Алексей Прянишников — юрист из Томска, работал в «ЮКОСе». После 2014 года ушел в правозащиту. Вместе с командой адвокатов помогает россиянам, которых преследует власть, и украинцам, незаконно перемещенным в Россию. На протяжении пяти лет защищает интересы якутского шамана Александра Габышева и пытается вытащить его из психушки. Алексей раньше считал, что российские власти ополчились на шамана из-за внимания к нему мировой прессы и возможных протестов. Теперь он склоняется к тому, что в Кремле реально испугались, что шаман может провести обряд изгнания Путина.

Расскажите о себе.

— Юрист из Томска. Когда-то давно работал в компании ЮКОС, примерно с 99-го по 2006 год. Последние 7-8 лет работал на разных должностях, в разных местах, но в сфере правозащиты. Маленько перепрофилировался с гражданского права на все, что связано с уголовным и административным правом. Плюс за последние почти 5 лет наметилась специализация, связанная с психиатрией. То есть это все юридические моменты, касающиеся недобровольной госпитализации, психиатрической больницы и принудительного лечения в психбольницах по уголовным делам — вот такая сфера.

Каким вы помните 24 февраля 2022-го года?

— Можно сказать, что я видел это в прямом эфире, поскольку в ночь на 24 февраля ехал в Новосибирск. В Новосибирске психбольница спецтипа с интенсивным наблюдением — это почти тюрьма, и там как раз в те дни судом рассматривался вопрос о возможном переводе шамана Александра Габышева из этой больницы, куда он попал в октябре 21-го года, в больницу более мягкого типа. Соответственно, у нас на эти дни было намечено судебное заседание, а такие заседания проводятся всегда в психбольнице, то есть суд приезжает туда. Я ехал прямо к этой больнице и где-то, наверное, на полпути, каюсь, допускал себе такие вольности — смотрел в телефон, заглядывал в новости и видел вот это все в прямом эфире. Это как будто бы тебя ударили сковородкой по голове. В общем, я и до этого следил за ситуацией в Украине, начиная, наверное, с 2004-го года, когда начали эти чудеса с Януковичем и Ющенко, и продолжал за этим следить. В общем, для меня все это началось ещё тогда. Кстати, наша пропаганда тоже любит говорить про «8 лет» и «где вы были». Я не в таком направлении мыслю, но тоже всегда делаю ремарки и замечания, что вся эта ситуация началась именно тогда, что тогда зашли первые квазивойска и устроили там то, что устроили. Дальше, буквально через 3 часа, как только заработала больница, мы приехали к Александру, и я ему сказал, что всё вот так. Он сказал буквально два слова, и такой интонации я у него еще ни разу не слышал — с сожалением и жалостью: «Украину? Как? Правда?» Вот и все. Такая у него была реакция.

Вы защищаете шамана Александра Габышева. Какие последние новости от него?

— Он на протяжении последних двух лет, с апреля 22-го года, находится в психбольнице спецтипа в Уссурийске, Приморский край. Это даже не сам Уссурийск, это от него еще на 30-40 километров, вот в этих лесах. Мы там даже один раз видели местного тигра. Последний год врачи этой больницы настаивают на том, что Александр подлежит переводу в больницу общего типа. Во всех своих заключениях, начиная с самого первого, которое было, по-моему, в мае 22-го года, как только он туда прибыл, указывают, что его состояние стабильно, что он не несет общественной опасности, не проявляет никакой агрессии ни к себе, ни к окружающим, ни вербальной, ни тем более физической. Соответственно, всегда только положительные характеристики, и врачи на протяжении последнего года настаивают на его переводе. Те, кто стоят за судьями, не хотят этого слышать. Они бы хотели слышать, что у него плохое или неудовлетворительное психическое состояние, или еще какие-то такие вещи, которые бы позволяли продолжать это лечение, но врачи говорят, что нет, что его нужно переводить в другую больницу. В этом случае, не слушая выводов врачей, сначала прокурор, а потом и судья — и уже было несколько процессов, это всё время разные судьи — все говорят о том, что Габышев недостаточное время находится на лечении, что его состояние может ухудшиться. То есть они вторгаются в компетенцию врачей и, не будучи врачами по образованию, делают выводы, касающиеся только компетенции врачей. Кстати, врачи в судебных процессах уже неоднократно заявляли о том, что Габышеву угрожает госпитализм. Это специальный термин, который применяется к тем случаям, когда человеку от длительного пребывания в стационаре становится хуже. То есть, несмотря на лечебные процедуры, само длительное пребывание в стационаре ухудшает состояние здоровья человека.

Почему в Кремле испугались шамана?

— У меня было много мыслей за эти почти пять лет, которые я занимаюсь этим делом, они как-то у меня варьировались и трансформировались. Изначально я, конечно, винил митинги, которые собирались по ходу продвижения из Якутии в сторону Москвы в походе 19-го года. Потом я винил сильное внимание к этому походу. К Александру со всех сторон были прикованы статусные международные СМИ, в том числе известные. Там все так или иначе отметились, многие приезжали к нему домой и так далее. Я думаю, что отчасти сыграло и это, и я был почти убежден в этом, но со временем, особенно в 21-м, 20-м году, когда его настырно пытались упечь в психбольницу и было видно, что это далеко не врачи инициируют, а силовики… Они, в общем-то, и не маскировались, поскольку даже каждый приезд врачей к Александру в 20-м году для того,чтобы якобы сделать тест на коронавирус, всегда сопровождался присутствием больших чинов в больших погонах или полицией, и все это было запечатлено на многочисленных видео. Дальше, в 21-м году, я в голове пришел к такому выводу (плюс какая-то информация от источников о том, кто желает его так называемого лечения), что, к сожалению, основная причина — это страх возможного обряда, который он мог провести. Знаю, это может показаться странным, я сам могу показаться странным, говоря такие вещи, но об этом говорят многие факты. Опять же, много информации о пристрастиях того же Шойгу к шаманизму, у него есть почти любимый тувинский шаман — Допчун Кара-оол, который называет себя Верховным шаманом России, хотя такой должности нет. У них нет такой же иерархии, как, например, у мусульман либо у РПЦ. Просто какой-то шоумен назвал себя верховным, во многом благодаря тому, что близок к власти. И ещё есть эти бесконечные обряды, которые проводят он и другие шаманы на удачу и успех российской армии в Украине. Все вместе это собирается в клубок, на основе которого можно сказать, что, по всей видимости, это были не митинги — с митингами у нас давно научились бороться, еще в 12-м году на Болотной. Как разогнать людей и сделать так, чтобы они больше не выходили, либо выходили, но чуть чуть — это они уже умеют, это для них теперь не угроза. Я считаю, что основное — это иррациональный страх перед неким обрядом. Вначале я сказал «к сожалению», и сожаление мое от того — я много раз это говорил другим СМИ — что люди, которые обладают достаточно приличным, как они говорят, ядерным арсеналом, так иррационально мыслят, и довольно неприятно понимать, что в некоторых своих действиях они руководствуются такими странными мотивами.

Как вы считаете, зачем эта война Путину?

— Чтобы продолжать оставаться у власти. У меня довольно давно есть очень стройная теория: когда ты пытаешься убедить своих избирателей, свой народ в том, что ты должен как можно дольше оставаться у власти, ты должен предъявить им какие-то успехи. А успехов-то, откровенно говоря, нет. Все положительные вещи, какая-то положительная динамика в развитии экономики, в социальной сфере — я бы не стал говорить, что это было бешеное развитие, но тем не менее — это все естественные следствия тех процессов, которые происходили в 90-е годы, когда страна перешла на демократические рельсы. Я был и остаюсь ярым сторонником Ельцина и всех реформ 90-х годов. Я считаю, что сейчас Путин катается на результате общей работы всей страны и народа. Это не его результаты — это результаты той работы, которая велась страной, когда строилась рыночная экономика. Может быть, кто-то кинет в меня тряпками за это, потому что 90-е годы многим дались тяжело, кто-то не смог встроиться, но это был период больших возможностей. Так вот, успехов никаких нет, все они достались исключительно по наследству, как и ядерное оружие, и космос, и ракетные технологии, и все остальное, чем сейчас они бравируют и угрожают окружающему миру. Успехов предъявить никаких нельзя, и что остается? Остается рассказывать людям о внешнем враге. А внешний враг такой себе: он совсем и не враг, потому что все это время мы сильно дружили, и лично Путин дружил и хотел сидеть со всеми западными лидерами за одним столом, что-то решать с ними. Настоящего врага нет, поэтому пришлось его нарисовать. Ну и тут еще эти процессы в Украине начались. По сути дела, что мы глобально наблюдаем? На мой взгляд, это окончательный распад империи. Советский Союз развалился, но всякими квазиструктурами они пытались удержать всех вокруг России. Даже Ельцин в свое время был замечен за этими имперскими движениями. Сейчас это естественный ход вещей, что Украина, самая мощная из всех постсоветских стран, окончательно разворачивается в сторону независимости. Все это в комплексе привело к тому, что пришлось затевать войну. Сначала были промежуточные меры в виде Крыма, был патриотический подъем… Надо сказать, ему это, по всей видимости, понравилось: реакция со стороны мира была почти нулевой, за исключением того, что прижучили его близлежащих олигархов, но ему и это было выгодно, потому что он их национализировал и стал держать поближе к себе. А дальше — больше. Когда ты всякий раз придумываешь себе какие-то основания для того, чтобы продлить абонемент на правление, а их уже нет по конституции, они кончились и достаточно давно, ты выдумываешь, выдумываешь их, и в итоге приходишь к тому, что надо нарисовать жесткого врага. Они, конечно, сделали и продолжают делать большой комплимент Украине, говоря, что она во всем виновата, что она вездесущая, по всей стране свои щупальцы пустила. Но это нужно для того, чтобы продолжать удерживать власть, потому что без власти последствия для всей этой группы непредсказуемы, особенно с учётом того, что уничтожены СМИ, уничтожены суды, уничтожена законность в правильном понимании. В общем, с ними могут сделать ровно то же, что они сегодня делают со своими оппонентами. Они это прекрасно понимают и, к сожалению, будут вынуждены идти до самого конца.

С начала войны принято множество репрессивных законов. Как вы считаете, они уже исчерпали все возможности или это еще не предел?

— Там у людей совершенно дурная фантазия. Я думаю, что пока предела нет, пока еще он не обозначается, я его не вижу. В общем и целом это будут уже сорта того, что они сделали, просто новые составы. Опять же, всё зависит от того, что происходит в театре военных действий. Все зависит только от него.

Зачем сейчас усиливать репрессии при объявлении о 87% поддержки Путина на выборах?

— Даже если поверить в 87%, чему я не верю, потому что есть много свидетельств в пользу того, что это скорее всего неправда, но, допустим: эти 87% сформировались и существуют в реальности, а может быть и в фантазиях, практически в стерильной обстановке, когда политическая поляна полностью зачищена, когда нет конкурентов на выборах, а те конкуренты, которые были — ну, извините, тут только обняться и плакать всем вместе — когда нет свободных СМИ, когда все запуганы. То есть я не думаю, что есть это «единение». А зачем репрессивные законы? Затем, чтобы дальше создавать страх и эту цифру 87, будь она настоящая или выдуманная, хотя бы на бумаге. Цель — всех напугать. И мы сейчас прекрасно видим, что отчасти это даже работает, что многие разговоры ушли на кухню. Еще я вижу, но, может быть, это видят не все, что поменялся состав людей, подвергающихся репрессиям в условиях военной цензуры, например, по статьям о военной цензуре, дискредитации и фейках. Если изначально под это попали медийные фигуры, известные блогеры, журналисты, оппозиционные политики, независимые депутаты — эти персоналии можно перечислять долго — то сейчас статьи о фейках или о дискредитации стали, по сути дела, как наркотическая статья 228 — народными. Масштабы там пока не огромные, но уже очень заметные. У нас ни одного дня не проходит без новостей о возбуждении таких дел. И я скажу так: не все эти дела попадают в поле зрения даже СМИ, я уж молчу про правозащитников. Сейчас там уже все: только выпустившиеся школьники, студенты, люди среднего возраста совершенно разных профессий, пенсионеры, военные пенсионеры — это я перечисляю то, что всплывает в памяти из тех дел, где мы помогаем. Мы помогаем разными способами, в том числе и адвокатами. Всё, эти статьи ушли в народ, и это видят, и кто-то уже начинает заниматься самоцензурой, где-то помалкивать и так далее.

А зачем сажать народ? Закончились оппозиционеры?

— Во-первых, да, они закончились. Мы всегда все хором говорили, что оппозиционеры закончатся, и они пойдут дальше. Будет два направления: одно — это народ, пойдут уже по всем, а второе — пойдут за своими. И мы уже это видим, свои уже пошли под раздачу, всякие стрелковы с гиркиными. Зачем? Чтобы продолжать нагнетать страх.

Сейчас обсуждается возврат смертной казни. Как вы считаете, вернут?

— Это очень сложная процедура. Если они пойдут по квазизаконной процедуре возврата, уходя от моратория, они подложат под себя серьезную бомбу. Это будет даже похлеще, чем ситуация с так называемым референдумом, который они проводили в 20-м году. Такой процедуры вообще не существует в конституции. Поэтому здесь сложно рассуждать о том, введут или нет. Пока это выглядит как запугивание людей и брутальная реакция на теракт в «Крокусе». «Смотрите, мы тут всех сейчас победим». При этом, кстати, все забывают об одном: а какое отношение к теракту это имеет? Даже если рассуждать об отмене моратория на смертную казнь, она здесь неприменима, обратной силы не будет. Я пока вижу это так: это просто такая шапкозакидательская риторика для того, чтобы успокоить людей, успокоить реакцию общества на теракт, который мы, откровенно говоря, проспали.

Могут ли в наше время вернуться массовые расстрелы, как это было при Сталине?

— Сложно сказать, на самом деле. Можно сказать: «нет», но мы часто говорили: «нет», например, про политзаключенных. Мы говорили, что для следственного изолятора или колонии даже один политзаключенный — это уже сильное изменение внутреннего устройства жизни. А сейчас мы смотрим — есть следственные изоляторы, где уже по 5-6 достаточно известных политзаключенных и ничего — справляются. Говорить о том, насколько массово это будет, мне сложно, но тормозов-то ведь уже нет. Сегодняшний режим, эта так называемая власть, наверное, самая изолированная в мире за последние 100 лет. И что от смертной казни всегда удерживало российскую власть? То, что все эти международные институты, в которых состояла Россия, считали это неправильным, недопустимым и так далее. А сейчас мы отовсюду вышли, разве что не из ООН. С этой стороны уже, конечно, никаких тормозов для смертной казни нет. Мое мнение, что они побоятся за себя. Они ведь войдут в раж довольно быстро. Сначала для одной категории предусмотрят ее — например, для террористов, а потом давайте будем взяточников расстреливать? Так они в итоге выйдут на самих себя, а они этого побаиваются.

Чего вы боитесь больше всего лично?

— Смерти себе и близким. Больше, наверное, меня ничего не пугает.

Что вас обнадеживает?

— Я понимаю, что есть социальные пузыри, но, в целом, я вижу в людях и, кстати, в людях в России особенно, что все-таки это довольно гуманные люди. Я не скажу — большинство или не большинство, но люди нормальные. Просто многие загнаны в безвыходные ситуации. Я, опять же, не распространяю это на какое-то количество, но для страны однозначно не все потеряно. На мой взгляд, те люди, с которыми мне доводится общаться, даже не из моего близкого круга, не потеряли человеческий облик. Наверное, это и обнадеживает. В правозащитной деятельности обнадеживает и дает какие-то силы благодарность от людей, просто обычное спасибо. Потому что больше люди ничего не могут сделать. Искреннее большое спасибо за то, что ты кому-то помогаешь — это сильно подбадривает и толкает вперед.