Юлия Шарапова: «Я смотрела в глаза смерти несколько раз»

Юлия Шарапова смогла выбраться из родного Харькова в начале марта 2022 года — в те дни, когда город был под постоянными обстрелами. Она считает, что ей повезло, что она сумела добраться до Праги. По профессии Юля искусствовед, но в новой стране, где она оказалась без языка и денег, ей пришлось все начинать с нуля: первое время работала в баре, мыла полы — бралась за любую работу.

Уже в эмиграции Юлия столкнулась с серьёзным заболеванием — перенесла тяжёлое лечение. Она считает, что даже в самой трудной точке можно найти силу двигаться дальше.

Сегодня Юлия водит экскурсии по Праге — городу, который давно стал ей близким. Мы поговорили с ней о войне, эмиграции и том, как справляться с трудностями и не терять интерес к жизни.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Юлия, я из Харькова, мне 28 лет, Я живу в Праге уже три года, чуть уже больше, чем три года. И я занимаюсь тем, что я показываю Прага, город, в котором ты живешь, для славян, Для русскоязычных и для украиноязычных наших мигрантов или вынужденных переселенцев.

Также я рассказываю об искусстве, я вожу экскурсии по музеям, потому что, ну, Если я могу сделать жизнь одного человека лучше, значит, я должна этим заниматься.

Как война изменила вашу жизнь?

— Война изменила мою жизнь. Она забрала все, что у меня было. У меня были друзья, у меня была работа, замечательная, абсолютно. Я работала продюсером фото-видео Стоковых съемок. Я вела лекции, у меня был единственный в Харькове проект по искусству. Я приучала людей к прекрасному и показывала, что беллини это не только коктейль.

Но когда, перед тем, как началась война, У нас был огромный план с моей подругой, с которой мы вели эти лекции, мы вели этот проект, и мы должны были просто сделать все. Но в какой-то момент, Ну, мы знали еще до того, как это начнется, Мы предполагали, и она уезжала в Вену, и я ей говорю, забирай ноутбук, забирай Золотые сережки, потому что, возможно, ты не вернешься.

Она возвращается в Харьков. 22 числа, 23 перекрывают все авиасообщение с Украиной. Мы все еще не верим в это, а 24. В 4 утра я просыпаюсь, потому что я жила как раз в районе, который был приграничный. Я тогда жила не одна, и человек, который со мной жил, он говорит, Юля, что это? Я говорю, собирай вещи, началась, война. И в этот момент рухнуло все.

У меня семья, у меня мама, отчим, и мой младший брат, Они жили в другом районе. И так получается, что они остались там, а я со своими… Со своими друзьями мы переехали в, как странно бы это не звучало, в бар, но это бомбоубежище Второй мировой войны, Это был подвал. Мы переехали туда с друзьями, прошли там 10 дней, и в какой-то день бомбили военное танковое училище около Дома моих родителей.

Мне позвонила мама и сказала, что Юля, мы не доживем до утра, уезжай любыми способами из Украины, единственное, что дожди до завтрашнего вечера. Потому что мы до утра точно не доживем, но мы брата спрятали в шахте лифта. И мы сказали, где ты? И вот если он до вечера не дойдет, до тебя, значит, он не выжил.

Я слышу истребители, я слышу, Как взрывается все вокруг, как трясется дом. Я выхожу и понимаю, что нужно спасать всех. Слава богу, что все обошлось. На следующее утро мама мне позвонила и сказала, что мы живы. Брат жив, выезжайте из Украины.

И мы с подружками через день уехали. Это было 4 марта 2022 года. Мы стояли на Харьковском вокзале 8 часов. Мы шли туда пешком. Это было абсолютно ужасно, потому что, во-первых, это физически было очень тяжело. Было очень холодно, шел снег. Снега насыпало вот так вот до колен.

В 8 часов мы стояли, и единственное, Почему я спаслась из Харькова, Это потому, что была ошибка женщины, которая объявляет платформы. Она перепутала на украинском. Это Коле и платформа, то есть как рельсы, да, там, и сама платформа. И я понимаю, что мы стоим в 8 часов, и когда приезжает поезд, который эвакуационный, приходят мужчины с автоматами.

Они отпугивают автоматами толпу. Они стреляют по ногам. Они стреляют в воздух для того, чтобы просто отпугнуть толпу. Мы не могли влезть ни в одну электричку, ни в один поезд, Потому что я и две мои девчонки, подружки, такие же молодые и здоровые, как я, На тот момент еще здоровые.

И у меня на глазах произошло самое страшное, что я видела в своей жизни. Я пережила рак, но это не так страшно. Когда рядом со мной стоят муж с женой, им, ну, года, наверное, по 23, Совсем еще молодые, И у них родились близняшки, маленькие дети, вот такие вот. Им, наверное, ну, месяца полтора.

И они вот так вот по рукам их передают в руки проводницы. И я говорю, что ты делаешь? Это же твои дети, они грудные, просто. Она говорит, главное, спасите детей, нам уже все равно. И проводница их забирает, этих детей, и передает их по вагону. И просто люди забирают, потому что нужно спасти этих маленьких детей.

И мы с моей подругой, типа, что вы делаете? Все, Мы растолкали толпу и запихнули их в поезд, ну, ценой того, что мы не поехали. И потом, когда приехала Вот электричка, Я понимаю боковым зрением, что приезжает поезд, и автоматчики идут туда. Я говорю, быстро, хватайте шмотки в руки.

И мы спрыгнули из платформы, перед проезжающим поездом, пробежали по, собственно, рельсам. И я подбегаю, там стоит человек с автоматами, говорю, куда едем? Он говорит, до Винницы. Говорю, ну до Винницы, так до Винницы. И мы 18 часов сидя ехали, не вставая, без еды, воды, туалета и всего остального. 18 часов до Винницы.

В Виннице это было плохо, нас никто нигде там, Ну, не помогали особо там в Виннице. И из-за того, что в Харькове я подобрала одну девчонку, которая стояла одинокая на вокзале, Мы ее забрали, и у нее оказались знакомые во Львове. И мы, в общем, договорились с таксистом, доехали до автовокзала, и там стоит огромная очередь.

Я говорю, я после Харькова в очередях стоять не буду. И я, короче, Ну, мы заплатили там 400 гривен водителю, и ехали 8 часов до Львова, просто в проходе сидя. В огромном автобусе, он ехал до Баршавы, но это было единственное спасение. Он ехал по встречке, просто мы едем, ну, мы едем, я вижу, что наездит КАМАЗ.

И он съезжает просто на обочину, и, ну, слава богу, мы добрались, и вот знакомые этой девчонки подобрали нас. Потом мы были два дня во Львове, там еще моих знакомых, а потом, ну, Выезжали в Чехию, выезжали в Прагу. В никуда. У нас на троих было, ну, Если это сейчас посчитать в кронах, ну, 10 тысяч крон, на троих, и больше ничего.

И один чемодан. И когда мы приехали сюда, и мы искали жилье, первые полтора дня мы остались у одного моего знакомого, Так случилось, что он был здесь. Потом мы пошли на Флоренс, на главный автовокзал, И я просила жилье, потому что у меня поднялась температура до 40, У меня пропал голос.

Я просила, говорю, ходить, куда-нибудь. Чердаки, подвалы, Нам уже все равно, нам нужно остаться здесь. И так получается, что мы едем поддаваться на визу. А девчонка на Флоренсе мне говорит, что это невозможно, что я не смогу остаться в Праге. Проходит полчаса, Она мне звонит и говорит, что есть семья.

Единственное, что у них маленький ребенок, 10-месячный. У них будет отдельная комнатка, туалет, ванная. Я говорю, что мне все равно, давай адрес, мы сейчас поедем. И так получилось, что эти люди, им уже было хорошо за 40 лет, И у них это первый ребенок, и они ездят по всяким местам силы.

И они постоянно помогали беженцам. И вот они нас взяли. Мы месяц жили там, и это люди, которые буквально нас спасли.

Вы сказали, что на вокзале автоматчики стреляли перед ногами и в воздух. Зачем?

— Потому что это было невозможно. Там стояло, наверное, около миллиона человек. Ну, полмиллиона точно. И дело в том, что они же ломились в поезда. И дело в том, что, ну, я же говорю, вот, передавали детей. И дело в том, что и мужчины, и молодые парни, и… Ну, в общем, ломились все, потому что каждый хочет спасти свою жизнь.

И когда они начинали, единственное, что их может отпугнуть, ну, они, конечно, не по ногам, но в асфальт. И в воздух, ну, потому что людей, чтобы хоть как-то их отодвинуть. Потому что иначе началась бы давка, и они бы могли умереть под колесами поездов.

Они просто могли бы упасть, вот, и все, и не выбраться, потому что их бы никто не достал. Ну, это вот давка, да, наверное, это можно так назвать. Вот есть знаменитая фотография Харькова в марте 24-го года. Вот я вот прям там стояла. Там я даже шапочку свою нашла.

Как складывалась ваша жизнь в Праге?

— Я понимаю, что нужно, что-то делать. И я просто понимаю, что у меня забрали всё. У меня родители Хрен знает, где. У меня нет друзей, у меня нет денег, у меня нет работы. У меня нет языка, элементарно. Я не понимаю, что мне говорят в магазине. Это было дно.

Но одна всегда можно оттолкнуться. Что мы, собственно говоря, и сделали. Вот такая вот история. И потом было очень тяжело. Я работала барменом. Я работала в музее пива. И тоже приходилось наливать пиво и убирать туалеты и так далее.

И просто я человек, у которого уже была на пятом треугольника Маслоу. И тут мы спускаемся просто до нуля. И вот по этой пирамиде снова приходится взбираться.

Расскажите о Харькове, каким он был до войны.

— На самом деле город красивый, он ухоженный, но ухоженный он в центре. Говорят о том, что Харьковчане очень любят свой город. Да, действительно, и над нами постоянно шутят, что вот мусорки и лавочки, мусорки и лавочки. Действительно, мусорки и лавочки есть.

Но если ты садишься в трамвай и едешь условно. В район, в котором жила я, 20 минут от центра, то твой трамвай просто может сойти с рельс. Просто у тебя летом, например, отключают на 3 месяца воду. Вот, если брать Салтовку, Это вот район, который больше всего отхватил в первые дни, У нас не было воды, три месяца, вообще.

Ну, то есть, как бы, да, мусорки и лавочки, есть, город, причесанный, ухоженный, У нас есть парки, замечательно. Но точно так же, как сейчас происходит, у меня живет там подруга, она говорит, да, полный кошмар, Потому что бомбят шахедами, потому что каждый день прилеты.

Но, тем не менее, у нас работают бары, у нас открылось 65 заведений за год. И да, люди любят богему, люди любят во что бы то ни стало вкусно поесть и отлично провести время. И в этом весь Харьков. Красиво, причесано, но главное не выезжать за пределы центра.

Вы сказали, что у вас было предчувствие войны. Из чего оно складывалось?

— Ну, вы знаете, дело в том, что мы, много, кто из нас уже понимал, потому что были новости. И они были очень странными. То есть все будет хорошо, Мы встретим майские праздники с шашлыками, и мы начинаем понимать, что что-то где-то не так.

Ну, плюс у меня, поскольку я работала с людьми, У меня были мероприятия, свои, и у каждого из этих людей были какие-то свои, ну, такие мысли о том, что вот-вот. И я думаю, что это интуиция. Я понимаю, что я помню 22 число, это получается за два дня, И я была на маникюре как раз.

Я так успела, я сделала прическу, сделала маникюр, и меня схватила паническая атака. Первый раз в жизни. Я сижу, мне говорят, пойдемте на маникюр. Я говорю, я не могу встать, воды, мне, пожалуйста, принесите. И я уже понимала, что что-то будет. Ну, это чисто предчувствие. Это чисто простое кошачье, женское, чутье.

Есть ли у вас друзья или близкие в России? Общаетесь ли вы с ними сейчас?

— Да, у меня родственники. У меня там мамины, родственники, бабушки. Все, да, мы общались. Ну, я не могу сказать, что что-то изменилось, потому что, ну, мы все адекватные. Ну, то есть, как бы я с ними особо не общаюсь, ну, просто, как бы мы никогда не были близки. Мои родители общаются. У моего отчима тоже есть родственники. И, ну, да, как бы…

Что вам давалось труднее всего в эмиграции?

— Чехи. Я очень благодарна. Чехии. Они действительно спасли мне буквально жизнь дважды. Но иногда есть представители другого поколения, отличного от меня, И вот эти вот, то, что вы иностранцы, когда вы уедете?

И у меня вот была, у меня сейчас инвалидность. После лечения рака, и я прихожу в музей, говорю, может быть, у вас есть какие-то скидки? Я не претендую прям так, чтобы вот помогаете мне, спасибо, что спасли, и на том, как бы, да. И там сидит женщина, Ну так, наверное, где-то около 70 лет.

Я ей даю свою инвалидность, Она считает три страницы, там, где у меня потери трудоспособности на 80%. Описана вся моя операция, все остальное. Она смотрит, говорит, я не дам вам скидку, когда вы едете домой? Когда вы едете в Украину? Я говорю, у меня еще проходит гормональное лечение. Я еще не уеду. Потому что в Украине такого нет.

И вот, наверное, это самое тяжёлое. Потому что и то, что мясо невкусное. Вот это правда. Потому что вот мясные лавки, окей, я уже нашла их. Но вот в магазинах, да, вот открываешь мясо, а оно ничем не пахнет. Когда мы первый раз переехали в мою квартиру с девчонками, я открываю свинину.

Ну как свинина сырая может не пахнуть, да? Ну, мы же все знаем. Я думала, всё ковид. Сейчас мы здесь не умрем. Опять! Опять! Я девчонкам, они говорят, ничем не пахнет. Идите, нюхайте духе, освежитель воздуха, все, что угодно. Нет, все чувствую. Думаю, ну, мясо, картонное мясо. Вот это тяжело.

И женщины 70 лет, которые говорят мне, когда ты уедешь обратно. И помню, еще первый год я общалась с чехом, ему было где-то около 40 лет. И вот он познакомился со своим другом, И он такой, ну, что вы вот это вот? Ну что вы, у вас там не так-то и плохо, можно на Западную поехать.

Я говорю, представь, вот у тебя там сын, ты сам словак, живешь в Праге. Ну вот ты бабушке с дедушкой и сына отвез, и тут на тебя нападает Словакия. И ты не можешь увидеть своего сына. Ни своих родителей. У тебя нет денег, у тебя нет работы, ты едешь в Германию, у тебя нет языка.

И ты-то такой же посраный тезинец, как и я здесь. Я говорю, представил сына своего не увидеть? Ни жену, ни родителей, никого, все. Он такой, извини. Вот непонимание того, что мы пережили.

Уже находясь в Чехии, вы узнали, что у вас рак. Как это произошло?

— Это такая себе небольшая врачебная ошибка. Ну, либо большая, мы не знаем, пути, господни неисповедимы. В декабре 22 года я обнаружила образование, пошла на УЗИ к украинке. Она мне говорит, что это фиброденома, она бывает у всех. Окей, но она большая, Нужно пойти к местным, чтобы они ее вырезали.

Она дает мне направление, я иду в Мамоцентру, это наполовину, видимо, частная, какая-то фирма, и мне делают УЗИ. 6 марта это было, 23 года. получается. И там женщина достаточно в возрасте, которая, судя по всему, еще русский в школе учила. И я, по ее глазам понимаю, что что-то не так.

Я ей говорю, что-то не так, отправьте меня на биопсию, сделайте, что-то, массажи, капли, таблетки, ну, Как делают там в Украине. Она говорит, нет, все хорошо, вы слишком молодая, идите, живите свою жизнь, Через 4 месяца приходите на повторное УЗИ.

Я прихожу через 4 месяца, и меня обнаруживает рак, уже с поражением лимфоузлов. И молодая девушка делает УЗИ, И я, по её, глазам понимаю, что мне всё, ну типа мне пиздец. И она говорит, завтра на биопсию. Я говорю, биопсия, потому что вы, что-то подозреваете. Она говорит, мы не знаем, что это, но нужно сделать биопсию.

Я потом уезжаю, потому что я работала гидом по Европе, уезжаю в Париж. Ну, возвращаюсь, и я сижу в коридоре, там много людей, И я должна пойти в кабинет. Из кабинета выходит врач, Она говорит, Юль, пойдёмте со мной. Ну, там уже сомнений не было.

Я говорю, мне не нравится, что я за вами иду. Она говорит, я вас понимаю, это рак. Мы не знаем, почему это с вами произошло. Я говорю, как? За 4 месяца могло из фиброденома, фиброденома. Это один из 10 случаев, когда она перерастает в рак.

И она говорит, ну вот так, Нам нужно сделать еще завтра биопсию, чтобы понять, Поражены ли лимфоузлы. Да, лимфоузлы поражены. Потом мне делать третью биопсию, потому что во вторую, ну, у меня был рак, груди. И во второй груди находят маленький пиксель, Что подозрение на рак.

И меня записывают на третью биопсию. И это был такой кошмар, что я могла подать на них в суд, Но поскольку я посраный цезинец, я не могла этого сделать. Я бы все равно это проиграла, просто это было бы чего-то стоило. И у меня просто гематомы были еще почти полгода, больше, чем полгода до момента операции.

И потому, что они мне 40 минут не могли остановить кровь. Плюс там была куча студентов, которые такие, смотрите, как надо делать. Ну, то есть, У меня не спрашивали разрешения на это. То есть, ну, я сижу, значит, в чем мать родила, и, ну, что, я вам, что, Как бы выставочный материал? Я извиняюсь, идите в морг, ну.

Но и потом, когда мне, ну, сказали, да, что как бы действительно так, вам нужно, типа, вот прям бежать, вот все. Химия нужна там на послезавтра, на позавчера, вот так вот. И меня отправляют к местному онкологу, И вот выходит онкологша, Я на него смотрю, говорю, я не буду у нее лечиться.

Я пойду, выкопаю умиральную яму, я у нее не пойду лечиться. Простое кошачье женское чутье. И я говорю, ну, я послушаю, что вы мне скажете. И она мне назначает на мои 46 килограмм. 8 тяжелых химий. И я говорю, я их тупо, не переживу. Ну, просто это невозможно.

Ну, вы смотрите на меня, я до сих пор так же вешу. И я просто подписываю отказ от лечения. Но на тот момент у меня был парень, у которого, он сам из Ивано-Франковской области, У него бабушка здесь лечилась от рака желудка, и вылечили ее в больнице, которая находится 200 метров от моего дома.

И молодая, Ну как, там около 35, где-то так, и она прям, Ну, ее знают в Праге, она прям такая вот. И я просто иду со всеми своими бумажками. Вот в эту кабиночку, эту библиотеку, отдаю, говорю, спасите мне жизнь. И они говорят, ну, мы в течение недели вам позвоним.

Мне перезвонила через несколько дней, говорила, да, вы попадаете к пане Рассыпаловой, Прекрасная женщина, всем, если не дай бог, придется, советую. И она мне назначает 4 тяжелые химии и 12 легких, которые были каждую неделю. Потом операция, потом облучение, Потом у меня на операции находят белковый опухоль, который называется ХЕР, ну, как бы и с ним, который до 2018 года не лечилось вообще.

Ее можно было брать под контроль, но она не лечилась. И замечательные люди из Израиля придумали, как это, в общем, таргетную терапию. И вот у меня было еще 14 капельниц. Размотало страшно. Это было вот ровно год назад. Вот 27 марта у меня была первая капельница.

Ну, депрессия у меня была так, что я просто, ну, я месяц не могла встать с кровати. Просто, ну, каждые три недели ты ходишь на капельницы, а ты уже думал, что все закончилось. Но, тем не менее, когда я проходила вот эти четыре химии, ну, меня просто спасла. Европейская медицина, Паня Рассыпалова и, возможно, сам Господь Бог.

Как вы стали экскурсоводом?

— Это я могу прорекламировать Карлов мост. Потому что как-то раз я в Праге случайно оказалась в 2020 году, в августе. И у нас есть святой Ян Непомутский, которого нужно погладить и загадать желание. А я тогда, у меня, как бы все было хорошо, ну, еще там ковидные времена, но тем не менее, да, там и работа, там и все остальное.

И я просто захожу на Карлов мост, вижу Малострану, звоню маме, говорю, мама, я знаю, что Прага это город, в котором я буду жить и работать. И мама говорит, Юля, ты дура? Возвращайся домой, какого там ты развлекаешься? Я погладила, загадала желание, как же быстро я в двадцать втором году бежала в Прагу.

Но в первый день, когда мы приехали, мы садимся под Карлов, мост на лавочке. Вот и мои девочки втроём были. Да, мы — две подружки и такие, ну что нам делать? Нам нужно на склады идти работы там, на заводы.

Я говорю, я приехала сюда не для того, чтобы умереть на заводе, Ну, я просто физически это не могу, я восхищена людьми, которые это действительно могут, но я вот как бы не по той части. Я говорю, смотрите, какой город, красивый, Я хочу быть экскурсоводом по Праге.

Через две недели я устроилась в декоративный музей, это филиал Национального музея. Я не знаю, как они меня взяли, но спасибо им большое, Они мне помогли потом с квартирой, с стульями, ложками, вилками и так далее. Но дело в том, что Карлов мост всегда исполняет желания по-своему.

Потому что через почти полгода, чуть больше, Я стала гидом по Европе. Но потом, когда у меня начался рак, я снова стала гидом по Праге. Желание было исполнено, но какой ценой. Всем привет! Меня зовут Юля, и я ваш гид по новой национальной галерее Праги.

Прагу я обожаю на самом деле всю, Потому что говорят о том, что Прага принимает к себе только таких же, как и она сама. Город абсолютно мистический, Он построен по определенным астрономическим понятиям. Здесь есть здания, которые стояли еще при язычниках.

И буквально ты можешь дотронуться до позапрошлого тысячелетия. И вот за это я люблю Прагу. Я объездила всю Европу, но каждый раз, когда я, условно, в Париже, в Амстердаме, в Берлине, Каждый раз, когда я возвращаюсь в Прагу… Я очень рада, потому что, по сути, теперь это мой новый дом.

Как устроились ваши подруги, с которыми вы вместе спасались от войны?

— Одна из моих подруг переехала в город около Праги, пошла на завод, познакомилась с парнем, который был, кстати, другом моей еще одной подруги, которая с нами жила. И она вышла за него замуж, и они переехали в Канаду. Ну, за лучшей жизнью.

И сейчас им не очень. Ну, то есть там, Канада, это большой завод. Это страна иностранцев. И, ну, им очень тяжело, им холодно, там очень тяжело найти работу. Вторая моя подруга, она 4 месяца пожила со мной. И сказала, что Европа это отлично, но я здесь никто, меня здесь никто не любит, меня здесь никто не ждет.

И уехала обратно в Харьков. Это было… Июнь, июль, июль, наверное, 22 года. Харьков еще очень сильно бомбили, но она рискнула. Ну, у нее была неудачная история любви, и сейчас уже удачная история любви. Но она говорит, мы очень хотим уехать, мы хотим выехать, но уже, конечно, это намного тяжелее, намного сложнее и намного дороже.

И она, когда-то, это именно та подруга, которая лет пять назад подарила мне футболку, на которой написано «Я же говорила». И вот я ее надеваю, звоню ей и говорю. Как там? И была еще одна подруга, которая ко мне приезжала, Мы с ней полгода прожили, мы с ней раньше работали вместе, когда я работала там еще продюсером.

И наша компания переехала в Португалию, и нам предложили переезжать, Но мне сказали, что вот вы можете там быть кастинг-директором и все остальное. Мы пересчитали вашу зарплату на европейский уровень. Теперь ваша зарплата в месяц будет составлять 600 евро.

Говорю, а что я буду делать с этими 600 евро? Разменяю их по доллару и буду подтираться, потому что это дешевле, чем купить туалетную бумагу? Ну, чтобы что? И она рискнула, она поехала, ну, прожила там, по-моему, года полтора, и компания сказала, ценим, любим, домой.

Сейчас живет в Ивано-Франковске, Не знаю, чем она занимается, но… Ну, вот так вот. Но она говорит, что нет, вот Прага, я не приняла. Вот, тяжело, да. И, ну, к сожалению, или, к счастью, Они выбрали свой путь, и они должны его пройти.

Но, да, постоянно мне пишут о том, что в Прага, оказывается, тебе неплохо было. Я говорю, а я же говорила.

Как у вас обстоят дела с чешским языком? Вы уже говорите на чешском?

— Я сейчас, где-то около А2, ну, точнее, как у меня документальная А2, но, может быть, чуть-чуть больше. Он очень похож на славянские языки, а у меня просто не было выбора его не выучить. Я выучила его в больницах.

Потому что нужно не просто, как Микеланджело нарисовал картинку, своему доктору отправил, где болит туть. То есть так не работает. Тебе нужно объяснить, где именно у тебя болит. Поэтому это было как бы тоже, что такое, не то, чтобы прям топорный, но вот в быту.

И потом я закончила курсы. Их, к счастью, оплатил муниципалитет. За что им огромное спасибо. Сами курсы были не так, чтобы прям очень такие прям помогли-помогли, но что-то все-таки дали, да. Поэтому, ну, на бытовом уровне, да.

Но планирую вот как раз уже брать, какие-то индивидуальные уроки для того, чтобы повышать уровень, потому что все-таки, ну, куда-то без языка здесь.

Чего боитесь больше всего?

— После рака и войны? Третий мировой. Ну, вот, да. Ну, и своих родителей. Вот, они у меня живут в Ирландии за брата. Ну, у меня просто вот, когда ты живешь сам в Европе, у тебя появляются вот эти вот семейные ценности, которые, когда-то, когда тебе там было 20, фу, мама, ну что ты мне вот это там брокколи и шапку надень?

А потом ты понимаешь, как же хочется брокколи и шапку надеть. И вот больше всего это моя семья. Это мой брат, это мои родители. И третья мировая. Я боюсь, конечно, естественно, за них, потому что у них тоже есть какие-то свои проблемы.

Хочется им помочь, а я же говорю, я, как в самолете. Я пока еще даже сама на себя маску не надела, кислородную. А потом уже нужно надевать, на какого-то другого человека, который не может это сделать. Ну, я в процессе надевания маски. И вот страшно то, что ты не можешь помочь своей семье.

Но вот Вселенная подкидывает жизнь, подкидывает такие вот испытания, что Господь снова назначил меня своим самым сильным воином. Пожалуйста, пощады, пощады, что ты попросишь на Новый год? Пощады, еще одного такого года я просто не выживу.

Вот, и вот, да, за жизнь моих близких и за свою, и Третью мировую войну.

Вы реально считаете, что будет третья мировая война?

— Ну, я думаю, что да. Простое женское кошачье, чутье. Ну, потому что я вижу, как… Ну, у меня есть друзья, допустим, из Эстонии. Они говорят, мы же видим, что на границах какие-то учения проходят. Ну, а учения проходят всегда. Может быть, это просто плановое, а может быть, и нет.

Ну, весь мир застыл в ожидании чего-то. И, надеюсь, что дождемся, мы чего-то хорошего. Но шансы у нас 50 на 50.

Что вы думаете о переговорах, которые ведет Трамп с Украиной и Россией?

— Ну, вы знаете, вот я первые переговоры еще смотрела, а потом я просто смотрю, думаю, нет, у меня слишком еще не восстановившаяся психика после лечения рака. Я такая, нет, я посмотрю сериал.

Я стараюсь не следить, ну, то есть, естественно, Я слежу за тем, что там, как бы прям глобально. Но просто читать новости это глупо сейчас, потому что нужно уже через несколько дней читать аналитику. Потому что очень много помоек, которые выбрасывают популизм, выбрасывают для того, чтобы просто захватить внимание людей,

И нас всех собираются сделать идеократией. Вот есть замечательный фильм, на Чешском он называется Абсурдостан. Вот этот абсурдостан как раз и собираются сделать из нас всех, Поэтому я стараюсь не быть частью системы и не вестись на… Ну, те или иные 25-е кадры.

Поэтому, что я об этом думаю? То, что это не моя игра. Это не мой кружочек, это не моя зона ответственности. Даже если я захочу, я, к сожалению, не смогу это сделать. Ну, либо положить свою жизнь, но я не готова, потому что я увидела. Я посмотрела в глаза смерти несколько раз и поняла, что я очень люблю жизнь.

Поэтому, ну, решение этими почетными мужами нашего мира будет принято, вне зависимости от того буду я тут кричать, бегать и бояться, читать новости, либо нет. Поэтому есть люди, которые у меня в близком окружении, они читают, они просто там, Господи, боже, мы там уезжаем, куда-то за границу, гуляем, я говорю, смотри, это же Эйфелева башня.

Сейчас, как-то больно. Не читай. А что ты сделаешь? Ну, если сейчас вот ядерный грипп, здесь разорвется, ну и что? Ну ничего. Поэтому я не имею компетенции говорить о политике. Я не диванный эксперт. Хотя, как бы, диван-то у меня есть. Вот.

Но я стараюсь не говорить о том, чего я не знаю. Потому что я профессионал в своих обучениях, да, Я рассказываю про то, что я знаю там про историю и так далее. Единственное, что я могу сказать людям о том, что, когда мне говорят, такие тяжелые времена.

Я говорю, тяжелые времена были всегда, просто другие. Теперь хотя бы на площадях не сжигают. Уже спасибо. И воду можно пить. Тут нет чумы. Замечательно. Только руки помойте, гепатит распространяется в Чехии очень быстро.

Я просто рассказываю людям о том, что плохо было и раньше, просто по-другому. Мы не живем в плохие времена, плохие времена были всегда. Буддисты там говорят, что мы, где-то там в среднем, каком-то мире. И мы должны просто все это пройти.

А я просто говорю, что вспомните 1939 год. А как насчет вообще того, что существует понятие межвоенный период? Поэтому я говорю, я могу только говорить об истории и о том, в чем я компетентна. Переговоры? Да, пусть разговаривают, ради бога.

О чем мечтаете?

— Увидеть Антарктиду. Хочу в Антарктиду, но мне нельзя. Мне сказали, что я не смогу проплыть этот пролив. Дрейка, потому что я вешу до 50 килограмм, а меня просто смоет. Там 6 дней шторма. И там стоит христианская церковь в Антарктиде. И я мечтаю там заключить брак.

И на Мачу-Пикчу еще подняться. Ну, там тоже еще легкие пока не пришли в норму. Вот, да, долететь до Южной Америке и подняться на Мачу-Пикчу и увидеть, как время течет через твои пальцы. Такие вот мечты.