Автор: Андрей Новашов

Совсем скоро на платформе Votvot появится «Хороший человек» — третий концерт комикессы Кристины Биткуловой. В середине 2010-х Кристина монтировала новости на государственном телеканале, о чём подробно рассказала в первом сольном концерте, записанном ещё до полномасштабного вторжения в Украину. Второй её концерт, где она рефлексирует по поводу войны и своей эмиграции, тоже уже в сети.

«Медуза» публиковала список лучших стендап-шоу 2024 года. В этот шорт-лист включён и ваш концерт «Какая разница». Но на выступлении в Ереване вы удивились, что пришло много людей, и сказали, что вообще-то эти шутки рассчитаны на аудиторию в 20—25 человек.

— Я привыкла, что в Ереване на мои концерты приходит 20—25 человек, а тут собралось гораздо больше, поэтому удивилась. Мне подруга дала совет: «Кристина, тебе нужно просто стать популярнее, и тогда больше людей будет приходить на концерты». Ответила ей: «Я рассмотрю этот вариант». Да, конечно, надо что-то делать. Я надеюсь, что потихонечку, помаленечку с каждым новым концертом, новым городом люди будут про меня узнавать. И когда в каждом городе будет по 100 человек, я куплю себе мороженое.

^{Кристина Биткулова в ереванском стендап-клубе «Ари». Фото автора}

Из последней программы Кристины Биткуловой: «Мне обидно, что мы с вами, хотим этого или нет, всё равно станем побитым поколением. Как наши родители, мне кажется, но чуть по-другому. Сейчас объясню. Мои родители мне всегда говорили: «Кристина, никогда ничего не выбрасывай. Всё, всё храни. Кристина, ты что, ты выбрасываешь упаковки от творога? Нет-нет, мы их сохраним, высушим и сделаем тебе новые обои, чтобы сто домиков и сто бабушек в деревне смотрели на тебя и говорили: “Кристина, никогда ничего не выбрасывай”». А если у меня будут, не знаю, какие-то вымышленные в будущем дети, мне кажется, я тоже буду е**** им мозги, но в другую сторону. Я буду говорить им, например: «А что, ты купил себе что-то? А зачем ты себе что-то купил? Война начнется, ты на Ларс потащишь, что ли? И квартиру не смей себе покупать. Живи в аэропорту, чтобы поближе было. И никаких, никаких тревожных чемоданчиков. Я хочу от тебя тревожный рюкзачок, чтобы у тебя всегда было наготове. И никаких пакетов с пакетами. Я хочу от тебя пакет с документами. Я переезжала часто, потому что у меня родители военные, а ты будешь часто переезжать, потому что у тебя родители антивоенные. Понял?»

Как вы пришли в стендап?

— Я тогда дружила с комиком Денисом Чужим. Мне очень нравилось его шоу, но не нравилось, как у него выставлен свет. И я написала ему в личку: «Блин, Денис, поставь себе нормально свет!» И как-то мы с ним заобщались, подружились. А когда мой психотерапевт ушла в декрет, мне некуда стало вываливать свои мысли и переживания по поводу моей работы на телевидении. Я стала рассказывать свои истории Денису. Он говорит: «Хватит мне рассказывать, иди и со сцены зрителям расскажи». Я вышла на открытый микрофон. Это были «Проверки» Руслана Мухтарова. Получила свои три минуты и «социальное одобрение незнакомцев». И всё. Мне крышу снесло. Это было в 2020 году за две недели до самоизоляции.

Я в начале своей так называемой карьеры рассказывала, как на телике монтирую поминальники на ещё живых знаменитостей, и все смеялись. Мне кажется, очень многие идут в комедию, чтобы себя нормализовать. Это стало ещё сильнее после начала полномасштабной войны, эмиграции, когда нужно как-то не поехать кукухой. Сейчас стендап — это способ всё отрефлексировать.

Как начинающие стендаперы определяют, нужно ли им продолжать?

— У нас есть хороший критерий — смех в зале. Если не один, а пять раз выступил в тишину, то, наверное, лучше не продолжать… Или можешь выступать в тишину — многим и этого хватает.

Чем отличается душа компании от комика? Многим говорят: «Какой ты смешной, тебе бы в стендап!» Но есть разница. Мне кажется, комик может и должен создавать контекст. В компании сидят пять человек, которые дружат всю жизнь. Кто-то пошутил про Лёху, и в этой компании никому не надо объяснять, кто такой Лёха, а со сцены ты должен сказать шутку, которую поймут зрители, видящие тебя впервые. Кроме того, анекдоты каждый может травить, но попробуй сам придумай анекдот. Это непросто.

Недавно в сети состоялся релиз доксериала «Русский стендап», снятого пять лет назад. Его участники пытались найти критерий: что является стендапом, а что нет. Что стендап для вас?

— Для меня стендап — это история жизни человека, возможность посмотреть на мир его глазами. Какую форму выберет комик, будет ли он петь, как Бо Бернем, или это будет классический стендап — это дело комика. Но всё равно это возможность заглянуть внутрь человека. Каждый комик — это отдельный мир. И мне интересно послушать, как он думает, как он видит реальность, начиная с таксистов и заканчивая политикой. По идее, это должен быть парадоксальный взгляд на вещи. У комика Жени Сидорова мне понравилась мысль, что обувь — это твой собственный кусочек пола. Прикольно! Я никогда бы так не увидела.

На обложках некоторых подкастов на вашем ютьюб-канале присутствует слоган «Привет, Саратов!». Но ведь вы не из Саратова.

— «Привет, Саратов!» образовалось так. Я очень хотела дать концерт в Саратове, потому что там красивая театральная площадка, но у меня было мало подписчиков и в целом медийности. Долго не знала, что с этим делать, и завела подкаст, где пыталась набрать подписчиков и стать знаменитой до такого уровня, чтобы дать концерт в этом городе. С этого начинался мой концерт в Саратове, когда я его всё-таки сделала. Подкаст какое-то время просуществовал под этим названием, а потом стал просто подкастом Кристины Биткуловой.

Я пока не нашла свой формат подкастов. Политические новости обозревать не хочется, поэтому просто рассказываю, как у меня дела. Некоторому количеству подписчиков это прикольно.

Из последней программы Кристины Биткуловой: «Но я, кстати, недавно была в отпуске. Я не знала, что в эмиграции может быть отпуск. Мне казалось, типа: “Ну всё, мы тут. Уже никакого отпуска не будет”. Я из-за этого в России оставила купальник. Я думала, что еду в эмиграцию выживать. В эмиграции у меня не будет больше никаких плесканий, никаких радостей. Только сосание пись под мостом за хвостики от хинкалей. Я уже путаюсь, где писи, где хвостики. Если повезёт, возможно, достанется вот этот холодный бульон с жирными вот этими вот кругляшками, вот эти вот замёрзшие, которые со всех тарелок вот так вот в корыто сливают. В итоге я поехала в отпуск, но не получилось отдохнуть. Невозможно отдохнуть в отпуске, в эмиграции. Я стою на паспортном контроле в страну, куда приехала отдыхать, меня спрашивают: “А цель вашего визита?”. А уже нет цели. Только путь. Скорее даже Пу-пу-пууууть. И я приезжаю в отель, и я стою в этом белом халате посреди номера. Я тревожно гуглю, как получить ВНЖ этой страны. Просто по привычке. Я куда-то приезжаю, мне сразу нужно получить все документы. Тревожно купаюсь в бассейне и думаю: “Ну, наверно, купальник надо было купить”».

В интервью другим СМИ вы рассказывали, что в России ходили на митинги. Вы не скрываете антивоенной и антипутинской позиции. Но на вашем последнем концерте в Ереване я не увидел релокантов, которых встречал в Армении на митингах и на вечерах писем политзаключённым. Может быть, стендап сегодня не формулирует, не заостряет, а, наоборот, забалтывает проблемы?

— Точно не забалтывает. По крайней мере, мне не хочется забалтывать. Стендап был острым явлением в первые два года войны. Мне кажется, сейчас и комики, и зрители устали и привыкли. Это ужасно, что мы все привыкли к войне, но, к сожалению, это так.

Разрыв между уехавшими и оставшимися комиками, к сожалению, существует. Я не знаю уехавших комиков, которые в своих выступлениях хоть как-то не рефлексировали бы по поводу войны и эмиграции. Комик чаще всего рассказывает про себя, а если бы уехавшие не были задеты происходящим внутри России и войной, они бы, наверное, и не уехали.

К сожалению, мне стало скучно смотреть стендап, который снимается в России, потому что в России невозможно рефлексировать на тему войны и всего подобного. Не хочется надевать белое пальто и говорить: «Уезжайте!» Не все могут и не все хотят.

Вы работали в России на телевидении. Понимаю, что вы не какой-нибудь Константин Эрнст. Не вы определяли информационную политику. И годы были относительно вегетарианскими. И всё же: не чувствовали себя винтиком пропагандистской машины?

— Каждый работник телевидения — так или иначе маленький винтик. Особенно, если ты работаешь в новостях. На телик я пришла в конце 2014 — начале 2015-го — на телеканал «Мир». В какой-то момент поняла, что происходит что-то странное. Мы рассказывали про новости во всём СНГ. В Беларуси были протесты, которые телеканал «Мир» игнорировал. Говорю редактору: «А вот мы же врём». — «Нет, мы не врём. Мы просто не договариваем». Блин… Ну, такое…

Стыдно ли мне, что я работала на телике? Нет. Потому что я обожаю телик. Ньюсрумы, режиссёрский пульт. Я очень по нему скучаю. Я очень надеюсь, что когда-нибудь смогу за него вернуться без ощущения, что продалась… Может быть, уеду в Испанию, устроюсь на испанское телевидение и буду монтировать сюжеты про корриду.

Я сейчас продолжаю быть режиссёром монтажа. Сама монтирую свои концерты, монтирую юмористическое шоу Виталия Косырева «Россия не сегодня». Мне очень нравится, потому что монтаж может «усмешнять» уже снятый материал. Я комик и монтажёр — это тоже важно.

Когда вы ушли с телика?

— Как раз началась предвыборная кампания 2018 года. И тогда это превратилось в какую-то шизу. Это был уже перебор. Путина можно было показывать только с определённых ракурсов. Вырезать весь его кашель. Этим уже совсем не хотела заниматься. Это уже не прикольно, не интересно. И я ушла. Думаю, я всё равно бы ушла, когда были протесты после выборов в Беларуси, где я родилась и жила до четырёх лет, до переезда семьи в Россию. Этот период я очень остро переживала. Уже не работая на телике, смотрела репортажи телеканала «Мир» и прямо злилась, что там ничего про это не говорят. Это меня сильно беспокоит до сих пор. Мне печально.

^{Фото предоставлено Кристиной Биткуловой}

В Беларуси недавно жестоко избили комика Артемия Останина, отправленного в России под арест. Ему грозит до шести лет тюрьмы за шутку.

— С одной стороны, хочется сказать, что он знал, в какой стране живёт, должен был осознавать степень рисков и не провоцировать эту бешеную злую собаку. С другой стороны — нет, конечно, не должен. Потому что всё это — п****ц. Так быть не должно. Комиков нельзя бить и сажать за шутки. Можно просто не посмеяться. И тогда комик поймёт, что с шуткой что-то не так, и больше её рассказывать не будет.

Репрессии против российских комиков начались ещё до полномасштабной войны. Как вы на это реагировали, находясь ещё в России?

— Реагировала как на новые правила игры. Тебе говорят: «Теперь, если будешь шутить на определённые темы, тебя накажут». И ты как будто подписываешь договор. «Да. ОК. Я знаю». И дальше берёшь ответственность на себя. Я продолжала обо всём шутить, но по глупости. Типа, меня никто не знает — мне можно. Я шутила и про войну, когда ещё оставалась в России в 2022-м.

Была шутка, что у меня очень болит живот на нервной почве. «Но я же русский человек. Я буду просто терпеть и молчать дальше». Кто понимал, тот понимал.

Ваша коллега — комикесса из Тбилиси — рассказывала, что на неё обиделся зритель, когда узнал, что она одну и ту же историю рассказывает на концертах по-разному. На ваш взгляд, стендап должен быть документальным?

— Желательно бы. Я иногда упрощаю какие-то вещи, чтобы не утомлять зрителей. Например, сократила, оптимизировала историю про моего родственника и ЧВК «Вагнер», которую рассказывала на концерте. Но совсем выдумывать истории у меня не получается. Всё, что я рассказываю, документально. Есть комики, которые выдумывают вообще всё. Это имеет право быть. Если зрители смеются — что тут скажешь? Но мне это не близко.

В Тбилиси стендап-клуб закрылся. Почему это случилось?

— Медийные комики уехали из Тбилиси в Белград, куда перебрались многие айтишники. Куда едет аудитория, туда едут комики. А я, оказывается, больше люблю Тбилиси, чем успешную карьеру комика, поэтому пока остаюсь. В Тбилиси мы были эмиграционными бедолагами. Мне кажется, релоцировавшиеся в Грузию комики больше всех рефлексировали по поводу войны и эмиграции. Я крутой образ увидела в эмигрантском кафе с русской кухней. Там молодой человек с накрашенными ногтями ел холодец, пил водку и плакал. В Тбилиси вот так. Мы там все скучаем по родине, пьём водку и плачем.

У нас сейчас в Тбилиси нет клуба. Мы выступаем в каких-то барчиках. Мне кажется, скоро будем уже просто на площади с микрофоном и колонками выступать. Понятное дело, и мы, как и почти все релоканты, в Тбилиси не навсегда. Смотрим в сторону Испании, но пока без каких-то точных дат и дедлайнов. В Испании проходят и русские, и английские микрофоны. Но, как и Денис Чужой, и Руслан Халитов, которые живут в Барселоне, думаю, что потихоньку буду переходить на англоязычную комедию, на новую аудиторию. В эмиграции русский язык — это гетто. Жителей других стран проблемы российских релокантов не очень волнуют. У нас в Тбилиси очень редко, но проходят микрофоны на английском. Я на них выступала. Ух, это непросто. Но неизбежно.

Знаменитый вопрос: «Возможна ли поэзия после Освенцима?». Теперь можно спрашивать: «Можно ли смеяться после 24 февраля?».

— У меня были эти мысли, когда началась война. И когда убили Навального, было совсем тяжело. Потому что и в день, когда стало известно об убийстве, и в день похорон у меня были микрофоны. Я думала: «Нет. Всё. Нам нельзя смеяться. Мы теперь должны быть в вечном трауре». Но приходила на микрофоны, потому что обещала организаторам, а я стараюсь быть хорошим человеком. На выступлениях видела людей, которым было важно собраться вместе и послушать каких-нибудь глупеньких шуток. Я видела, что людям это помогает, и меня это вытаскивало из липкой тьмы… Да, это сложно. Да, может быть, над тем, что прямо сейчас происходит, можно будет шутить спустя время, когда будет не так больно, а пока шутить просто про котят.

На ваши концерты приходили украинцы? Если да, как они реагировали?

— Украинцы приходили в Израиле, и мне почему-то было неловко. Они говорили слова благодарности. За вечер и за антивоенную позицию. Никакого хейта со стороны украинцев в мой адрес не было.

У меня были шутки, в том числе про то, как я боялась, что украинцы меня захейтят. Как раз эти шутки были в израильском концерте. После концерта украинцы сказали, что шутки смешные.

Один из ныне живущих писателей-эмигрантов сказал: «Стендап — это одна из форм бытования литературы». Согласны ли вы с этим?

— Я думаю, да. Мы — как подкаст. Люди меньше читают и больше хотят слушать.

Первые два концерта для меня были литературой. У меня было прописано каждое слово. Это как стих, рассказанный наизусть. Сейчас у меня уже записан третий концерт. И вот в нём уже всё меньше и меньше структуры и больше импровизации. У меня есть список тем, и на концерте я по ним иду. Это два разных подхода. Буду смотреть, какой из них мне больше подходит.

Каких немедийных стендап-комиков вы бы советовали не пропустить?

— Могу назвать двух в эмиграции и двух в России. Незаслуженно мало просмотров у Серёжи Глушкова, который сейчас в Казахстане. У него есть монолог «Два года спустя». И Витя Копаница. Правда, у его концерта «Как живой» уже больше полумиллиона просмотров. Очень завидую, что эти шутки придумала не я.

Из оставшихся в России – Саша Мокин и Наташа Будняк. У неё есть очень короткий «Стендап в электричке». Она едет в электричке и рассказывает просто шутки про электричку. Иногда хочется послушать просто шуток.