Екатерина Сурсякова: «Перешагнули через колючую проволоку. Всё, мы в Америке»
Екатерина Сурсякова по профессии — маляр. Мать четверых детей. В Екатеринбурге она не раз выходила в пикеты. Протестовала против пенсионной реформы, ареста Фургала. Вставала в пикеты в поддержку Навального, против стягивания войск РФ к границам Украины и полномасштабного вторжения. После присуждения штрафов в размере 520 тысяч рублей Сурсякова уехала из России.
Первое интервью «Очевидцам» Екатерина дала в Варшаве полтора года назад. Оно изменило ее судьбу — посмотрев его, одна американская семья оплатила Екатерине и ее детям билеты до Мексики. Теперь она ожидает суда по предоставлению ей политического убежища, живет в Сакраменто (Калифорния, США), дружит с украинцами и сторонится сбежавших от мобилизации россиян.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Екатерина Сурсякова, я из Екатеринбурга, прожила там всю жизнь. Я работала маляром на стройке, работала на ландшафте, сейчас нахожусь в Соединенных Штатах Америки. 13 сентября будет ровно полтора года, как мы здесь. У нас когда с людьми разговариваешь, 49 из 50 на вопрос: «Ходишь на выборы?», отвечают: «Нет, не хожу. Там без меня все решили» — «Тогда ответьте мне на вопрос: в какой момент вам пришла в голову идея, что вы, ничего не решая в своей стране, можете решать что-то в чужом государстве?»
Первое интервью «Очевидцам» вы давали в Варшаве полтора года назад. Как оно повлияло на вашу судьбу?
— Из Берлина мы поехали в Польшу, чтобы оглядеться и осмотреться. Когда я выехала из России, я решила, что теперь имею право выбрать ту страну, в которой я хочу жить. Я очень благодарю ковчеговцев, спасибо им огромное, что дали крышу над головой. Мы познакомились с замечательными людьми, включая сотрудников и вашего проекта. В Польше чувствуется война, ты находишься рядом с ней. Каждый день были переживание по этому поводу. Здесь ты находишься дальше от войны, наверное, поэтому я здесь меньше плачу. Когда я встречаюсь здесь с украинцами и говорю, что я из России, они на несколько секунд подзависают, удивленно смотрят на меня, а я в этот момент успеваю сказать: «Простите нас». Мне стыдно, что эта война развязана от моего имени. Если президент моей страны развязал войну, значит это от моего имени бомбят города, гибнут люди и дети. Знакомые ребята показали это видео местному режиссеру Рэю и его жене Сьюзан — это американцы, не говорящие по-русски — и они оплатили мне перелет. Рэй сказал: «Она должна быть в Америке».
Как вы добирались до Штатов?
— У нас маршрут был не самый легкий. Здесь, в Америке, есть приложение CBP One: люди приезжают в Мексику, регистрируются в приложении и ждут дату перехода. У нас денег на то, чтобы сидеть в Мексике и ждать дату перехода, не было, и мы пошли через горы. Мы прилетели в Тихуану, таксист нас довез до мотеля, а там я ему сказала: «А не могли бы вы меня перевезти в Тикату?» Я таксисту показываю точку на карте: «Мне вот сюда надо». Он на меня смотрит и говорит: «И ты через горы?» — «Да» — «Вау. Я довезу тебя». И он подвез нас прямо к точке, то есть нас не было видно с дороги и мы сразу же нырнули в овраг. Мне рассказывали, что там мелкий ручей, воды по колено. Я штанины загнула по колено, наступила туда и провалилась в воду по грудь. Течение сильное, но я перетащила рюкзаки, детей, на берегу мы тут же переоделись, сбросили с себя всё мокрое и пошли. Потом по пути есть плоскогорье, которое просматривается с дороги — его мы пробежали. В итоге мы дошли до столбика у границы, перешагнули через колючую проволоку — она практически вросшая в землю — и всё. Там я записала видео, в котором сказала: «Всё, мы идём по американской земле». Американская земля — это хорошо, но там же ещё горы. В горы у меня сил уже не было подниматься, так что туда меня затаскивали дети. Я сказала: «Ребята, всё, я не могу, я остаюсь здесь. Идите дальше сами». Тёма с Санькой занесли свои вещи, спустились за мной, забрали вещи у меня и Тёма меня подталкивал. Он ещё говорил: «Давай-давай, ползи. Чего ты расселась?» Вот так они меня затащили в горы.
Где вы сейчас находитесь и чем занимаетесь?
— Мы находимся в Сакраменто, в Калифорнии. У нас двухэтажный жилищный комплекс. В основном здесь живут русскоязычные, я могу официально работать. Дело в том, что нам отказали в получении пособий. За что я благодарю Америку — у нас есть бесплатные медицинские страховки, во всём остальном нам отказали. Мы не получаем никаких бенефитов, ничего. Первые полгода нас очень сильно поддержала организация IRC, они помогли нам заплатить депозит за квартиру, но уже 10 месяцев мы живем сами. Я работала в цветочном магазине. У меня не было постоянной работы, но как-то подсобрать денег на оплату аренды удавалось. Чтобы у меня был стабильный заработок, я разошлю свои резюме, оставлю заявки и куда возьмут, туда и пойду. Есть люди, которые приезжают и думают, что если они профессионалы в какой-то области, то здесь их с распростертыми объятиями будут ждать. Тут такого нет, тут люди работают там, где находят работу. Я считаю, что это абсолютно нормально, человек должен опуститься на самое дно, чтобы потом оттолкнуться от него ногами и всплыть быстрее. Но я не разочаровалась в Америке, ведь я ехала именно в такую Америку. Я люблю Америку. Моя дочь собирается в армию Америки после школы.
Как ваши дети адаптировались к жизни в США?
— У сына в России был поставлен диагноз «умственная отсталость». Он учился в коррекционной школе, ни с кем никогда не общался, ходил понурый. Он сидел в своей комнате, его нельзя трогать — вот такой он был. Мы приехали в Америку и представляете — он у меня здесь отплясывает. Он ходит на дни рождения, он может петь, может плясать. Он ходит радостный, довольный, счастливый. Я спрашиваю его: «Тёма, почему ты теперь такой? Мне интересно». Он говорит: «Мама, ты знаешь, здесь всё цветное, а Россия чёрно-белая». Здесь ему поставили диагноз академический аутизм, он ходит в обычную школу, и для него есть какие-то послабления, но он общается и с русскими сверстниками, и с американскими. Мои дети здесь счастливы, а я счастлива от того, что я дала им возможность побыть детьми в Америке.
Вернётесь в Россию, если режим Путина падёт? В прошлом интервью вы сомневались. А сейчас?
— Я не вернусь. Я не смогу жить рядом с людьми, которые убили во время войну. Я буду ходить и тыкать их в это каждый день. Я очень зла на этих людей. Я зла даже на тех, кто сейчас приезжает сюда по CBP. Они приезжают просто потому, что у них открылось окошко возможностей. Для меня это такие же преступники, как Путин. То есть представьте: я иду, а на моих глазах убивают ребёнка. Я попытаюсь что-то сделать, я попытаюсь это остановить, а они прошли мимо, ничего не заявили, ничего не сказали, просто взяли и уехали. Для меня это тоже самое. Со мной многие не согласны, но я считаю, что если бы все те люди, которые уехали после объявления мобилизации, вышли бы 24-го, то война продлилась бы не больше суток. А те, кто говорит: «Ничего бы не поменялось» — мы даже не попробовали этого сделать, поэтому до сих пор гибнут люди и дети.
Вы следите за российской повесткой?
— Я не то что слежу за российской повесткой, я слежу даже за новостями в Екатеринбурге. Когда мы были в Польше, появилась видео из Екатеринбурга, на котором два здоровых мужика брили в транспорте подростка с длинными волосами станком. Я тогда сказала себе: «Господи, как я благодарна тому, что уехала оттуда». У меня в голове не укладывается, как люди могут жить во всем этом, в такой агрессии, в такой злобе к окружающим. И ещё специально нагнетается обстановка с террористами: «Крокус», Дагестан, потом СИЗО. Они хотят вернуть смертную казнь за терроризм, то есть убить двух зайцев разом: терроризировать весь мир и расстреливать пленных, и зачистить оппозиционное поле.
Вы выходите на митинги российских эмигрантов?
— Здесь нет такой активности, как, допустим, в Европе. Шестого числа люди выходят к Капитолию, это наша Екатеринбургская акция «Стратегия-6». Я пару раз была на них, выходила посмотреть, и увидела, что акциями пользуются люди, которые не выходили в России, для кейсов. Они выходят постоять с плакатом и сфотографироваться, чтобы потом приложить эти плакаты к кейсам. Меня напрягают такие люди, когда-нибудь я начну и им высказываться. Это не честно. Я не спорю, все люди вправе выбрать место жительства, у всех есть на это право. Но зачем вы подаетесь на политическое беженство, если вас не преследовали в России? Мы это там пережили, и сейчас, находясь в свободной стране, я бы очень хотела постоять рядом с теми ребятами, с которыми я выходили там.
Когда вы впервые столкнулись с политическими преследованиями в России?
— Я выходила не только 24-го, но и до начала полномасштабного вторжения. Я выходила и в поддержку Фургала, и в поддержку Навального, и за обоих у меня есть протоколы. Когда меня спрашивали, зачем мне все это нужно, я говорила: «Я хочу, чтобы мои дети росли в правовом государстве», потому что у нас вообще не соблюдаются законы. Один раз, когда меня задерживали, начальник ОП начал мне говорить: «Вот у меня теща — инвалид, но она как-то выживает на эту пенсию», а я ему говорю: «А я не хочу выживать. Я уже устала выживать. Мне той жизни осталось совсем немножко, дайте мне пожить». И вот с тех пор они со мной даже не пытаются общаться. Они по другому давили на меня: как только меня задерживают, ко мне домой сразу едет полиция. Благо у меня дети научены и знают как себя вести. У нас две двери — железная и деревянная. Дочь деревянную дверь открывает, ей кричат: «Откройте, полиция», и она просто закрывает двери обратно и говорит: «Тема, сидим тихо, там менты». Сейчас им 14 и 16 лет, но на тот момент им было 14 и 12 лет. К ним могли по три часа долбиться в двери полицейские. Бывали такие ситуации, когда нам приходилось бегать от сотрудников полиции. У меня пытались забрать детей и отправить их в приют, сотрудники полиции четыре дня караулили нас у дома, ходили по школам, просили какие-то характеристики. Потом я несколько раз выходила с плакатом, с которым вышла 24-го, и меня никто не задерживал. Если посмотреть на видео, то там видно, что он уже весь потрепанный. 24-го я приехала к мэрии, встала там с плакатом и простояла час. Потом ко мне подошли сотрудники полиции, я показала им документы, что я ничего не нарушаю, что стою в одиночном пикете, а рядом со мной стоял юрист, который вышел с плакатом до меня. Он узнал новость о войне в суде, поэтому написал «Нет войне» на листе А4. Я приехала, он уже стоит, поэтому говорю: «Сергей Юрьевич, ваш пикет прошел. Будьте добры, освободите мне место, я тоже хочу высказаться». Я простояла час, он рядом со мной, чтобы ко мне не было претензий, а потом мы решили, что эту акцию надо проводить у военкомата, и пошли к ближайшему военкомату с плакатом. Были задержаны я, юрист и женщины, стоявшие подальше от нас. На нас составили протокол, а меня раньше никогда на ночь не оставляли в полицейских участках, потому что у меня несовершеннолетние дети, а это по законам недопустимо, даже если статья арестная, но в этот раз меня оставили в отделении, а утром повезли в суд. В суде нас очень долго держали, осудили и дали штраф в 250 тысяч. 2 марта я вышла уже без плаката, просто приехала на площадь поддержать одну девочку, и задержали и девочку с плакатом, и меня. Когда полиция кричала: «Ваша акция незаконна, ваши действия незаконны», я крикнула им: «Бомбить мирных жителей незаконно». Ко мне подошел полицейский и сказал: «Екатерина Евгеньевна, вам что, мало штрафа в 250 тысяч?» — «Видимо, мало» — «Покиньте площадь» — «Нет, не покину». «Тогда пройдемте» — «Хорошо, пройдемте». Ночь я провела в отделении, утром меня повезли в суд. Я иду по отделению и говорю: «Смотрите, у вас обои стоят рядом со стеной. Как вы работаете в таких условиях? В этой стране даже ваши права не соблюдаются. У вас нет нормальных условий для работы» — «Да это все нормально, ничего страшного» — «А то, что мочой по всему отделению воняет, тоже нормально?» — «Ну, вот так у нас все». Мы подошли к машине, а это 3 марта, очень холодно, и полицейская машина не завелась. Водитель стоит и матерится, а я улыбаюсь: «Пешком пойдем в суд?» В итоге он повез меня на своем личном автомобиле. Я говорю: «И у вас все вот так».
В России вам присудили штрафы в размере полумиллиона рублей за антивоенные высказывания. Вы их выплатили?
— Нет, не выплатила. Ко мне обращались из ОВД-Инфо, говорили, что они готовы оплатить мой штраф. Самый первый, кто откликнулся, это Евгений Ройзман. Благодаря этому я с ним познакомилась и узнала, что он прекраснейший человек. Я не спонсирую войны, а деньги со штрафа пойдут на оплату войны.
Как вы уезжали из России?
— У меня был запрет на выезд, поэтому меня вывозила организация. Ещё до войны у меня были мысли уехать из страны, потому что было понятно, к чему все идет. Я думала уехать в Украину. Когда я разговаривала с коллегой, она удивилась: «Как в Украину?» — «Да, в Украину. Конечно, у страны есть проблемы, но она прямыми шагами идет к демократии». Я хочу жить в стране, в которой соблюдаются законы, где ценна человеческая жизнь. Изначально я даже не могла получить загранпаспорт, потому что я была задержана 31 января и мне присудили 200 часов обязательных работ. Я их не отрабатывала, из-за чего у меня появилось ограничение на выезд. Я смогла сделать загранпаспорт детям, и мне все-таки пришлось отработать эти часы. После, когда мне сняли ограничение, я сделала себе паспорт. И так получилось, что я пришла, сфотографировалась, сдала отпечатки, заплатила за загранпаспорт, а вечером того же дня мне приходят ограничения уже из-за штрафов. Видели бы вы, как я забирала эти паспорта — сын хохотал надо мной. Я одной рукой держусь за паспорта, второй рукой расписываюсь в журнале, тащу на себя паспорта, вытаскиваю их и бегом из паспортного стола. Тёма спрашивает: «Мама-мама, ты куда?», а я говорю: «Бежим, пока не отобрали».
Как вы объяснили детям, что нужно уезжать?
— Когда началась война, я уже знала, что сто процентов не буду жить в этой стране, что я куда-то уеду. У меня была мечта: я хотела уехать в Америку. Я ложилась спать в Америке, я просыпалась в Америке, шла на работу в России, но жила душой здесь. В какой-то момент я сказала детям: «Пока никому не говорите, но мы уедем». Они спокойно отнеслись. У меня самая лучшая команда, мои дети молодцы. Когда сыну было 14 лет, мы фотографировались на внутренний российский паспорт и загранпаспорт, и сходили подстричься. Он подстригся, а потом сказал: «Мам, это последний раз, когда я подстригаюсь. Я хочу длинные волосы». В сентябре он пошел в школу, отучился там две недели и учительница ему сказала: «Тёма, ты чего не подстригаешься?» Он ответил: «Знаете, даже мама мне не делает таких замечаний». Их папа тоже мне говорил: «Катя, почему ты не заставишь Тему подстричься?» Я говорю: «Ему 14 лет, это его право». Сейчас он ходит с длинными волосами, ему нравится и комфортно. Дочь одевает в школу радужный значок. Тут бегают дети из Афганистана и кричат: «О, ты гей, ты гей» — «Думайте что хотите. Я захотела ходить с радужным значком». А у нас была ситуация, когда мы оказались в Европе, в Берлине, без денег. Нам помогли ребята собрать сумму на билеты из Бишкека до Берлина, мы туда приехали и оказались одни. Помню, что мы заплатили 120 евро за хостел. Там я подралась с турком, потому что он ломился к нам в комнату, а потом оказалось, что у него просто там были вещи, и он хотел их забрать. И вы знаете, кто первый откликнулся помочь? ЛГБТ-сообщество. Они сняли нам отель на две недели в центре Берлина, чтобы мы выдохнули и решили, что делать дальше. Поэтому дочь ходит с радужным значком.
Как у вас складываются отношения с украинцами в США?
— У меня отношения складываются просто прекрасно. Когда я сюда приехала, у меня ничего не было, даже документов, и на помощь ко мне пришла организация IRC, занимающаяся проблемами украинских беженцев. В качестве исключения они взяли меня к себе в программу. У меня тут даже есть друзья-друзья украинцы. Мы редко общаемся, но почему я говорю, что они друзья-друзья? Потому что они регулярно звонят и спрашивают, как у меня дела, нужна ли мне какая-то помощь, помогают моим детям. Допустим, проходят какие-то мероприятия — они приезжают и забирают детей, а потом возвращают их. И больше помогают именно украинцы. У людей есть две расы, две национальности: либо ты человек, либо конченый ублюдок. Я на своем жизненном пути встречаю гораздо больше хороших людей. Я всех их люблю, и всем им безумно благодарна. Например, о чеченцах можно судить по Рамзану Кадырову, а можно по Саиду Джумаеву. Я предпочитаю судить по Саиду Джумаеву.
