не нужно. Она на меня смотрит, вздыхает, и вот так машет рукой, типа: «Иди». Я проскальзываю в последний вагон, за мной закрываются двери, и я улетаю.

Как родные отнеслись к вашему отъезду?

— У меня небольшая семья — мама, брат и на тот момент была бабушка. Когда я сказала, что хочу переехать, мама моя сказала: «Нет. Это чистой воды безумие, план, который не сработает». Она не хотела, чтобы я это делала. Плюс на тот момент она еще не понимала, зачем. Что мне мешает жить в России настолько, что я аж вот такое хочу сделать? Они сначала отнеслись непонимающе, но когда я уже поставила их перед фактом, что вот билеты, они меня поняли. Поняли меня, но не почему я это делаю, скажем так. Но у меня не было вот этого: «Нет, куда ты?», «Ты предатель! Ты еще хуже, чем предатель!», «Ты в России должна быть как патриотка», за что я благодарна.

Вы путешествовали по России и рисовали ее. Что для вас Россия?

— Россия для меня — это моя родина. Другой родины не будет, и этот факт останется со мной навсегда. Я очень люблю Россию, и не буду говорить об этом в прошедшем времени, потому что я не считаю, что разлюбила ее. Для меня Россия — это всегда какая-то красота, это источник моего вдохновения. Я уже упомянула, что не хотела переезжать до 24 февраля. Раньше я путешествовала только по Европе, и когда начала очень много путешествовать по России, тогда впервые появился мой блог. Я настолько удивилась ее красоте, что мне захотелось этим делиться, мне захотелось это рисовать. Я создала себе в инстаграме блог и начала рисовать Россию. Это стало очень популярным, потому что я правда отдавала всю душу в этих иллюстрациях. Я хотела побывать на Курилах, на Камчатке, в Норильске. Меня не пугал ни один город в России, насколько бы там ни было сложно. Я не хотела просто наблюдать красоту, а хотела наблюдать именно этих бабушек и дедушек, которым не хватает на пенсию, на лекарства. Я видела красоту не в красоте, не в том, как падает снег, а в том, что люди, у которых не хватает денег на лекарства, отдадут тебе последнее, если ты к ним придешь. Вот эти жуткие контрасты так меня поражали, что я захотела о них рассказывать. Но, как бывает у нас в России, о плохом никто никогда не хочет слышать, и я транслировала красоту, а не плохое. После 24-го все изменилось. Я решила, что у меня нет морального права говорить только о хорошем.

Интересовались ли вы политикой до 24-го февраля?

— О да, я интересовалась политикой. Я была главной душнилой в компании. Все собираются, разговаривают о том, как прошли их деньки, и я начинаю: «А вы знали, что Навального отравили? А у него сейчас суд?». И мне все: «Боже, Маша, мы тебя, конечно, слушаем, но давай не надо об этом». Я всегда интересовалась политикой, для меня политика и моя жизнь — неотрывные части. Мне 22 года, я живу столько же, сколько правит Путин. Конечно же, я буду интересоваться политикой, потому что я не видела никаких альтернатив, и мне хотелось хотя бы в себе создать альтернативу той жизни, которую мне предлагают.

24 февраля изменило ваше творчество?

— Это была пелена, которая спала, и все разделилось условно на черное и белое. Я не люблю быть объективной, я скорее субъективный человек, но в этой ситуации все разделилось, и я уже не могла рисовать красоту, потому что я ее не просто не видела, а отрицала. У меня всё ушло в радикализм. Я думала: «Да что я могла там любить? Что я могла любить в этой России? Да это вообще… Я вообще не русская». Я правда так думала и рассуждала. Я все отрицала, и в какой-то момент вообще хотела удалить все свои иллюстрации, которые рисовала в России — это первые два месяца, наверное, после начала войны. Потом я стала приходить к уже более альтернативной точке зрения.

Зачем Путину война?

— Знаете, когда вам 17 и вы едите доширак на подоконнике своего общежития, вам кажется это прикольным и нормальным, это доставляет вам удовольствие. В 50-60 лет вы уже не будете получать от этого удовольствия — это обычное развитие человека. Но у одного человека, такого же, как и все остальные, появляется ресурс, который позволяет ему перед своим семидесятым днем рождения завоевать другую страну. Это человек, который не пользуется интернетом, человек, который находится в вакууме, и «президент» для него уже не работа, а его святость. Для него это как развлечение или, скорее, постулат его «я могу».

Вы делаете антивоенные иллюстрации. Почему для вас это важно?

— Для меня важно рисовать антивоенные иллюстрации потому, что я считаю себя художником, я считаю себя творческим человеком. Мой способ мышления заключается в том, что когда я не могу выразить словами что-то, что меня очень сильно волнует, я берусь за кисть, а так как политика меня очень сильно интересует, меня очень сильно интересует моя родина и то, что с ней происходит, то я берусь за кисть и рисую антивоенные иллюстрации. И я не хочу их рисовать просто потому, что хочу высказаться себе, положить это в стол и забыть. Я хочу рисовать это именно как олицетворение меня, 22-летней девушки, которая всю жизнь прожила в Москве, в России, и того, что она думает по этому поводу. Как олицетворение голоса моего поколения. Для меня важно, чтобы кто-то на это взглянул и, возможно, поменял мнение. За те полтора года, что я рисую эти иллюстрации, многие люди поменяли своё мнение. Мне в комментарии приходили мои родственники, друзья семьи, и писали гадости, что я неправа, что это все неправда, что я предатель родины. Когда я прилетела по печальному случаю в Россию, в январе, спустя год моей эмиграции, они подходили ко мне и говорили: «Знаешь, Маш, мы извиняемся. Мы были неправы, сейчас мы тебя понимаем» И вот в такие моменты я понимаю, ради чего рисую эти иллюстрации или картины — как угодно. Голос одного человека меняет голос другого человека, а дальше они превращаются в массы.

Сталкивались ли вы с хейтом в свой адрес из-за антивоенных иллюстраций? Расскажите об этом.

— Где-то через неделю-две после 24 февраля я начала рисовать антивоенные иллюстрации, и я понимала всю опасность этого. У меня очень сильно ухудшились отношения с моей мамой, потому что она умоляла не выкладывать ничего в инстаграме, она умоляла ничего не рисовать, а я пыталась ей объяснить, что это важно, что без этого я — не я, и что не могу ничего с этим сделать. Когда я начала выкладывать антивоенные иллюстрации, туда начало приходить нереальное количество людей. Я ни в коем случае не делала это ради хайпа. Я делала это потому, что видела и чувствовала, а люди приходили. И где-то 70% из них — хейтеры. Все остальные комментарии были хорошими. Причём они были и от украинцев. Они писали: «Большое тебе спасибо за то, что ты делаешь, что ты говоришь». В такие моменты я даже чувствовала какую-то неловкость. Я думала: «Господи, ну это же настолько базовая вещь — просто говорить, когда бьют тебя или твоего соседа». А как справилась с хейтом: просто смотрела на положительные комментарии. Ты либо принимаешь конструктивную критику, либо что-то хорошее. На все остальное можно не обращать внимания. Я обращала внимание на то, что кому-то становится легче, кто-то меня благодарит, что то, что я делаю, правда для чего-то нужно. Поэтому в какой-то момент я перестала обращать внимание на хейт. Но да, как-то раз мне прислали мой адрес и сказали: «Мы знаем, где ты живешь». Звонили моей маме и «по секрету» говорили: «Вот вы знаете, Новосельцева очень много чего-то делает. Мы по старой дружбе вам говорим». У меня и мама, и папа — вообще вся семья — в прошлом служила в органах милиции. На тот момент была милиции, но когда она закончилась, закончилась и история связи моей семьи с органами власти.

Как вы реагировали на угрозы? Что помогло вам справиться?

— У меня был протест — кто-то молчит, меня хотят заткнуть, больше всего плохих комментариев от русскоязычных людей, россиян, говоривших: «Ты предатель. Ты пятая колонна. Ты недостойна», «Ты еще ничего не понимаешь». В эти моменты мой протест разгонялся ещё больше, а я и так рисовала, потому что многие молчали, так ещё и меня заткнуть пытались. Я решила: «Чего бы мне это ни стоило, даже если я, например, не улечу, я все равно продолжу это делать». И моя философия, что я боюсь нормализировать для себя войну, и мои иллюстрации помогали мне вспоминать, что это неправильно, что это плохо, что мы не погружаемся в социум настолько, чтобы забыть обо всем. Мы не должны бояться хейтерских комментариев, иначе мы опустим руки и нормализируем войну. Я постоянно к этому возвращалась, как в психотерапии.

Вы верите в светлое будущее для России?

— Как я уже сказала, в начале войны я думала, что у России больше ничего никогда не будет хорошо. Вот тут вот так большими буквами — «Никогда» — было в моей голове. Со временем я начала понимать простую вещь: если в России все плохо, если Россия, по моему мнению, такая недостойная, тогда почему появилась такая я, почему мне захотелось рисовать антивоенные иллюстрации? Почему, когда я переехала, я узнала миллион людей из России, из маленьких и больших городов, с миллионом разных историй, достойнейших из тех, кого я встречала? Почему, если в России все плохо, существуют Навальный, Шульман, Дудь, Нойз МС — люди из всех сфер? Они же как-то появились, а значит в России есть что-то такое, что заставляет появляться таких людей. Да, в маленьком количестве, но если все пойдет по наилучшему сценарию, то Прекрасная Россия будущего может случиться, потому что в сегодняшней России есть почва для таких людей.

Вы вернетесь в Россию?

— Этот вопрос до сих пор остается у меня без ответа. Я даже не знаю, как объяснить, настолько это непонятно. Когда была белая эмиграция, все говорили: «Да сейчас два года посидим, там все наладится, и вернемся в Россию». До «когда наладится» не дожили их внуки. Я верю, что Россия будущего будет прекрасна, но когда это будет, я не знаю. Если она будет через 30 лет, то, возможно, вернусь. Но я прекрасно понимаю, что мой ответ не точен. Сейчас мне 22, когда-нибудь я заведу детей, выйду замуж, построю полностью быт в новой стране, меня будут ценить как человека в профессии в этой стране — в Испании, если я тут останусь. Я построю всю жизнь, а потом должна буду вспомнить, что существует Россия, в которой уже все хорошо. Я не знаю, что подумаю об этом в тот момент. Сейчас у меня есть память того, что вся моя жизнь прошла в России, и я хочу ответить, что вернусь в Россию. Но через 20-40 лет я не знаю, что отвечу.

Чего вы боитесь?

— Что я и люди до 25 будут последним поколением, которое помнит, как в России более-менее нормально жилось. По тому, что я сейчас слышу из либеральных источников оппозиции, которые каждый день просматриваю, мне кажется, что мы не до конца понимаем, как с этим всем бороться. Нельзя защищаться цитатами Толстого, когда в тебя тыкают ножом. Мы не до конца это понимаем. И, что самое главное, Путин тоже этого не понимает, и думает, что если он выгонит всех этих либералов из страны, если он всех сотрет, то это его спасет. Не спасет. Оно его только добьет. Это моя единственная надежда. Потому что интеллигенция не забивает себя лопатой на заднем дворе. Это делают люди, которые говорят с тобой языком силы.