Андрей Ростовцев — физик, сооснователь сообщества «Диссернет». Начал заниматься проверкой научных работ на плагиат не только чтобы вывести на чистую воду нечестных политиков и депутатов, но и чтобы «проследить динамику развития лжи в обществе».

Он рассказал, как война расколола научное сообщество и почему с 2022 года стало «Диссернету» стало сложнее работать.

Расскажите о себе.

— Я Андрей Ростовцев, российский физик. Большую часть жизни занимался теоретической и экспериментальной физикой. В основном это работы, связанные с большими экспериментами в области физики элементарных частиц высоких энергий, коллайдеров, бозона Хиггса — вот это всё. Я работал в Германии, в Америке, во Франции, в Италии, в Женеве. Последние 10 лет я активно занимаюсь проектом «Диссернет». Это сетевое сообщество журналистов и учёных, которые восстанавливают в науке справедливость, статус-кво. У нас в науке много жуликов, которые выдают себя за учёных. Вот с ними мы и расправляемся, последнее время особенно удачно. Я сооснователь этого проекта, активно им занимаюсь. Мы разрабатываем разные софтварные приложения, чтобы облегчить построение ландшафта российской псевдонауки. То есть мы видим горы там, где образуются фабрики фальшивых диссертаций, где пишут статьи на заказ. Этот ландшафт есть по всей стране, а теперь ещё и за рубежом.

Каким вы помните день 24 февраля 2022-го года?

— Ночь, я был в экспедиции в Турции, в маленьком отельчике в заброшенном нетуристическом месте. Ещё совсем темно, в холле большой экран, а на нём взрывы и ракеты. Что происходит — совершенно непонятно, потому что новостная строка на турецком, но довольно быстро мы сообразили, что началась война. Это был шок. Я помню, что в течение довольно долгого времени я каждую ночь просыпался по нескольку раз, чтобы проверить новостную ленту. Это должно было закончиться, абсурд не может длиться вечно. Но потом я перестал просыпаться.

Как изменилась ваша жизнь после начала войны?

— Во-первых, в жизни стало больше абсурда. В нашей области, в «Диссернете», мы имеем дело с людьми, которые изначально заточены на абсурд. Они называют чёрное белым, а белое чёрным, и ещё и гордятся этим. Если раньше мы считали, что таких тараканов можно легко загнать тапком под плинтус, то после начала войны с каждым днём это становится всё сложнее и сложнее, особенно, когда они начинали разыгрывать патриотическую карту — тут уже никакие рациональные доводы не работают. Поскольку я часто нахожусь в разных поездках, резко это не чувствовалось. Но, например, поменялся ветер в судах. У нас идёт очень много судебных дел из—за учёных степеней. Параллельно я сейчас участвую в семи или восьми судебных делах. С начала военных действий, с начала патриотической возгонки суды стали их оправдывать. Рациональное стало исчезать из жизни.

Почему вы уехали из страны? Трудно ли далось это решение?

— У меня ещё и до войны были случаи, когда, например, разбивали машину и крали из неё лэптоп. Ещё стреляли из ружья по квартире. В окно попали, в меня нет. А ведь это надо попасть в девятый этаж! Я до сих пор храню окно с простреленными дырками. Ещё были всякие наезды, специальные налоговые проверки, личные вызовы к следователю, суды и связанные с этим ни на чём не основанные доносы. Отъезжать очень не хотелось, скажу честно, но красной чертой стала возможность получения уголовного преследования. У нас в «Диссернете» есть юристы, и в один из прекрасных дней они в один голос сказали: «Давай, уезжай».

Вы 15 лет проработали в Германии как учёный-физик и в 2012 году вернулись в Россию. Не жалеете, что вернулись?

— Я не резко вернулся. Сначала я ездил туда-сюда, а окончательно вернулся в районе 2012 года. Это была очень интересная и насыщенная жизнь. Это начало Болотного движения, там я познакомился сразу со множеством замечательных людей, которые теперь оказались здесь. Нет, конечно, я абсолютно не жалею. Проект «Диссернет» как раз возник в 2013-2014 году. Это обогащает жизнь. Я не просто занимался наукой, а занимался социологией. «Диссернет» — это социологический эксперимент над обществом. Проводить его крайне интересно. У нас было много совместных работ с социологами, были очень интересные конференции, на которых мы обменивались международным опытом. Научная этика, академическая этика и публикационная этика сейчас очень востребованы во всём мире. И в России мы в качестве «Диссернета» очень продвинулись — сейчас мы номер один в мире по масштабам такого проекта.

Какой была главная цель «Диссернета»?

— Цель постоянно менялась. Когда мы начинали, мы думали: «Вот сейчас посмотрим пару депутатов и их диссертации. Возможно, еще каких-нибудь политиков или ученых возьмем. Ну, ладно, 10-15 диссертаций». Ну а дальше всё. Никто не ожидал, что масштаб этого явления просто катастрофический. Сейчас мы занимаемся диссертационными кейсами, в которых люди списали или сплагиатили значительное количество, а не одну-две страницы. Там идёт это целыми главами, десятками страниц подряд. Иногда защита сводится просто к замене титульного листа: берут чужой текст, заменяют титульный лист, пишут своё имя сверху и так защищают диссертацию. То есть это конвейер, и масштаб этого явления в России — десятки тысяч жуликов и мошенников, и еще десятки тысяч тех, кто им помогает в этом. Вот такой масштаб явления, никто не ожидал этого. Потихоньку цели трансформировались в соответствии с пониманием того, что происходит. Если спросить каждого конкретного человека, который участвует в этом проекте, ответ каждый раз будет разный. Мне, например, интересна динамика развития лжи в обществе, особенно в научном сообществе. Вот одна из целей моей исследовательской деятельности в «Диссернете».

Почему вы, физики, занялись социологией?

— Сначала это было возмущение тем, что в область, в которой должно рулить рациональное сознание, рациональное зерно научного восприятия мира, вторгаются совершенно оголтелые мошенники, которые показывают на белое и говорят, что это черное, или наоборот, и пытаются в этом убедить окружающих. Это особенно остро чувствуется, когда ты занимаешься точными науками. Ты чувствуешь фальшь в описании окружающего тебя мира. Именно поэтому в таких сообществах, занимающихся подобной деятельностью, много людей из точных наук. И так не только в России, но и в других странах тоже.

Было обидно за профессию или за страну?

— Тут даже не обидно. Было непонятно, как так вообще может быть. Надо сказать, что в это время Институт теоретической и экспериментальной физики, в котором я проработал всю свою жизнь, попал под непосредственное влияние Ковальчука. Есть такой физик, он заграбастал несколько институтов, в том числе наш, и уничтожил их. Это все происходило буквально на глазах: на место директора поставили человека, который к науке имеет очень косвенное отношение, а после сменили всю руководящую верхушку, потом поувольняли ведущих физиков, меня в том числе. Это было постепенное удушение. Сейчас уже все заглохло. Это было чудовищно. Проработав много лет в цивилизованном сообществе где-то за границей, встретить такое в таких масштабах — просто немыслимо. Это как будто новое явление, а ученого человека любое новое явление тянет немножко его поисследовать.

Как работают программы «Диссернета»?

— Весь текст научной работы делят на маленькие фрагменты, порядка фраз, и запускают по ним поиск среди публично известных источников. Есть очень много оцифрованных источников, которые депонированы в Российской государственной библиотеке, и у нас есть к ним доступ. Жулики же не пишут, а списывают с неоцифрованных источников, а в наш цифровой век они просто копируют мышкой. Если они скопировали, мы их видим.

Академическая коррупция открыла дорогу прямому шарлатанству и конспирологии в научном мире, что помогло власти деформировать общественное сознание. Был шанс остановить этот процесс?

— Мы проследили, как развивалась эта лженаучная тематика в журналах России, считающихся научными. Эта конспирология тихо туда пробралась, и к 2022 году она из подпольной вышла в мейнстримовую. К сожалению, раньше никто серьезно к этому не относился. Да и мы, заточенные в «Диссернете» на плагиат, эти лженаучные вещи пропускали, потому что невозможно заниматься всем. А они в это время развивались.

Как научное сообщество могло такое допустить?

— Потому что это публиковалось в маргинальных журналах, хотя они и считаются научными. Это такое шапкозакидательство в сообществе: «Мы знаем, что эти авторы пишут, и пусть пишут. Мы все равно эти статьи не читаем, и нормальный человек их не будет читать». Сопротивляться этому — все равно, что сопротивляться административному давлению в истории с Мединским. Попробуйте. До поры до времени на это закрывали глаза, а в конце концов это выросло в такую вот официальную идеологию. Это та самая динамика лжи, которой я стараюсь заниматься в рамках проекта «Диссернет». Это типичная траектория динамики развития лжи: из одного маленького зернышка в обществе она потихонечку вырастает, потом охватывает все большие и большие слои, а в какой-то момент этому уже трудно сопротивляться.

Сейчас «Диссернет» занимается также лженаучной судебной экспертизой. Расскажите о такой экспертизе в деле Евгении Беркович.

— В деле Беркович сразу возникла экспертиза, которую написал ученый из одного московского университета. Он развил якобы науку — деструктологию. Он во всем видел примеры деструктологизированности окружающего мира. И, в частности, в этой постановке, судя по его науке, которую он придумал, авторы пьесы раскачивают устои общества. Нам удалось убедить судей в том, что это никакая не наука, что это непризнанное направление, у которого нет последователей, что это просто противоречивое и выдуманное на пустом месте направление. Это письмо подписало достаточно большое количество академиков, и в суде эту экспертизу отменили. Правда, назначили новую экспертизу, которую написали в силовых структурах на Урале. Она по своим выводам ничуть не лучше, но с ней мы тоже будем бороться.

Российское академическое сообщество в целом поддерживает войну?

— Оно очень разное. Очень сложно сказать, потому что нет серьезной статистики. Мы проводили социологическое исследование вместе с социологами из Питера, в котором разместили ведущих политологов, экономистов и историков на графике, где на одной оси выражены их научные достижения, то как цитируются их работы, в каких серьезных журналах они цитируются, а на другой разбросаны точки, окрашенные в разные цвета. Один цвет — это те, кто поддерживают войну, другой цвет — кто публично выразился против, третий цвет — те, кто никак публично не выразились. Это очень показательный график, по которому видно, что те, кто поддерживают войну, сконцентрированы в основном в том углу, где по гамбургскому счету их научные работы никчемны: их никто не читает, их никто не цитирует, они печатаются в третьеразрядных журналах. А в противоположном углу те, кто против войны. Там сидят Гуриев, Сонин, известные экономисты, у которых много работ в международно принятых первоклассных изданиях, которые известны всему миру. Вот такое произошло разделение. То есть видите, научное и академическое сообщество очень дифференцировано, и эта дифференциация коррелирует со взглядами на происходящее.

Год назад вы высказывались резко против инициативы украинских коллег по прекращению контактов с российскими учеными. Почему?

— Я не резко высказывался, это неправильное слово. Я просто считаю, что это неправильно. Другое дело, что я им не судья, и никогда не хотел бы быть в такой ситуации судьей. Наличие или отсутствие этих контактов в научном сообществе никак не повлияет на исход войны. Это не поможет ни одной, ни другой стороне. Это все равно, что, помните, как кто-то возмущался: «Мы не будем теперь есть блины и борщ». Есть области нашего мирового бытия, которые настолько далеки от военных действий, что не надо заражать их метастазами противостояния. Тут очень подходит аналогия с раковой опухолью. В медицине наоборот пытаются локализовать ее, не дать метастазам распространиться в те здоровые части организма, которые окружают эту опухоль. Но в научном мире и в международной практике происходит наоборот, и это печально. Это противостояние пытаются распространить еще дальше за линию фронта, как можно дальше. Осознание того, что это неправильно, со временем приходит в мир науки. Вот в декабре была история в ЦЕРНе, в Европейском центре по ядерной физике. С началом войны решили не продлевать контракты, заканчивающиеся в конце 24-го года с учеными, имеющими российскую аффилиацию. В декабре перед Новым годом состоялось совещание совета ЦЕРНа, в котором эта проблема обсуждалась еще раз, и ровно половина совета посчитала, что этого делать не надо, а другая половина посчитала, что надо. Решение было принято с перевесом в один голос за прекращение контрактов. Сейчас в международном научном сообществе поднимается инициатива «Наука для мира». Проводятся форумы и ищутся варианты, как найти компромиссный вариант. Приходит осознание, что пострадают кто? Люди, которые в большей своей массе и так высказываются против войны, но их выгоняют в тот угол, в котором им придется мириться с этой проблемой, вместо того, чтобы они вносили свой вклад в развитие мировой науки. С моей точки зрения, это большая ошибка.

Что ждет Россию и Украину?

— Хаос. Первое, что будет — это экономический и политический хаос. Что потом из этого возникнет, сложно сказать. Экономика уже подорвана достаточно серьезно и с той, и с другой стороны, а война еще не собирается завершаться. Разрушения и человеческие жертвы неизбежны. Осознание обеими сторонами того, что происходит что-то совершенно нечеловеческое, нарастает. Настанет переломный момент, когда система не выдержит давления — сейчас я в основном про Россию говорю. Система поломается. В каких-то районах не будет элементарных продуктов медицинского обслуживания, в каких-то хозяйствах не будет электричества и бензина — полный хаос. Очевидно, что будет борьба за власть, власть будет переходить из одних рук в другие. Я не представляю, чтобы все это закончилось благополучно. Украина тоже будет страдать от последствий войны, но здесь мы можем рассчитывать только на то, что мировое сообщество будет помогать Украине восстановиться. Мы знаем, что Германия восстановилась довольно быстро при помощи мирового сообщества. Я думаю, что мировое сообщество будет помогать и России тоже, но тем, что останется. Иначе это будет гуманитарная катастрофа, и никому мало не покажется.

Что дает вам надежду?

— Собственно говоря, жизнь продолжается. Как говорят многие мои коллеги: «Нам нужно жить хорошо, чтобы это пережить, ведь дальше надо помогать возвращению ситуации в нормальное русло».