«Я прошу защиты, но сижу в депортационном центре»
Ольга Рогачевских из Екатеринбурга – инженер по качеству, магистр химии, мама пятерых детей. Бывший спикер TEDx и популяризатор семейного обучения. Ее муж, Алексей Марков – в прошлом старший научный сотрудник института РАН. Летом 2022 года их семья покинула Россию и попросила убежище в Швеции. Но вместо защиты Ольга получила ограничение свободы. Почти 2 месяца она, разлученная с семьей, сидит в депортационном центре Стокгольма. Этой историей она поделилась прямо оттуда.
– Никто никогда не учил тому, что такое гражданская позиция. Долго у меня были слабые представления об этом. В 2012 году я голосовала на выборах за Михаила Прохорова как альтернативу действующей власти, которая мне не нравилась. Хотела, чтобы что-то поменялось. Понимаю, есть отчасти и моя вина, что я недостаточно высказывала свою позицию, недостаточно ее демонстрировала до войны.
«Школа любит “средних” детей, которым дает средние знания»
– Я педагог во втором поколении. Свое педагогическое образование я не стала реализовывать, но знала «кухню» школы, как это выглядит и со стороны учителя, и со стороны ребенка. Для своих детей я искала возможность дать им качественное образование без последствий, которые напрямую связаны с классической российской школой: унижение, игнорирование мнения ребенка в процессе обучения и т.д. В школе у детей полностью пропадает мотивация. Ребенок, который хочет узнать больше, не получит этого. Школа не только давит на тех, кто не может преуспеть в учебе. Она не дает дополнительной информации детям, которые успевают хорошо. Школа любит «средних» детей, которым дает средние знания. Меня такая ситуация не устраивала.
Семейное образование – сохранившаяся и действующая в России прекрасная альтернатива очному образованию. Я люблю науки – гуманитарные, технические – и сама много дополнительно училась. Для меня было важно, чтобы как можно большему количеству детей была доступна эта альтернатива. На Уральском родительском форуме я популяризировала семейное образование, при котором ребенок получает знания способом, которым он усваивает наилучшим образом, и за то время, которое ему нужно для усвоения. Я активно это продвигала, рассказывала, как это происходит у моих детей, с целью обеспечить как можно больше детей не травмирующим способом образования, дать им возможность раскрыться и стать хорошими людьми.
Трое моих детей играют в шахматы. Старший сын – профессиональный шахматист, у него взрослый разряд. У старшей дочери юношеский разряд. Младшая – тоже шахматистка, пока сложно установить качество ее игры, но она тоже участвует в турнирах.
«Я была наивна и ничего не знала о процессе получения убежища»
– Я не согласна с российским вторжением в Украину и считаю войны на европейском континенте недопустимыми. С момента объявления «СВО» стало понятно, что все одномоментно закончилось, никакого развития внутри России у нас не будет. Это было непростое решение, особенно в случае нашей большой семьи. Мы уехали из России в Швецию летом 2022 года.
Убежище было единственным вариантом. Только он позволял оставаться в стране и искать работу более длительный срок после въезда по туристической визе. У нас не было выбора, поскольку за такой короткий период очень сложно было найти вакансии.
В 2022 году просителям убежища, если у них не было других вариантов, полагалось жилье и денежное содержание. Четыре месяца мы содержали себя самостоятельно, на один месяц смогли сами найти жилье. Но у нас все-таки очень большая семья, и мы попросили жилье в миграционной службе.
Наши дети посещают уже четвертую школу. Учебный год начинается в августе. В начале августа вы можете обратиться в коммуну, где вы проживаете, и попросить устроить ваших детей в школу. Это обязательно: все дети в Швеции должны ходить в школу. Поэтому сейчас все наши дети посещают девятилетнюю школу. Ходят в первый, третий, пятый и седьмой классы. Заканчивали предыдущие учебные года на уровне своих одноклассников.
Мы подали заявление летом 2022 года. Первый отказ пришел осенью того же года. Со всеми обжалованиями процедура закончилась весной 2023 года. Летом 2023 года мы подали новые данные, и решение по ним пришло около 13 дней назад. Сейчас мы продолжаем процедуру, продолжаем доказывать, что нам необходимо дать убежище, потому что мы опасаемся возвращения в Россию. У нас есть обоснованные причины и опасность, которую мы можем доказать.
Я была наивна и, можно сказать, ничего не знала о процессе получения убежища. Шведское миграционное агентство обладает большой властью, и многие процессы закольцованы внутри него. Очень сложно доказать подлинность документов и другие ключевые вещи в процессе получения убежища. Еще у миграционного агентства отсутствует справка по актуальной политической ситуации в России. Миграционные клерки не знают, что делать с такими, как мы – активистами с антивоенной позицией, которые активно выступает против агрессии России в Украине.
«Травмы накапливаются в поколениях»
– Я чувствую свою ответственность за произошедшее. Приехав в Швецию, я начала активно вступать в русскоязычные сообщества: в «Ковчег Швеция» и Антивоенный комитет Швеции, который планировал и регулярно проводил митинги. Многие высказывали свою позицию, писали в соцсетях.
Я стала членом Антивоенного комитета в начале 2023 года. Как создатель контента взяла интервью для «Медиа партизаны» и выпустила его на русском и английском.
У меня была большая экзистенциальная проблема. Я пыталась понять, виновато ли мое поколение, виновата ли я лично, что мы могли сделать и не сделали. Изначально очень мало информации о природе русского человека и что он переживал за последние 100 лет.
Европейский человек давно не воевал. Его дедушки и бабушки жили много лет в одном и том месте и редко переезжали, жили в достатке. Человек в России причислял себя к европейцам, был образован, владел языками, занимался наукой или был бизнесменом, имел капиталы, но хранил внутри себя множество травм предыдущих поколений. И эта множественная травма не позволяет изменить исторический курс и формирует человека, который, увы, в состоянии простить и принять войну.
Я решила написать об этом книгу. Мне хотелось изнутри проработать и на примере моей жизни показать европейцам, что успешный образ россиянина состоит из совсем других вещей. Я еще помню своих дедушку и бабушку, прошедших войну, видела своих родителей во время дефолта, а теперь в мои 40 лет снова война. Это очень тяжелые события, которые отражаются не только на людях, переживших их непосредственно, но и на последующих поколениях.
Много раз в СССР и потом в России у людей происходила резкая потеря чувства безопасности. Если посмотреть на историю моих дедушек и бабушек и сопоставить ее с текущими событиями, становится ясно, что травмы накапливаются в поколениях. Люди имеют очень мало уверенности в будущем, их безопасность подорвана, и им нужно заново выстраивать все навыки и связи.
«Европейская цивилизация сложно реагирует на таких людей, как мы»
– Сейчас я уже на протяжении 52 дней нахожусь в депортационном центре, в месте ограничения свободы. Пятеро детей остались с мужем. Миграционная служба Швеции обвинила меня в том, что я могу сбежать, и поэтому меня закрыли под надзор. Это был формальный повод — никаких прецедентов с моей стороны не было: я находилась по адресу регистрации, депортация из-за отказа в убежище была заморожена, дела находились в судах. Полиция приехала в жилье миграционного агентства, где живет моя семья, и отвезла меня в депортационный центр.
Ситуация очень шокирующая. Когда ты бежишь от войны, ты стараешься спасти семью, детей. А европейская цивилизация очень сложно реагирует на таких людей, как мы, хотя мы должны быть на одной стороне. Мы ожидали и просили поддержки и помощи, ведь мы находимся в трудной ситуации. Мы просим защиты от режима и страдаем – я сейчас, разделена со своими маленькими детьми. Здесь запрещено выходить, общаться по видеосвязи, пользоваться смартфоном. Разрешено пользоваться компьютером в специальном помещении.
Самое сложное – это непонимание того, что происходит. Похоже, этого не понимает и адвокат, который мне предоставлен. Он просто сводит все к тому, что необходимо ждать, чем я, собственно, и занимаюсь.
Я писала в различные местные и национальные шведские СМИ, когда здесь оказалась в ситуации, близкой к депортации в Россию. Безрезультатно. Я обращалась к своим коллегам по Антивоенному комитету в Швеции, но, к сожалению, до сих пор они не предприняли никаких попыток как-то мне помочь и разместить информацию о моей ситуации в своих СМИ. Это странно, ведь я занималась их продвижением. Здесь практически нет русскоязычных специалистов, которые могут проконсультировать в случае убежища или каких-то проблем. Русскоязычное комьюнити существует, но оно не помогает людям, попавшим в беду.
Условия содержания в центре включают прогулку один час в день, комнаты на шесть человек, трехразовое питание. Раз в неделю проводятся увеселительные мероприятия, есть возможность тренироваться, есть прачечная, игры, книги. Но основная проблема — это ограничение свободы, невозможность выйти, прогуляться, полноценно видеться с семьей. Здесь содержится большое количество женщин, поэтому с семьей получается видеться в среднем два раза в неделю, где-то по 50 минут — по часу.
Я стараюсь объяснить детям ситуацию: рассказать, чего я сейчас жду, что процедура сложная, и требуется какое-то время. Спрашиваю об их новостях, событиях в школе или вне ее, и с удовольствием слушаю их ответы. Мне очень хотелось бы быть с ними.
Доказывать, что мне и моей семье нужен статус беженца в Швеции – это очень сложная и длительная задача, но ее, тем не менее, необходимо выполнять. Стараюсь выдерживать это давление и использовать все возможности. Нам очень нужна помощь, потому что шведское миграционное агентство зачастую не видит никаких препятствий для депортации людей в Россию, что невероятно шокирует, особенно в случаях политической активности со стороны тех, кто обращается за помощью.
Я хочу обратиться к европейскому сообществу, чтобы они осознали эту тяжесть и попытались помочь русским людям, которые проживают такие множественные травмы и не знают, как выйти из этого замкнутого круга. Особенно тем, чья политическая позиция проявлена и противоречит существующему в их стране режиму.
