Неугодный Ханевич
Увольнение историка, создавшего музей «Следственная тюрьма НКВД»
В Томске пытаются тихо закрыть «Мемориальный музей. Следственная тюрьма НКВД». Василий Ханевич, единственный научный сотрудник музея, вынужден был уволиться «по собственному желанию» 1 марта 2025 года. Руководство Краеведческого музея, к которому относится «Следственная тюрьма», намекнуло на возможные «неприятности, которые произойдут, если он не захочет уходить».
Хотя главная неприятность уже случилась. У Ханевича отобрали музей, который он создал в начале девяностых вместе с коллегами по Мемориалу. Собиранию музейного фонда он посвятил почти всю жизнь, наполнив архив уникальными материалами по истории Большого террора в Западной Сибири. На сайте музея есть раздел «Томский мартиролог»: база данных почти на 200 тысяч человек, прошедших за годы советской власти на территории Томской области через горнило «чрезвычаек», «троек», раскулачиваний и массовых депортаций.
Это десятки тысяч документов, фотографий, интервью со ссыльными и поражёнными в правах, с родственниками врагов народа (РВН) и членами семей изменников родины (ЧСИР).
До 2019 года Василий Ханевич был директором музея. В том году Литва наградила его медалью «За заслуги» по сохранению памяти о депортированных в Сибирь литовцах, и тогда же музейное начальство попросило освободить директорский пост. Разумеется, «по собственному желанию».
«Меня тут расстреляли, в этом подвале»
В музейном подвале, состоящем из нескольких тюремных камер и кабинета следователя, нередко происходят интересные встречи. Несколько лет назад, ещё до войны, мы пили чай с тогда ещё директором музея Ханевичем в тесном пространстве его архива, как вдруг вбежала сидевшая на входе кассир.
— Пришёл очень странный человек, — сказала женщина. — Я его боюсь. Мы выглянули в зал — там стоял мужчина в невероятно ветхом чёрном пальто, в старомодной кепке, которую увидишь только в сериале про тридцатые годы.
— Вам чем-нибудь помочь? — спросил Ханевич.
— Нет, — ответил визитёр.
— Смотрите, мы можем провести для вас экскурсию.
— Я тут и сам всё знаю.
— Уже бывали у нас?
— Да. Меня тут расстреляли, в этом подвале, — сказал мужчина, при этом его лицо оставалось неподвижным. То ли человек, то ли призрак.
Директор музея спорить не стал. Привычный ко всяким посетителям, он покачал головой и ответил: — Понимаю.
А мы, действительно, находились в помещении, которое служило расстрельной комнатой, когда сотрудникам тюрьмы было почему-либо неудобно везти свою жертву за город, на гору Каштак, где за годы террора чекисты уничтожили около 7 тысяч человек. Кстати, настоящей причиной увольнения Ханевича «по собственному желанию» может быть акция, проведённая им на Каштаке в октябре 2024 года. Историк установил на горе деревянные «столбы памяти» с фотографиями 30 расстрелянных. Акция была приурочена к 30 октября, когда отмечается День памяти жертв политических репрессий. В мэрии Томска почему-то испугались и демонтировали столбы как «самовольные постройки». Этой весной Василию вполне могли припомнить его «несвоевременную» инициативу.
Догадка эта не имеет подтверждения. Последнее время в Томске никто ничего не комментирует для эмигрантских медиа. Боятся, как бы чего не вышло. Атмосфера паранойи сгущается и всё больше напоминает те самые времена, которым посвящён Мемориальный музей. Кажется, что смотришь мистический боевик, в котором на свободу вырывается древнее зло, прежде запертое в музейной витрине. Какое-нибудь проклятие фараона. Почему бы и нет? Наши советские фараоны спокойно лежат в центре Москвы под кремлёвской стеной. А память об их жертвах называют «самовольными постройками».
Тридцать лет назад было ровно наоборот, и ветераны внутренних органов выходили на прогулку по ночам. Президент России потом назвал эти времена «лихими девяностыми». Только один пример. В постоянной экспозиции Мемориального музея есть раздел, посвящённый Колпашевскому яру. Это знаменитая и позорная история уничтожения братской могилы репрессированных возле Колпашево в 1979 году. Той весной, в половодье, Обь подмыла берег, и он обвалился, открыв захоронение. Течение реки понесло мумифицированные в глинистой почве тела расстрелянных. Томское областное КГБ срочно мобилизовало речной флот для спецоперации — размалывать человеческие останки винтами пароходов.
Дело было при Егоре Лигачёве, который вскоре сделал головокружительную карьеру, взлетев до самого Политбюро. А потом система рассыпалась, и в начале девяностых Егора Кузьмича даже вызывали к следователю, когда Томский Мемориал смог добиться возбуждения уголовного дела о надругательстве над человеческими останками. Лигачёв заявил, что он ни в чём не виноват, потому что решение о ликвидации «Колпашевского яра» принимал председатель КГБ Ю. В. Андропов, который на тот момент давно упокоился под стенами Кремля, но проспект его имени в Москве ещё не появился. Ещё было как-то неловко увековечивать такие имена. И те, кто обслуживал эту систему, прятались от дневного света, как вампиры.
В девяностые в Колпашеве жил старый чекист на пенсии, легендарный персонаж, известный всему городу. Он много лет служил начальником охраны одного из лагерей Нарымского края и, видимо, проявлял на работе большое усердие. По крайней мере, встреч с местными жителями он избегал, из дома выходил по ночам — подышать воздухом, набрать в погребе картошки. Попытки журналистов подкараулить его остались безуспешны. При виде прессы чекист растворялся во тьме, как в родной стихии. Но с приходом XXI века вампиры мутировали. Они перестали бояться света и начали создавать общественные объединения, вроде «союза офицеров» или «совета ветеранов УВД», для того чтобы взять реванш. В музейной Книге отзывов стали появляться такие записи:
«Нам выставка НЕ ПОНРАВИЛАСЬ, так как она бросает тень на великие идеи социализма, оскверняет память тов. Сталина. Музей пронизан духом перестроечных идей. Лживые и грязные мысли капитализма не осквернят и не сломят наш социалистический дух». Группа членов КПРФ. 2016 год
Вскоре томские сталинисты решили пойти дальше и выше. Осенью 2018 года они написали обращение-донос на имя тогдашнего губернатора Сергея Жвачкина с требованием принять необходимые меры по прекращению «антироссийской деятельности сотрудников структур Томского областного краеведческого музея», т. е. Мемориального музея и его руководителя В. Ханевича.
Формально донос никаких последствий для музея не имел. Вампиры-подписанты в ответ получили административную отписку, мол, «антироссийской деятельности не выявлено». Однако уже в следующем году Ханевича попросили добровольно уступить директорский пост полковнику ФСБ в отставке, краеведу Валерию Уйманову.
Нехороший дом
Отдельная часть экспозиции посвящена «нехорошему дому», в котором находится музей. Плохая карма этого старинного здания в центре города была зафиксирована ещё до того, как сюда въехал Томский горотдел НКВД. Изначально здание построили в 1896 году для церковно-учительской школы.
В 1909 году здесь было совершено жестокое преступление: двое учащихся школы проникли ночью в служебную квартиру директора и задушили его. Директор, выпускник Московской духовной академии иеромонах Игнатий (Арсений Дверницкий), был крайне правым монархистом, редактором черносотенной газеты «Сибирская правда». Он запретил чтение светской литературы и посещение спектаклей, уволил либерально настроенных учителей и 14 учеников, заподозренных в свободомыслии. Один из отчисленных вскоре покончил с собой, что, возможно, стало причиной для мести со стороны его товарищей.
Новость об убийстве директора томской школы имела сильный резонанс. Святейший Синод в Петербурге принял срочное постановление о закрытии школы и запрещении её ученикам поступать в другие церковные учебные заведения.
Солженицын в Томске
Книга отзывов Мемориального музея открывается записью от 26 июня 1994 года: «Томскому музею политической истории ХХ века. Радостно Ваше начинание по восстановлению страшных деталей коммунистического прошлого». Подпись: Солженицын.
В тот день в Томск прибыл поезд с великим писателем. Автор «Архипелага ГУЛАГ» своё возвращение в Россию начал с Магадана, где поклонился Колымской земле, а затем отправился на запад Транссибирской железной дорогой по маршруту Владивосток — Москва. Как известно, Томск находится в ста километрах к северу от Транссиба. Но Солженицын не мог не побывать в университетской столице Сибири.
Накануне его приезда сотрудники Мемориала (Борис Тренин, Николай Кандыба, Вильгельм Фаст и другие) подготовили первую экспозицию «Следственной тюрьмы».
Александру Исаевичу очень понравилось в Томске. Тем, кто встречал его на вокзале — и старым диссидентам, и молодым журналистам — казалось, что вот сейчас писатель скажет какое-то очень важное слово, и всё осветится. Однако Солженицын больше слушал, чем говорил. После 20 лет в эмиграции он предпринял это грандиозное полевое исследование, надеясь понять новую Россию. Тогда многие верили в возможность новой России. И Солженицын был воодушевлён услышанным за две недели своей писательской командировки в народ.
Правда, в конце пути, на перроне Ярославского вокзала, поезд встретили две шеренги ОМОНа, выстроенные для защиты дорогого гостя от москвичей, собравшихся на привокзальной площади. Солженицын потребовал убрать оцепление, но символическая картинка уже запечатлелась в истории. И чем дальше, тем важнее становилась роль ОМОНа в политической жизни страны…
Паспорт кобылы
Экспозиция музея посвящена не только рассказам о ссылках и депортациях, но также и малоизвестным фактам советской истории. Для этого регулярно устраивается «Выставка одного экспоната». Не так давно в отдельной витрине здесь лежал «Паспорт кобылы» — реальный документ, удостоверяющий «личность» животного.
5 декабря 1934 года было принято Постановление СНК СССР «О паспортизации всего конского поголовья в стране» с целью его сохранения и учёта. Были открыты специальные паспортные пункты, в которых владельцы выправляли документы своих лошадей. За отсутствие документа хозяева подвергались штрафу в размере до 100 рублей за каждую лошадь.
Интересно, что, в отличие от конского поголовья, паспортизация советских людей, начатая в СССР годом раньше, касалась в основном только городского населения страны. Крестьянам и колхозникам вплоть до начала 1960-х документы не выдавали, что приводило к странной ситуации — у лошади был паспорт, а у хозяина нет.
Василий Ханевич знает о репрессиях в Томске и Томской области, примерно, всё. Недавно он создал телеграм-канал Т.О.М.С.К. — Таёжное Отдалённое Место Ссылки Каторжников. Именно так «расшифровывали» название города в 1930-х годах, когда каждый третий житель ходил в ватнике, выданном на лесоповале. Канал публикует статьи и документы из архива музея. Работа по сохранению памяти продолжается. Василий Ханевич планирует выпустить две книги: «Томские католики в советское» и «Судьбы ЧСИРов» — о заключённых находившегося неподалёку от Томска лагеря «членов семей изменников родины».
Правда, говорить об этих проектах подробно историк отказался. Никаких интервью и комментариев для прессы. На всякий случай.
