Марк Куперман — основатель демократического и правозащитного движения в регионе, бывший член ОНК, юрист, экономист, бывший сотрудник областного правительства и бывший мэр Охи. О том, в чем его обвиняют, о своей жизни, сожалениях и надеждах правозащитник рассказал «НеМоскве».

Уютная, светлая и аккуратная квартира в обычной многоэтажке Южно-Сахалинска знакома многим сахалинцам, приходившим сюда за помощью. На кухне хлопочет жена Марка Александровича Галина Ивановна. Сам правозащитник сидит за большим, не новым столом на колесах — чтобы было легко передвигать. Позади него портреты родных, сувениры из путешествий и от друзей, вокруг кипы бумаг в разноцветных папках, старенький ноутбук. Он точно знает, где какие материалы искать, хотя в архиве есть документы из 90-х годов. Правда с 2012 года в этом архиве разбирается и Галина Ивановна — Марк Куперман практически обездвижен и не может даже сесть без посторонней помощи. Но свою работу он не забросил.

Не забыли о его работе, высказываниях и проектах и фээсбэшники.

Ранним утром 27 апреля 2024 года в квартиру Марка Купермана и дома еще нескольких человек в разных городах Сахалина ломились силовики. Искали «экстремистское движение». Технику в одной квартире изъяли даже у детей. Их мать только подала анкету на вступление в сахалинское движение «За права человека», которое возглавляет Куперман.

Вера Болтунова, знакомая Купермана, у которой тоже был обыск, вспоминает, что тогда единственный раз решила поспать подольше.

— Слышу, долбежка какая-то, семь утра. Не умылась, не расчесалась, халат надела, открыла. А там — пять мужиков, с обыском. Спрашивают: «Что вы делали 16 января 2023 года?» А я и не помню, что было неделю назад! — говорит Вера Болтунова.

Знакомиться с документами, предъявленными силовиками, Куперман не хотел, но ему пригрозили: «Вызовем наряд, положим вас на носилки, и будете лежать в отделе, а я буду вам читать».

Если у других людей оперативники выясняли, что они знают об организации Купермана и не призывал ли он к свержению власти, то у самого Марка Александровича интересовались конкретным документом: «План участия Запада в смене режима в России. Гуманитарная оккупация».

Куперману приходит много рассылок, и сначала он и не вспомнил про этот документ. «Но потом понял, что я его разослал. Отправил семерым, но не считаю, что это публичное распространение, вину не признаю», — говорит Куперман. Однако само уголовное дело его не удивило.

— Вот вы не поверите! Не подумайте, что я бахвальствую, но я почувствовал удовлетворение. Я долго чувствовал себя ущербным — масса коллег, которых я знаю, или за границей, или сидят в тюрьме, кто-то убит, — объясняет правозащитник. — Меня еще так позабавило. Создали целую оперативную группу еще до обыска — там 13 человек и из них три полковника!

Сначала уголовное дело было возбуждено по экстремистской статье. Но в конце 2024 года его переквалифицировали на террористическую статью — оправдание терроризма. В суд Купермана обязали являться лично, пользоваться видеосвязью не разрешили.

На заседаниях суда стало известно, что основной свидетель обвинения — старый знакомый Купермана. По всей видимости, говорит правозащитник, «его карьеристские устремления оказались выше» и он пошел на сотрудничество с силовиками. «Новая Газета» пишет, что это был Максим Ермоленко. У него были проблемы с военкоматом, его пытались забрать в армию, а Куперман пытался ему помочь. В альтернативной службе ему отказали. И судя по всему, могли вынудить пойти на сотрудничество со следствием. Ермоленко заявляет, что Куперман настроен «антироссийски», поддерживает политику Запада и Украины.

Телеграм-канал ЗПЧ пишет, что допрашивали и Вячеслава Калашникова, который помогал Куперману с оргтехникой. Калашников якобы сам пришел в областное УФСБ и рассказал о полученном от Купермана документе, текст которого «нарушает конституционный строй и подразумевает насильственное свержение власти».

Следующие заседания назначены на 5 и 6 июня. На них Куперман снова должен прибыть лично.

И Марк Куперман, и Вера Болтунова говорят о том, что в квартире велась прослушка.

— Мы видели и наблюдение: ходили люди, фотографировали. Стоит ли она сейчас, прослушка (когда мы разговаривали с ним — прим. ред.), не знаю. Но запись в материалах дела очень хорошего качества, — рассказывает Куперман.

— Это были просто разговоры. На одной только встрече я помню, что взялась сделать списки: Куперман проводил мониторинг цен на продукты в области, — вспоминает Вера Болтунова. — Сообщество преступное не получилось, организация тоже, а теперь они просто остановиться не могут. Ребята мне эти говорят: «Он призывал к свержению власти?» А я даже в своей фантазии не могу представить это. Мне 72 года, ему 86, мы какую власть сейчас свергать пойдем?

Вера Болтунова бывала в доме Куперманов не раз — они познакомились еще через детей. Она говорит, что в квартире Купермана собирались самые разные люди, и чаще те, кому он помогал:

— Я даже не всегда знала, что это за люди. Один парнишка отсидел трое суток за пикет. Другую учительницу выгнали из школы за «неправильные» «разговоры о важном».

В вещественных доказательствах по делу (есть в распоряжении редакции) фигурирует даже статья из «Википедии» «Вторжение России на Украину (с 2022)». Здесь же «Заявление совета Сахалинской общественной организации “За права человека” против вероломного нападения автократов России на демократическую Украину». Памятка о том, как разговаривать с родными о войне, скрин карточки из «Медузы» о том, как российские власти запрещают называть войну. Был и бланк собрания от 15 апреля 2022 года движения «За права человека». На нем почерком, похожим на почерк Купермана приписки — «смотреть зомбоящик, биолаборатории США и Запад, война для отвлечения россиян». Никаких «решений собрания» силовики, по всей видимости, не нашли. 

^{Скриншоты из материалов уголовного дела. Вещественные доказательства.}

Куперман уверен, что причина в его позиции. Он продолжает настаивать, что причина начала войны с Украиной — не в «демилитаризации».

— В Украине были реальные демократические процессы. И Путин понимает прекрасно, что если бы Украина пошла до конца по своему пути, то через 15 лет люди там жили бы лучше, чем в России. И это было бы самым большим доказательством, что у нас что-то не так. Люди захотели бы увидеть перемены.

А то, что там националисты набирали по 3% на выборах: у нас такие выборы провести, допустить националистов — они, может, и под 30% наберут. И все эти действия — чтобы уничтожить зародыша оппозиции у нас, — говорит Куперман. — А вторая версия моя, по поводу уголовного дела — я им просто надоел со своими обращениями по защите от бедности и по другим вопросам.

Марка Купермана хорошо знают на Сахалине, он здесь много работал, неоднократно ругался с властями. Но родился он далеко от этих мест — в Одессе. Там он прожил всего два года, а в начале 1942 года его с семьей эвакуировали в Свердловскую область.

— Бабушка у меня не хотела уезжать, но ее выдал дворник — сказал, что она еврейка. Бабушку сожгли, и тогда вся семья поехала на предпоследнем пароходе. Так что родиной я считаю не Одессу, — вспоминает Куперман.

Сейчас, говорит Марк Александрович, он понял, что не знает ни одного слова на идише: маме не с кем было говорить, в Свердловске среда была полностью русскоязычная.

Его мама вышла второй раз замуж после войны, у него появились брат и сестра. Но отчима его мать выгнала в 1948 году, когда младшие были совсем маленькие, после того как он ударил Марка. Семья, говорит он, жила бедно.

— У нас такая халупа была — вечером протопишь, к утру замерзала вода. Я был старшим. Умел дрова пилить одной рукой. Бедно мы жили, я рвал лебеду, крапиву на суп. Мама мало зарабатывала и как лезет до счетчика — платить надо за электричество — слезает оттуда со слезами.

Я так в 12 лет собрал небольшую электростанцию — мы жили рядом с аэродромом, я натаскал на ветряки металлолом, аккумуляторы собрал. Не скажу, конечно, что нам хватало, там электричества на три лампочки появилось. Но год, наверное, ею пользовались зимой, — не без гордости вспоминает свое изобретение Куперман. — И как в такой ситуации не быть романтиком? Я же не считал, что я страдаю!

После монтажного техникума в 1958 году он договорился с несколькими одногруппниками, что выберет для распределения самое дальнее место. Тогда он и узнал о городе Оха. В Свердловске ему толком не сказали, как добраться на север Сахалина. Но в поезде он познакомился с двумя охинцами, которые и объяснили ему путь.

В его трудовой книжке нет свободного места. В советское время он работал на строительстве, наверное, всех крупнейших нефтепроводов острова, еще до появления нынешних шельфовых проектов Сахалин-1 и Сахалин-2. Как он говорит, на карте Охи он на память может показать основные построенные тогда объекты. С нуля строил Нефтегорск, разрушенный позже землетрясением, в котором 30 лет назад погибли больше 2000 человек.

— Туда я сам приехал на третий день после трагедии. Застал паскудную картину: один из замминистров МЧС отмечал день рождения в палатке, стояли пьяные вопли — а напротив, в 70 метрах, стояли гробы. Ужас просто. А некоторые еще и руки нагрели, забрали пожертвования, — не скрывает отвращения Куперман.

— А когда начали разбираться в причинах трагедии, выяснилось, что одна научная школа говорила о сейсмичности района в 9 баллов, другая — что 4 балла. И по решению КПСС, в их отделе науки, тогда решили отдать приоритет более низкому показателю. Так строительство было дешевле.

Когда в КПСС заявили о демократизации изнутри — и Марк Куперман вступил в демократическую платформу, но из партии не выходил, хотя ему регулярно объявляли выговоры на собраниях, а после уголовного дела исключили.

Первое его уголовное дело и срок в два года условно Куперман получил в 1985 году из-за неучтенных патронов, которые хранились у него после организованного кружка по стрельбе. В полиции ему сказали, мол, иди разбираться в «Белый дом», дело политическое. Как говорит сам Куперман, он не нравился властям, потому что всегда стоял на стороне рабочих, защищал их права. Правда и справедливость, по его мнению — это нормальные компоненты любой работы.

После уголовного дела его самого сняли с должности начальника монтажного управления и перевели в научную организацию, где работала Галина Ивановна. Там они и познакомились, вместе проработали два с половиной года.

— Думал, что это будет потерянное время. Но я так много там узнал. А по своему делу я не останавливался, все писал в суды, оспаривал.

Человек двести, как он сам говорит, за него вступились. А через Верховный суд Куперман смог добиться реабилитации, в партию его приняли снова. А в 1988-м понял, что КПСС изнутри никакая демплатформа не спасет. Написал развернутое заявление и предложил: кто со мной согласен, выходите из партии. Из трехсот вышло тринадцать человек. «Дозрели», — говорит правозащитник.

В 1992 году Марк Куперман стал первым мэром Охи. Время, говорит он, было трудное. Но даже тогда власти старались закупать продукты, чтобы хотя бы один вид фруктов у охинцев всегда был.

В бытность мэром он организовал первое городское телевидение, которое работает до сих пор.

— Нормальная страна невозможна без свободы слова, к несчастью только 29-ю статью Конституции задвигают все дальше и дальше. Как невозможна страна без суда, политической конкуренции, чтобы периодически менять власть. Я эту идею продвигал… На канале была в уставе прописана полная журналистская свобода, но без оскорблений, национализма и прочего, конечно, — рассказывал он в интервью «ОхаТВ».

Потом два года он был вице-губернатором. Тогда, говорит Куперман, у регионального бюджета еще не было больших доходов от нефтедобычи, у него зарплата была в три раза ниже, чем у руководителя коммунального предприятия.

— После того, как дали льготы по налогам нефтяникам, реальная отдача началась от шельфа только в 2012 году, в конце 2011, — объясняет он. — И тогда было столько проблем в регионе: ни воды чистой, ни дорог. Это сейчас средний доход бюджета на человека в четыре раза выше, чем в Приморском крае!

А когда доходов стало больше, Куперман стал добиваться повышения выплат пенсионерам области. Пока не добился. Сейчас пенсионеры получают от региона прибавку в 1000 рублей.

В 1997 году он возглавил региональное отделение движения «За права человека». Куперман участвовал фактически во всём: в общественных наблюдательных комиссиях, работал с жалобами из туберкулезной больницы, где содержались осужденные: они заявляли об издевательствах и пытках. А в местной библиотеке жаловались, что правозащитная литература на созданном движением за права человека стенде разлеталась в момент.

Писал доклады для Московской Хельсинкской группы, стал экспертом Совета Европы. В движении «Солидарность» познакомился с Ильей Яшиным и Борисом Немцовым.

При этом некоторое время он числился помощником депутата Госдумы Елены Мизулиной: его как юриста по образованию определили к ней. С самой Мизулиной он встречался поверхностно и максимум дважды, но, говорит, иногда удостоверение помощника депутата помогало.

— В 2007 году мы учинили возле дома правительства похороны Конституции: договорились с похоронной компанией, я читал с трибуны, чего у нас по конституции нет, эти листы складывали в гроб. Это сейчас есть слово перформанс! Тогда около полутора тысяч человек было на площади.

Потом были акции против Единой России. Но, например, когда в 2001 году закрыли НТВ, я проводил митинг. А на него пришло всего 126 человек. До сих пор переживаю, что так плохо сработали. Это стыдобища с нашей стороны, что такой низкий уровень осознания и политической культуры, — вспоминает Куперман.

Все изменилось 5 апреля 2012 года. Марк Куперман как всегда торопился. Накануне в Южно-Сахалинске была оттепель, ночью встал лед, который припорошило снегом.

— Он же не ходит, он бегает! — говорит Галина Ивановна. — Собирался в суд.

— Получилась самая банальная ситуация. Бежал и на перекрестке на проспекте Мира, в центре города, поскользнулся и упал, — добавляет Куперман. — Там женщина из окна увидела, принесла какое-то одеяло, подложили. Рядом машины. Кореец какой-то вытащил пуховик такой, с огромным ворсом, укрыл меня от холода.

С тех пор к общественным делам прибавилось и собственное. Куперман выяснил, что тот участок дороги, где он упал, никому не принадлежал, поэтому никто его и не убирал. Оказалось, что именно в тот день с переломами, полученными на скользких дорогах, обращались рекордные 19 человек.

— Дорожники все пытались опровергнуть, но у меня куча знакомых метеорологов, было заключение института из Владивостока, что в тот день были идеальные условия для образования льда, — рассказывает правозащитник.

Он смог отсудить в 2023 году почти полтора миллиона, которые покрыли и расходы на уход. Но травма не уходит, а значит будут новые расходы, которые ему пока не компенсируют: «Ну что я, восстановлюсь что ли? Но надо добиваться».

Не помогло восстановиться ни операция в Корее, ни реабилитация. Одну женщину с украинским гражданством он вытащил из Центра временного содержания иностранных граждан — ее хотели депортировать, несмотря на двух взрослых сыновей-офицеров в российской армии и 20 лет жизни на Сахалине. Потом хотел помочь мужчине, которого отправили на принудительное лечение: говорит, что его спровоцировали при задержании полицейские и их он якобы ударил пустой трехлитровой канистрой.

— Не довели до конца. Моя вина. Доверенность на три года кончилась, а он признан недееспособным и некому ее продлить. И адвокат один подвел в деле. До сих пор переживаю за некоторые дела, — говорит Куперман.

В 2017-м Куперман помог нивху Николаю Соловьеву издать книгу «Елгун-охотник» о репрессиях в отношении коренных народов на Сахалине на деньги «Сахалин Энерджи».

После возбужденного дела по террористической статье у него заблокировали всё: пенсию, соцвыплаты и то, что было отложено по суду. «Но как же 35 статья Конституции! — возмущен Куперман. — Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда. А у меня суд еще не кончился!» Так что теперь ему разбираться еще и с этим вопросом.

Иногда в быту помогают дети: одна дочь живет в Южно-Сахалинске, вторая в Израиле. Но, говорит, переехала не по политическим мотивам — возила на лечение внучку.

— Всего у меня пять внуков и внучка. Три года назад один внук утонул всего за месяц до 16-летия. Не умел плавать, но решил спасти девочку 10-летнюю, — вспоминает Марк Куперман. Позади — портрет погибшего внука.

Основная забота о нем — на Галине Ивановне. Как говорит Куперман: «меня бы не было, если бы не она».

— У нее самой кардиостимулятор, проблемы с сердцем, куча всяких болячек, варикоз, мучается с ногами. Приступы раз в неделю, иногда чаще или реже. Хотели на операцию, но начался коронавирус, все отложилось. Потом она запретила, говорит «сколько проживу, столько проживу». Так что каждый день идет борьба за физическое существование.

После начала войны, говорит Куперман, в городе были небольшие антивоенные акции. Но «нас ничтожно мало», признается он.

— Клеили листовки простые «Нет войне», на сопке рисовали знак пацифистский. Никому, естественно, не говорили заранее, знали только три человека, — говорит правозащитник.

Вообще, у него, относительно будущего страны, надежда в основном на молодежь, которая более восприимчива к новому, меньше «заскорузла в стереотипах», заинтересована в своем будущем, меньше всего одурманена властью и ее обещаниями, по сравнению с теми, кто смотрит зомбоящик.

Себя же он считает отчасти виноватым в том, что произошло со страной. Говорит, что нужно было меньше дискуссий в правозащитной среде: стоит ли заниматься политикой, и больше борьбы и действий.

— Я был на острие, все понимал. Поэтому я считаю себя виновником, потому что в своих дискуссиях мы были конформистами. А нужно было как Борис Немцов, вести открытую борьбу. Мы могли тогда еще все изменить, когда его из правительства убрал Борис Ельцин.

Надо самому участвовать, делать, творить. А если наблюдать, говорить «когда это кончится», то оно никогда не кончится. Все это зло творится, потому что большинство людей только наблюдают.

Он говорит, что первый бы сел, если бы не его физическое состояние. И именно из-за него он не может призывать молодежь к чему-то.

— Это мой моральный ограничитель. Если б я не был в таком состоянии, я бы первый был на площади, я б уже сидел. А так я не имею морального права призывать, не продемонстрировав деятельность своим примером. Это у меня сейчас огромный барьер, — заключает Куперман.

— Но с точки зрения моих убеждений, правильно ли я делаю, что занимаюсь правозащитой — правильно, я этого никогда не менял. Пусть меня посадят, я сгнию там. У меня сомнений нет, что добро победит зло. Правда, хотелось бы побыстрее.