«Если шаг за шагом уступать страху, то очень скоро обнаружится, что от тебя ничего не осталось, кроме этого страха»
Дмитрию 33 года, до войны жил в Питере, сейчас — в Батуми. Фрилансер. Занимается интернет-рекламой, а также немного пишет песни, стихи и прозу. Хотел освоить сценарное ремесло — не случилось. В письме Дмитрий рассказывает, как война изменила его жизнь: как он ушел из музыкальной группы, как стало сложно общаться с родителями, как пришлось уехать. Сейчас он редко занимается творчеством, но выкладывает свои стихи на антивоенную тематику, что помогает ему бороться со страхом.
— Социально-политическими вопросами, историей и общественными науками я интересовался с детства, но, несмотря на это, война стала абсолютным шоком. Не верилось, что режим, в фундаменте которого лежит имитация и показуха, создание потемкинских деревень, за фасадом которых удобно воровать, продавая населению убаюкивающую картинку мнимого величия, режим, состоящий из людей, любящих деньги и роскошь, вдруг возьмет и устроит самую чудовищную и масштабную бойню со времён Второй мировой.
Я также не допускал ни на секунду мысли, что мои соотечественники в таком большом количестве примут эту новую реальность как должное. До войны мне казалось, что, как и в позднем СССР, люди в массе своей просто играют с властью в ту же игру, что и она с ними: с высоких трибун звучат воодушевляющие громкие лозунги, а народ в массе своей делает вид, что им верит, на деле стараясь жить параллельно с режимом, занимаясь собственной жизнью. Я, очевидно, недооценил пластичность человеческой психики, конформизм, а также многолетние усилия пропаганды. Мне казалось, что война, тем более такого масштаба — настолько очевидная и категорическая форма зла, что вне зависимости от политических взглядов и общего отношения к действующей власти вызовет естественное и однозначное осуждение подавляющего большинства людей в России.
Первое разочарование случилось уже 24 февраля. Весь день я с ужасом наблюдал за новостями, за кадрами полета крылатых ракет над украинскими городами, на танки, вереницей тянущиеся через КПП на украинской границе. Всё это не укладывалось в голове, было похоже на дурной сон или начало драматической военной кинохроники из прошлого. Физически я чувствовал себя очень плохо, в какой-то момент я просто начал задыхаться и хвататься за сердце.
Так уж вышло, что в тот же день у меня была репетиция с моей музыкальной группой, где я был вокалистом и автором большинства текстов. Мы играли незатейливый ироничный панк-рок с минимальной социальной сатирой. Мои партнеры по коллективу и по совместительству близкие друзья, огорошили меня своим сдержанным и практически безразличным отношением к начавшейся войне. «Ну, там же по идее вроде ЛНР и ДНР на днях присоединили, вот их и защищают, всё же логично» — говорил мне один из членов группы в курилке на репетиционной точке. Даже с поправкой на значительно более высокую степень моей вовлеченности в новостную повестку, такая реакция всё равно вызвала у меня оторопь.
Политику мы в группе почти никогда не обсуждали, но общее представление о взглядах друг друга имели. Среди нас было двое относительно аполитичных людей, которые при этом испытывали симпатию к различным визуальным атрибутам советского прошлого. Еще один член группы придерживался умеренно оппозиционных взглядов, но глубоко в ситуацию никогда не вникал. Однако именно он произнес фразу, которую я привел выше.
Дальнейшие месяцы шли как в тумане. Я начал жить одним днём, лихорадочно думскроллил и пытался хоть как-то поддерживать адекватное психическое состояние. Получалось не очень, я стал заметно чаще пить, испытывал фрустрацию. Это состояние в той или иной степени остается со мной и по сей день. На антивоенные митинги пойти я так и не решился, видя как жестко в Питере их разгоняли, чем, конечно же, совершенно не горжусь, но факт есть факт. И всё же на размещение антивоенного поста у себя в соцсетях смелости у меня хватило. Через пару месяцев после начала войны я написал песню. Она вырвалась из меня, так как эмоции от происходящего требовали выхода. Песня весьма красноречиво была названа мной «Цинк». Сюжет песни описывал цирковое представление, в котором зрители с упоением наблюдают за происходящей на арене кровавой вакханалией. Образ этих зрителей для меня в тот момент — это собирательный образ всех, кто в той или иной форме поддержал войну. Я чувствовал, что песня хотя бы раз должна прозвучать. И сделал домашнюю демо-запись и скинул ее в телеграм-чат группы. Песня вызвала крайне неоднозначную реакцию.
Меня упрекнули в том, что песня неэтичная и сказали, что в таких реалиях лучше петь о светлом будущем. Один из участников группы сказал, что для него эталоном песни в подобной ситуации является «Темная ночь» (sic!). Также мне сказали, что войны были всегда и вообще это всё политика, а людям нужен позитив и отдушина в эти непростые времена. Я психанул и решил уйти из группы, однако ребята все же уговорили остаться, пошли на компромисс и песня всё-таки прозвучала на паре концертов в одном из питерских клубов. Полагаю, что сейчас бы это точно не обошлось без тяжелых последствий, но тогда, в первые месяцы войны, это еще прокатывало. Забегая вперед, добавлю лишь то, что из группы я в итоге ушел, и немного жалею, что не сделал этого сразу. Вообще, в моем окружении, по счастью, не нашлось откровенных «зетников», однако примерно половина окружения заняла апатичную и безразличную позицию, что в известном смысле гораздо хуже. Тех же немногих, кто всё же проявил более активную поддержку (например, повесив букву Z на аватарки в соцсетях или выложив что-то провоенное), я просто заблокировал и удалил.
Отдельно здесь следует упомянуть про родителей. Сам я родом из Волгоградской области и мои родители живут там же, в небольшом городке. Как и в большинстве подобных случаев, они активно смотрят телевизор и горячо поддерживают «генеральную линию партии». Сразу после начала войны мы ничего с ними не обсуждали, но после появления антивоенных постов у меня в соцсетях, мама тут же с несвойственной ей категоричностью с элементами истерики начала писать мне в соцсетях капсом: «НЕ ЛЕЗЬ!!!!!! БЕЗ ТЕБЯ РАЗБЕРУТСЯ!!!!!! ТЕБЯ ИСПОЛЬЗУЮТ В ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЕ!!!» Далее следовали ссылки на официальные пропагандистские СМИ, идиотские уничижительные фотожабы с Байденом и Зеленским, фразы про 8 лет, в общем, классический набор штампов, с которым сталкивался каждый, кто разговаривал со своими родственниками в аналогичных обстоятельствах.
Помнится, я поймал себя на мысли о том насколько велика способность пропаганды форматировать восприятие реальности — читал всё, что отправляли мне родители, и меня не покидало ощущение, будто им раздали однотипные методички, настолько все их фразы были идентичны с общим пропагандистским дискурсом. Несмотря на это, поначалу мы как-то даже пытались с ними общаться на языке фактов (насколько это в принципе возможно при таком эмоциональном накале с обеих сторон). Мама слала мне ссылки на официальные СМИ и даже на программу «Бесогон» Никиты Михалкова, я же в свою очередь пытался отправлять ей ссылки на ролики независимых медиа, но всегда в итоге нарывался на агрессивную реакцию: «Тебе не лень копаться в этом информационном дерьме?» — писала мне мама, когда я отправил ей материал про обстрел роддома в Мариуполе и про Бучу.
В итоге на месяц или два общение почти прекратилось. Прозвучит очень жестоко, но тогда я почувствовал, что у меня больше нет родителей. Это ужасное сюрреалистическое ощущение, когда с одной стороны ты понимаешь, что твои родные на самом деле живы, осознаешь, как ты их любишь, как благодарен им за всё, но в эмоциональном плане они словно растворились. Как будто злая колдунья навела на них свои чары и теперь перед тобой вовсе не твои любимые мама и папа, а их уродливые копии, сделанные из папье-маше, манекены, в которых для имитации жизни зашили динамик с записью пропагандистских телепередач. Ты смотришь на это не можешь заставить себя поверить, что перед тобой люди, которых ты знал.
Так уж получилось, что в свое время я учился в военной академии, но ушел оттуда после третьего курса. Учеба в военном вузе одновременно является и службой, все курсанты заключают контракт с Минобороны, так что в том, что представляет собой армия со всем ее абсурдом и идиотизмом, я за 3 года имел возможность убедиться более чем детально. И как только началась война, я сразу же мысленно примерил на себя ситуацию, в которой я оказываюсь на фронте. И уже тогда, задолго до мобилизации, о которой еще речи не было и в помине, я принял решение, что либо уеду, либо окажусь в тюрьме, но не при каких обстоятельствах не возьму в руки оружие.
В отличие от многих соотечественников, никакой родни в Украине у меня нет и никогда не было, хотя в целом моя малая родина находится в относительной близости. Тем не менее, за много лет работы в рекламе, мне доводилось сотрудничать с заказчиками из Украины, как человеку любящему музыку, мне очень нравились многие украинские исполнители. Я люблю путешествовать, и мне хотелось когда-нибудь обязательно побывать в Украине.
В декабре 2021, мы с женой отправились на отдых в Египет, где познакомились с ребятами из Одессы. Это было очень приятное дружеское общение, где мы, в том числе совершенно свободно касались и политических тем, без какой-либо агрессии. Конечно, взаимопониманию в этих вопросах способствовал тот факт, что наше отношение к действующей российской власти очень похоже по вполне понятным причинам. Разумеется, я не хочу сказать, что на мое отношение к войне как-то повлиял факт этого стихийного знакомства, это абсолютно не так. Однако именно из-за этой встречи, с началом войны вся моя боль и отчаяние обрели очень конкретную форму. Конкретные лица. Лица этих людей.
Временами мы с ними переписываемся и до сих пор поддерживаем связь, надеемся в будущем увидеться, обняться и вместе поплакать, если слезы к тому моменту у нас еще останутся.
Начало мобилизации получилось очень драматургичным. За неделю до нее, я прилетел в гости к родителям, а утром 21 сентября, попрощавшись, сел в такси и поехал в аэропорт. Таксист включил радио, и только в этот момент я узнал, что началась мобилизация. Было ощущение, будто я попал в голливудский фильм-катастрофу — в таких фильмах тоже часто используют телевизор или радио, чтобы ввести зрителя в курс событий. Таксист всю дорогу звонил родным и говорил, чтобы те никаких бумажек не подписывали, если кто-то вдруг придет из военкомата. Он также сетовал на то, что за всю службу в армии один раз всего был на стрельбище и практически не держал в руках оружие. То же самое, к слову можно сказать и про меня — за все три года мы были на военно-полевых сборах лишь однажды, где на стрельбище нам дали сделать три одиночных выстрела по мишеням и 5 одиночных холостых. Кстати, среди моих бывших сослуживцев, из тех с кем я до сих пор поддерживаю связь, активных сторонников т.н. «СВО» практически не было. Часть из них еще служит, часть отслужила первый пятилетний контракт и ушла на гражданку. Из всего курса, только 3 человека добровольцами отправились в зону боевых действий. Одного уже нет в живых.
В день мобилизации, еще по дороге в аэропорт мы с женой взяли билеты. Решение об отъезде не застало врасплох — все месяцы с начала войны мы проговаривали подобные сценарии и общий план действий, поэтому в решающий момент вели себя весьма спокойно и без лишней паники. Мы уехали поездом в Минск через пару дней после начала мобилизации, что избавило от необходимости как-либо взаимодействовать с российскими пограничниками — на тот момент никаких проверок при пересечении российско-белорусской границы не было совсем. Через три недели оказались в Батуми, в котором по иронии судьбы, впервые побывали всего за полтора месяца до этого, устроив себе отпуск. Три недели в Минске пришлось ждать из-за отсутствия билетов на ближайшие даты, зато нам удалось избежать попадания в драматичные ситуации, приключившиеся с людьми на Верхнем Ларсе. Отъезд в этом смысле прошел для нас даже буднично и не оказался обременительным в финансовом плане по сравнению с многочисленными историями других релокантов. Находиться в Минске было нервно, но ничего страшного не случилось. По-настоящему меня начало отпускать лишь после прохождения паспортного контроля в минском аэропорту, а окончательно выдохнул я, уже оказавшись в Батуми. По прилету в Грузию, всех мужчин из России перед паспортным контролем отводили в комнату для небольшой беседы — спрашивали, сколько раз бывали в Грузии, надолго ли приехали, а также местный адрес проживания. Всё прошло нормально. С тех пор мы живем в Батуми, теперь это наш дом на неопределенный срок.
Если бы не обстоятельства и контекст, в которых произошел переезд, можно было бы только радоваться — пальмы, море, обожаемая мной грузинская кухня. Собственно, мы и пытаемся не забывать о себе и просто жить, но по понятным причинам, абстрагироваться от происходящего я не могу, да и не собираюсь, потому что если бы мог, то вероятно бы по-прежнему оставался в России и делал вид, что ничего не происходит. Удаленная работа позволяет нам трудиться в прежнем режиме, однако все наши клиенты находятся в РФ и экономически мы полностью зависим от всего, что происходит в стране. Это делает наше положение весьма неустойчивым, а потому перспектива возвращения по независящим от нас причинам, всегда маячит где-то на горизонте. Я не рассматриваю эмиграцию как нечто постоянное и в будущем очень хотел бы вернуться в любимый Питер, но прямо сейчас я чувствую, что Питера, в который мне бы хотелось вернуться, на карте пока не существует. Я понятия не имею, как именно сложатся обстоятельства, и что ждёт нас в будущем. С началом войны заниматься творчеством я практически перестал, однако периодически всё же пишу стихи и выкладываю их на различных сайтах. Все их можно назвать антивоенными, и все они в той или иной степени вполне могут расцениваться действующей российской властью как дискредитация. Но я все равно их выкладываю — это мои маленькие шаги для борьбы с большим страхом и чувством беспомощности.
Самое важное для меня сейчас — несмотря ни на что оставаться человеком, не предавать себя, не позволять страху проникать глубоко внутрь. Ведь если шаг за шагом уступать страху даже в мелочах, то очень скоро обнаружится, что от тебя ничего не осталось, кроме этого страха. Смею надеяться, что хотя бы отчасти у меня это пока получается.
