Александр Тепляков — гражданский активист, волонтер московского штаба Навального. Ему 25, родом из Хабаровска, рос в семье военных, имел неплохую работу в Москве. О своем участии в протестном движении, об эмиграции после выпуска партии антивоенных стикеров, о реакции на происходящее родителей-военных он говорит в проекте «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Александр Тепляков. Я родился в Хабаровске, мне 25 лет, последнее время я жил в Москве. Я из семьи военных, где-то до 10 лет постоянно жил в военных частях в Москве, Владивостоке и Хабаровске. А так вся родня у меня из Саратовской области. В 2021 году я устроился в хорошую компанию Wildberries, у меня была хорошая зарплата, и работал я там вплоть до мая 22-го года. Я уехал в марте 22-го и еще какое-то время числился в штате компании, после чего уволился, чтобы не платить налоги и не поддерживать ими войну — для меня это было важно — и чтобы найти свою карьеру уже за границей.

Как вы стали политическим активистом?

— Мне тогда было 18 лет, 2017 год, я учился на IT. К активизму я пришел тогда, когда началась президентская кампания Алексея Навального, когда были объявлены протесты «Он вам не Димон». Для меня всегда было важно бороться за свою страну, я испытывал к своей стране патриотические чувства. Я хочу быть со своей страной, быть связанным с ней, и эти чувства у меня до сих пор есть. Я понимаю, что для меня первая и главная страна — это Россия, что я буду с ней всегда связан. Тогда я осознал, что именно Алексей Навальный и люди, находящиеся в оппозиции, борются за то, чтобы страна процветала, а Путин — это, в первую очередь, преступник и предатель моей родины. Для меня стало очень важным участвовать во всех протестах, во всех активностях, каких были, и поэтому я пошел в штабы Навального. Для меня это было воротами в политику. У нас был московский штаб, который все время преследовали, он переносился, наверное, раз пять за все время с 17-й по 18-й год. Первый раз меня задержали 1 октября. Я помню, было утро, когда я пошел агитировать за Алексея Навального у Выхино, а потом пошел на акцию протеста, как ни странно, против российского ютуба. Да, была такая акция, и там меня задержали в первый раз. В тот же месяц меня еще раз задержали за агитацию. В 2019 году меня задерживали очень много раз: 26 июля, 27 июля, 3 августа, 9 августа, 24 августа и еще меня задерживали в октябре.

Карьера шла в гору. Почему после начала войны вы уехали из России?

— Да, у меня были хорошие перспективы, и я не сомневаюсь, что у меня могла бы быть и своя квартира под ипотекой, и машина, и все остальное с такой хорошей зарплатой. Но для меня ни деньги, ни положение никогда не были главными. Для меня самое главное — чтобы у моей страны было будущее. Я видел, что миллионы людей в России страдают, я знал про то, что у нас есть политзеки, что есть пытки, что есть преследования. Это жестокость, и оставаться в стороне нельзя. В России должно быть гражданское общество, которое поборет и коррупцию, и всех этих преступников, приводящих к тому, что большая часть страны бедная, что большая часть страны воюет и гибнет. Гибнет будущее страны. Я уехал, потому что не мог заниматься политикой в нашей стране. Когда началась война, мне была важна мысль, что я могу сделать, чтобы остановить войну. Многие мои знакомые и друзья впали в апатию, для них это было трагедией, а у меня не было места для прокрастинации. Я понимал, что 24 февраля я должен сделать все, чтобы остановить эту войну. У меня была моя подпольная печать, в которой, в свое время, в 19-м и 21-м году, я печатал тысячи стикеров. Я понял, что нужно направить её на антивоенные стикеры. Когда-то мы печатали тысячи и даже десятки тысяч стикеров против «Единой России» и в поддержку политзаключенных. Я понимал, что нужно поставить печать на агитацию против войны. Моей задачей было сделать так, чтобы все люди в Москве увидели, что война недопустима, и я начал этим заниматься. Я начал собирать деньги, искать людей и какие-то организации, которые смогут оставлять стикеры, начал договариваться насчет дизайна этих стикеров. Первую партию мы смогли раздать вместе с агитацией к митингу на воскресенье. 1 марта меня поймали со второй партией стикеров. Там были призыв к прекращению войны, было сказано о том, что Путин устроит ядерную войну, «Нет войне», сердце с русским триколором и украинским флагом, были оскорбления в адрес Путина. Дизайнов было примерно шесть или семь, и меня с ними поймали по чей-то наводке. Меня отвезли в отдел, в котором меня встретил один из сотрудников ФСБ, который пытался меня завербовать еще в 2021 году, и тоже из-за стикеров — тогда я занимался стикерами в поддержку «Умного голосования». Он начал на меня давить, спрашивать, что это за стикеры, с чем они связаны, откуда я их достал, но я ему ничего не сказал. Потом приехали еще следователи, им я тоже ничего не говорил. Это продолжалось где-то 2 часа, после чего приехали сотрудники «Центра Э» и достаточно известный человек в Москве, Алексей Окопный — это человек, который занимается пытками. Он меня избивал в отделе вместе с другим человеком. После этого он хотел меня убить: он приставил боевой пистолет к моей ноге и сказал, что пристрелит меня, если я не начну писать объяснительные. В итоге я упомянул своего товарища Дмитрия Иванова. Я сделал это во многом для того, чтобы не раскрыть всю остальную сеть, потому что понимал, что были люди, которые отправляли мне деньги, которым я давал стикеры. Я понимал, что Дмитрию Иванову, скорее всего, ничего не будет, и, к счастью, после этого к нему не пришли. Правда сейчас ему дали срок, но за то, что он публиковал у себя на канале про Бучу и остальное, ведь он тоже не мог оставаться в стороне. Он остался в России, а сейчас уже находится в тюрьме. После этого меня отправили в спецприемник на 10 суток. Там ко мне приходил сотрудник ФСБ, и в итоге я подписал подписку о сотрудничестве, чтобы потом рассказать об этом. Я понимал, что если я буду сопротивляться, меня либо посадят, либо дадут подписку о невыезде. После того, как я вышел из спецприемника, я смог вылететь в Армению, а после уехать в Грузию, где уже сообщил о том, что со мной произошло. Я понимал, что под таким давлением я просто не смог бы эффективно заниматься активизмом. Может быть, за границей я сделал бы меньше, но это хоть что-то.

Чем вы занимаетесь после отъезда?

— Я занимался тем, что участвовал в разных акциях протеста. Мы организовывали акции связанные с 9 мая, с войной, ко Дню России. Наша задача заключалась в том, чтобы люди и оппозиция объединились и консолидировались, чтобы люди на уровне отдельных стран могли взаимодействовать вместе, потому что сегодня основные СМИ и остальные люди, доносящие информацию до россиян о том, что война — это плохо, что нужно в чем-то участвовать, находятся за границей и их давно преследуют. Но мы можем стать той основой, которая поддержит и политиков, и СМИ. Я хотел, чтобы люди приходили на акции, чтобы они понимали свою ответственность, чтобы они понимали, что не все потеряно. Без политической активности люди даже не будут задумываться о том, что можно что-то сделать со своей страной, что можно как-то на нее повлиять. Поэтому мы проводили митинги и в Армении, и в Грузии. Вот недавно был митинг и они будут и дальше. Сейчас мы собирали подписи за Бориса Надеждина. Не все потеряно и нужно продолжать борьбу во что бы то ни стало.

Как можно повлиять на Россию из-за границы?

— Мы способны объединить людей. Люди могут участвовать не только в акциях протеста, но и донатить СМИ, правозащитным организациям, организациям, которые могут говорить людям, что делать в России. Мы можем поддерживать какие-то кампании, например, Бориса Надеждина. Мы можем организовывать выборы за границей. В наших возможностях и нашей задачей является донесение альтернативной позиции до россиян, находящихся внутри страны. Часто спрашивают как, например, донести какую-то информацию бабушке, которая смотрит только телевизор. Важно понимать, что она может с кем-то пообщаться, и если мы сможем убедить одного человека, то он сможет убедить и другого, смотрящего только телевизор. Это возможно потому, что режим устраивает террор и становится более жестким в ответ на то, что он сам не способен играть по правилам, не способен играть честно. Это не усиление режима — это его ослабление. У режима есть сила тогда, когда он способен в разных ситуациях оставаться победителем. Сейчас он ни в какой ситуации не остается победителем,, и здесь он тоже рано или поздно проиграет. Просто сейчас для режима это самый жестокий и удобный способ проявить себя — устроить террор, войну и репрессии. Какими бы ни были альтернативные кандидаты на выборах в президенты, в Госдуму — куда угодно, он проиграет. Потому что люди ненавидят этот режим, люди не хотят с ним жить. Когда есть альтернатива — он проигрывает. Поэтому этот террор — это ответ на слабость власти. Столько террора не было в нулевых, потому что тогда режим мог удерживать власть. Этот террор — ответ на эту слабость. Он будет слабеть, будут заканчиваться деньги, будет проигрываться война, а мы должны проявлять себя активнее. Мы не просто останавливаем этот режим, мы приближаем его конец. Его конец близок, но мы должны помочь его приблизить.

Вы из семьи военных. Как они относятся к вашей позиции?

— На самом деле многие военные относятся с критикой к тому, что происходит. Моя мама и мой отец выступают против войны и не одобряют то, что происходит. Я с ними общаюсь и пытаюсь поддерживать их. Потому что порой им тяжело встречать на работе тех, кто поддерживает происходящее. Я стараюсь как-то огораживать родителей от радикальных проявлений своей позиции, особенно маму. А другие родственники — троюродные и четвероюродные — не из военной сферы, войну поддерживают. Я знаю, что они согласны с тем, что происходит, и поддерживают войну, хоть и пассивно, то есть только на словах, но не на деле. Другие люди, даже военные, остро реагируют на социальную несправедливость. Когда я жил в Армении, я общался и со сбежавшими офицерами, и со сбежавшими рядовыми. Эти люди имеют открытый доступ к тому, что происходит в армии. И как раз одна из причин, почему не надо бояться Путина — эти люди не зазомбированы. Армия и офицеры думают, что они защищают свою страну, когда идут воевать. Но кто-то не идёт воевать, а сбегает, увольняется или уезжает. Патриотизм — это не борьба за Путина, не борьба за то, чтобы Россия смогла что-то захватить и оккупировать, или кого-то ограбить. Мы должны дать понять людям, что патриотизм — это когда у страны есть будущее, когда она мирно живет с другими людьми, когда она способна дать миру больше, чем только войну, преступность и жестокость. Вот что такое будущее для страны, вот что такое патриотизм. Когда мне было 14 лет, я тоже поддерживал оккупацию Крыма, потому что не до конца понимал, что это такое. Я считал, что патриотизм — это поддерживать свою страну, чтобы она ни делала. А потом в 15-17-м году я осознал, что это не так. И эти люди точно такие же, с ними нужно общаться, их нужно переубеждать. Это возможно, ведь это люди, до которых не дошла альтернативная информация.

Возможно ли в будущем восстановление отношений между Россией и Украиной?

— Они точно восстановятся, но не сразу, пройдет какое-то время. Я не думаю, что пройдут поколения, может быть, лет 10-15, а потом между украинцами и россиянами выстроится какой-то контакт. В любом случае мы две соседние страны, которые не могут жить друг без друга в экономическом плане. Когда в России пройдет смена режима и начнутся демократические перемены, а в Украине продолжится евроинтеграция и демократизация, в том числе при посредничестве Европы и Германии, мы сможем найти друг с другом контакт, и все будет хорошо.

Чего вы боитесь?

— Наверное, я боюсь за своих родственников, что за ними могут прийти. Тут я мало чего смогу сделать, к сожалению. А так — я не боюсь. Разве что своего бездействия. Я боюсь, что однажды опущу руки и перестану этим заниматься, что перестану давать другим людям надежду, и сам ее потеряю.

Вернетесь в Россию?

— Обязательно. Я точно вернусь, как только будет возможность. Даже не когда уже случатся перемены, а когда только будут происходить перемены. Я хочу вернуться. Будет ли у меня уголовное дело или еще что-то — я не знаю. Может, я смогу вернуться тайными путями. Я хочу вернуться, я хочу участвовать в переменах прямо там, потому что у меня есть опыт участия в протестах и организации протестов. Я хочу, чтобы этот опыт применялся.