Николай Кремко: «Единственный путь остановить войну — дать больше оружия Украине»
Николай Кремко — айтишник, политэмигрант из Беларуси. Протестовал против фальсификации выборов в 2020, был задержан милицией, избит. Опасаясь возбуждения уголовного дела, бежал в Чехию. В интервью «Очевидцам» Николай рассказал, почему протест в Беларуси потерпел поражение, как после этого изменилась жизнь в стране и в чем особенность (не)участия Лукашенко в войне против Украины.
Расскажите о себе.
— Сейчас я живу в Праге, а родился в Беларуси, в маленьком городе Столбцы недалеко от Минска. Там у меня была семья, работа. Последние 25 лет моя работа была связана в основном с IT, то есть я либо программировал, либо что-нибудь ремонтировал.
Когда и почему вы уехали из Беларуси?
— Я уехал из Беларуси в 2020 году после выборов. Там у нас милиция, и я попал в нее, был сильно избит. От госпитализации я отказался, выехал оттуда на скорой. В Беларуси это обычная практика: если кого-то избили, то потом его, как правило, обвиняют в нападении на милицию и сажают на хорошие сроки. Я, когда вышел, предполагал это, поэтому позвонил другу. Мои знакомые сразу нашли меня в списках тех, кто попал в скорую помощь, поэтому многие мне звонили, связывались со мной, и одному своему товарищу я передал все свои логины, пароли, всё, что нужно было, и сказал: «Если можешь, то найди куда сейчас можно быстро выехать. Я сейчас в состоянии стресса, со здоровьем у меня неважно». Он узнал, что кого-то эвакуировали то ли в Латвию, то ли в Эстонию, что там всего 2 часа от момента, когда ты сказал «да» и до приезда за тобой машины. И ещё есть вариант в Чехию, но какие сроки — неизвестно, скорее всего это будут недели. Я говорю: «Подавай и туда, и туда. Куда получится — туда и надо ехать. Хотя бы на какое-то время, чтобы посмотреть, как будет развиваться ситуация». Оказалось, что маршрут в одну из прибалтийских стран каким-то образом заблокировали, а Чехия, наоборот, за день сделала визу. Таким образом я и уехал.
Почему вы решили принять участие в акциях протеста против нечестных выборов?
— Как можно остаться дома, когда ты видишь, что молодежь и дети вышли, но не понимают, чем им это грозит. Большинство молодежи абсолютно неадекватно воспринимали этот режим, они не понимали, что будут репрессии. Они не понимали, что их могут покалечить в милиции, а я не первый год слежу за ситуацией, поэтому понимал, что это может оказаться крайне опасно. Я подумал, что если будут брать всех подряд, то пусть лучше возьмут меня, а не кого-то из молодых.
24 февраля 2022 года. Каким вы запомнили этот день?
— Еще 23 февраля я написал в Фейсбуке, что боюсь того, что через несколько часов начнется война, и пошел спать. К сожалению, в то время уже было очевидно, что до войны буквально остались часы. Несмотря на то, что это было ожидаемо, конечно, был шок. В тот момент я ещё ходил на курсы чешского языка, и там были украинцы. У многих в то время там были семьи, поэтому люди очень близко все воспринимали. Шок был такого уровня, что как будто из жизни вырвали несколько месяцев. Я отслеживали новости буквально по часам, по минутам. Мне как-то одна знакомая сказала: «Коль, сократи количество каналов, которые ты просматриваешь» — «Я и так сократил до минимума» — «Посчитай, сколько их сейчас». Оказалось, что их чуть больше 20, конкретную цифру не помню. Это был тот минимум, который я отслеживал.
Почему Путин начал эту войну?
— Он к ней готовился очень давно, десятилетиями. Почему я так считаю? Это началось не восемь лет назад, а еще раньше. Я помню, что когда в Украине был последний Майдан, я сказал жене и своим знакомым: «Надо же, что творится. Сейчас Крым заберут». К сожалению, я не ошибся.
Почему в Украине люди смогли поменять власть, а в Беларуси и России не получилось?
— В Беларуси не получилось и не могло получиться из-за того, что в тот момент, когда Лукашенко пришел к власти, когда он организовывал тот референдум и первые изменения в конституции, его очень сильно поддержали из России. Если бы не та поддержка, то тогда были бы шансы его свергнуть. Притом шансов практически не было и в 2020 году, я это четко видел. Конечно, хочется верить в хорошее, но тогда однозначно не было шансов, потому что было стянуто огромнейшее количество силовиков. Что один режим, что второй очень хорошо их готовил. Как сделать так, чтобы обычный человек с удовольствием крушил и бил другого человека? Их нужно специально готовить, чтобы им постепенно срезать моральные нормы. У меня был знакомый, с которым мы вместе работали, он служил во внутренних войсках. После службы он с таким наслаждением рассказывал, как разгонял демонстрации, как лупил людей. Он это воспринимал чуть ли не как дело, которым надо заниматься и можно гордиться. Когда таких людей много, то у безоружных людей, у которых нет возможности даже организоваться, нет шансов. Лидеров в Беларуси выкашивали, как только кто-то появлялся, он сразу же садился, как только появлялись хотя бы какие-то попытки организации сверху, они тут же пропадали.
Казалось, что в 2020 году у Беларуси был шанс. Разве нет?
— Кто тогда в основном выходил? Огромное количество молодежи. Как вы думаете, готова ли в своем большинстве молодежь, простые мальчики и девочки, пойти на вооруженных людей? Это что-то из разряда нереального. Не было ни подготовки, ни связи. Единственное, что работало — это Телеграм, а дальше так совпало, что канал NEXTA оказался самым массовым, кто быстро выдавал информацию, и так случайно вышло, что они взяли на себя роль координаторов, не видя, что происходит, и не понимая, как и что делается. Там, например, были статьи про то, как правильно встать в сцепку так, чтобы её не разбили, но это предполагало, что против тебя не используется оружие. Когда люди встали в сцепку, их начали со всей силы дубасить, и ничего кроме травм те, кто был впереди, не получили. У этого протеста не было шансов выиграть просто потому, что люди не ожидали такого жесткого ответа от властей.
Как изменилась жизнь в Беларуси после подавления акций протеста?
— Мне трудно сказать. Из того, что мне рассказывали и рассказывают те, с кем я общаюсь, репрессии только усиливаются. Постепенно забирают тех, кого удается опознать по камерам и фотографиям. Если вышла какая-нибудь книга с новыми фотографиями, то удается еще кого-то определить по лицам. Всех потихонечку или сажают, или выписывают им штрафы, или закрывают хотя бы на сутки. В крайнем случае не дают больше устроиться на государственную работу. Это особенно сильно коснулось музыкантов и преподавателей, у них шансов устроиться теперь нет.
Почему Лукашенко, несмотря на давление России, не вступил в войну?
— Как не вступил? Российские войска зашли со стороны Беларуси, ракеты летели оттуда же. Он предоставил свою страну для атаки на другую — это участие в агрессии. Почему не пошел сам? Тут тоже все достаточно просто — потому что у него не было поддержки в армии. Был риск того, что если раздать людям оружие, то те, кто мирно выходил на протесты, пойдут воевать в другую сторону. Это, на мой взгляд, было вполне реально.
Как вы относитесь к идее мирных переговоров? Они возможны?
— Если есть война, то теоретически возможны и переговоры. Мое мнение такое: чтобы остановить войну, вместо мирных переговоров нужно дать как можно больше оружия Украине и снять ограничения на ответные действия. Любая попытка говорить с Путиным будет восприниматься как слабость.
Чего вы боитесь больше всего?
— Наверное, одиночества и нереализованности.
Вы бы хотели вернуться в Беларусь?
— Я бы вернулся в Беларусь. Последние 10 лет я строил там себе дом. Я выбрал себе участок, практически построил дом. у меня был очень красивый вид. У меня было мое дерево, на которое была сделана лесенка и поставлено кресло, туда можно было залезть и пить кофе с видом на поле с одной стороны, и лес с горкой с другой. Но пока там что-нибудь не изменится политически, я не смогу туда приехать.
Почему вы уверены, что в случае возвращения вас посадят в тюрьму?
— Если учесть, что в моем случае есть официальная судмедэкспертиза с повреждениями, то они меня 100% посадят. Когда у меня спрашивали мое мнение, то я его вполне определенно высказывал и в Беларуси, и здесь, и я участвовал в акциях. Поэтому даже если официально сейчас нет никакого дела, то я обязательно на чьем-то карандаше, и при пересечении границы меня в любом случае возьмут.
О чем вы мечтаете?
— Я не знаю. Мне бы в данный момент просто наладить свою жизнь, избавиться от депрессивного расстройства, может быть, что-то сделать со своей профессией. Буду думать. Сейчас я ни о чем не мечтаю.
