Артем Важенков: «Нас хотели закопать в землю. Но не знали, что мы — семена»

Артем Важенков — гражданский активист. Экс-координатор движения «Голос» в Твери. Более 10 лет участвовал в разных политических проектах, наблюдал на выборах, в том числе и в Беларуси, и в итоге — «пришел к чему пришел»: «Сейчас я не в России. Обладаю дискриминационным статусом “иностранного агента”. В отношении меня возбуждено уголовное дело за несоблюдение правил “иностранного агента”».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Артем Важенков, мне 43 года, я из Тверской области. Ой, чего только у меня в жизни не было. У меня два высших образования, одно из них юридическое, государственное и муниципальное управление, но уже больше десяти с лишним лет я большую часть своей жизни посвящаю гражданскому активизму, политическим проектам, наблюдению на выборах и помощи гражданскому обществу. В итоге я пришел к тому, к чему пришел. Сейчас я нахожусь не в России, обладаю дискриминационным статусом иностранного агента. В отношении меня возбуждено уголовное дело за несоблюдение правил иностранного агента, я нахожусь в межгосударственном розыске. В данный момент я в Германии. Спасибо, что приютила.

Почему вы начали заниматься гражданским активизмом?

— Общественно-политическая деятельность, как ни странно, нравилась мне с детства. Еще будучи ребенком или подростком, в 10, 11, даже в 12 лет у меня была позиция по вопросам того, что происходит в обществе и государстве. Я рос и формировался как личность в 90-е. Мы всегда это обсуждали на уроках литературы, географии или истории, и с преподавателем можно было спорить, можно было обсуждать или иметь свою позицию по тому или иному вопросу. Активной общественно-политической деятельностью я начал заниматься в 2010-2011 году, тогда активно развивался интернет, ЖЖ, политический блогинг стал набирать обороты. Я понял, что у нас в стране происходит что-то не то: эта чертова рокировка, все эти проблемы, коррупция, воровство. Я подумал, что надо что-то делать, хватит просто писать комментарии в интернете — надо чем-то заняться, сделать что-то реальное, выйти в офлайн. Первое и самое элементарное, что пришло мне в голову, и мне кажется, что многие через это проходили — пойти и понаблюдать на выборах. Я влился в наблюдательское движение, познакомился с огромным количеством интересных людей, присоединился к разным проектам и пошло-поехало — меня затянуло, до сих пор никак не могу оттуда выбраться.

Вы были координатором «Голоса». Почему государство начало атаковать вашу организацию?

— В первую очередь эти дискриминационные статусы, одним из символов которых я являюсь, получили просветительские и наблюдательские проекты. Это вполне логично, потому что просвещение — это рассказ людям о каких-то идеалах, о вещах, которые важны для понимания общества, демократии, свободы, прав человека, а наблюдательское движение, потому что оно стало определенной движущей силой, искрой, которая воспламенила гражданскую активность и белоленточное движение в 2011-2012-е года. Российская власть поняла угрозу и постаралась все это замазать черной краской, стигматизировать и задушить. Это вполне логично и понятно с точки зрения авторитарной власти, потому и было реализовано.

Могла ли оппозиция сделать что-то иначе, чтобы страна не дошла до сегодняшнего состояния?

— Все мы сильны задним умом. Конечно, что-то, наверное, можно было сделать по-другому. Кто-то является сторонником, мягко скажу, более решительных действий, кто-то говорит, что мы, наоборот, слишком пренебрежительно относились к другим политическим силам, которые нужно было вбирать в себя, с которыми нужно было разговаривать и контактировать. Мне сложно ответить на этот вопрос. Вероятно, это комплекс причин. Нужно было более активно и продуманно совершать мягкие действия и, может быть, обратить внимание на более решительные действия и как-то их реализовывать.

Вы были в Беларуси во время протестов 2020 года. По прошествии времени — Россия действительно повторяет, но отстает от репрессивного опыта Беларуси?

— Между прочим, сегодня годовщина, как меня отпустили из того самого пыточного лагеря в Окрестино. Ситуация России и Беларуси чем-то похожа, но также они очень сильно отличается друг от друга. Да, в определенной степени Россия повторяет белорусский репрессивный опыт, но тогда, в 2020 году, все равно было хуже, чем даже сейчас в России. Беларусь гораздо более авторитарное государство, но это не совсем сопоставимо, потому что ситуации все-таки разные. Я вынужден признать, что в российском обществе действительно очень сильна поддержка авторитарной власти по разным причинам: объективным, субъективным, некоторые люди заблуждаются, некоторые люди искренни. В Беларуси, с моей точки зрения, была другая ситуация — там большинство выступило против этой власти. Но, как мы знаем, авторитарные режимы очень хорошо учатся друг у друга, и Россия весьма успешно перенимает опыт. Я думаю, что в этом направлении и будут развиваться наши репрессивные практики, например, отказ в выдаче загранпаспортов или выдача загранпаспортов только в России. Но хочется верить в лучше. Мне бы не хотелось повторения белорусских практик, потому что там все сильно жестче, чем в России. Да, в России пытают, истязают и насилуют, но в Беларуси это носит особо жестокий и массовый характер. В России в основном это применяется с прагматичной точки зрения — ты должен в чем-то сознаться, что-то подписать или что-то сделать — а в Беларуси это просто так. То есть там избиения, истязания и пытки проводятся просто ради удовольствия. Тебя не просят ничего подписать или в чем-то сознаться. Понятно, когда тебя бьют и говорят: «Ах ты, сволочь, подпиши вот этот документ, сознайся вот в этом или на камеру скажи вот этот», но тут это просто так, ради удовольствия. Надеюсь, что в России до такого не дойдет. Сейчас я смотрю на ситуацию немножко пессимистично. Мне кажется, что репрессивные, авторитарные и тоталитарные режимы научились быть экономически успешными, технически прогрессивными и противостоять ненасильственному и мирному протесту. Это какая-то новая реальность. Возможно, я ошибаюсь, со мной сейчас многие спорят, на эту тему у меня идут жаркие дискуссии с разными людьми, но мне кажется, что ситуация именно такая. Это, к сожалению, приводит меня к не очень оптимистичным выводам: авторитарные и тоталитарные режимы в России, в Беларуси, в других странах будут сохранять, укреплять свою власть, и просуществуют они еще очень долго.

Что можно противопоставить тоталитарным режимам?

— Что-то этому противопоставить можно, но что? Никто не понимает и не знает, и я не знаю. Все мне говорят: «Посмотри в историю, посмотри на эту практику, на другую практику». Мне кажется, что история — это тоже живой организм и то, что было раньше, не обязательно повторится точно так же. Сейчас мы видим ренессанс авторитарных режимов во всем мире. Раньше автаркия и диктатура представлялась как какая-то технологически отсталая страна, в основном африканская, в которой нет никакого прогресса, но вот я — человек, который жил в России — приехал в демократическое общество и могу сказать, что Россия технологически во многих отношениях сильно прогрессивнее, нежели, например, Германия. Посмотрим, надежда умирает последней.

Помните 24 февраля 2022 года?

— Я тогда рано проснулся, я гостил у моего друга, тоже журналиста и активиста. После Беларуси у меня образовался чатик «Свободного Артема Важенкова», и 23-го числа у нас там была дискуссия о том, будет ли вторжение России в Украину. Я устроил голосование, и я единственный, кто проголосовал, что оно будет. Причем, если честно, я проголосовал так, чтобы был хотя бы один ответ, что вторжение будет, но сам не очень в это верил. Но за полгода до войны у меня появилось совершенно четкое и иррациональное ощущение, что скоро будет какой-то пи**ец. Было четкое понимание, что Лукашенко совсем сойдет с ума и совершит какие-то военно-агрессивные действия в адрес Польши или Литвы. Но все оказалось еще хуже. До этого я считал, что самый сумасшедший и авторитарный правитель — это Лукашенко, но 24 февраля я понял, что у него есть достойнейший конкурент. Я думал, что Владимир Путин более рациональный, более адекватный авторитарный правитель, а оказалось, что это не так. Это, конечно, был шок, бесконечный скроллинг новостей. Ситуация была совершенно противоречивая — одни говорят одно, другие говорят другое — было непонимание что делать, куда бежать. В тот момент я уже был не в России, а в Грузии, и уже имел статус иностранного агента. В тот момент я понял, что по крайней мере в ближайшем будущем нет смысла возвращаться в Россию. Тогда еще была надежда, что все прозреют. Некоторые моим друзьям и знакомыми, находившиеся в России, говорили: «Мы шли туда с четкой убежденностью, что мы можем спокойно выходить на улицы города, что полиция к нам присоединится. Ну как же они могут такое поддержать? Они же, очевидно, прозреют, увидят, поймут, они будут в одних рядах с нами». Этого не случилось.

Почему многие спокойно приняли войну?

— Да неспокойно люди приняли войну, есть внутреннее возмущение, есть внутреннее неприятие этого. Просто российское общество уже многие годы, даже десятилетия, воспитывали определенным образом. Им сделали прививку послушания и несопротивления, аморфности. Сопротивление есть, и есть прекрасные, замечательные антивоенные инициативы, но они, к сожалению, не в том количестве, не в том объеме, в каком их хотелось бы видеть. Все получилось так, как получилось. Хочется верить в то, что ситуация изменится в другую сторону, но она может и не измениться. Точнее так: она точно изменится, но, может быть, мы с вами этого уже не увидим.

Как «расколдовать» общество и сколько на это может уйти времени?

— Если бы кто-то обладал ответом на вопрос, что можно сделать, то наверняка это было бы реализовано, и мы бы уже жили в «Прекрасной России будущего». Но, к сожалению, те варианты, которые есть, пока не приводят к тем результатам, которых хотелось бы. Во-первых, нужно оставаться человеком, нужно оставаться на свободе, нужно сохранить, законсервировать себя, свои взгляды и убеждения, свое человеческое лицо. Нужно всегда оставаться человеком, а это уже полдела. Ситуация может измениться в самый неожиданный момент, и мы должны быть к этому готовы. А что конкретно делать? То, что должен, и будь что будет. Нужно делать то, что тебе велит делать твоя совесть. Да, это какие-то простые вещи, но сейчас в России вообще мало что можно сделать. Есть вещи и проекты, которые помогают отдельным людям, которые помогают украинцам, россиянам, людям, находящимся в тюрьме по политическим мотивам. Это точно можно делать, это очень нужно и очень полезно. Делайте то, что вам велит совесть, я всегда так делал. Кто-то скажет, что это неэффективно, что нужно брать в руки оружие и свергать власть. Пускай говорят, что хотят, а вы делайте так, как считаете нужным.

Зачем Путину была нужна эта война?

— Владимир Владимирович мнит себя великим геополитиком, исторической фигурой, и он очень озадачен вопросом, как он войдет в учебник истории. Он не озадачен вопросом нехватки теплых туалетов в школах Тверской области — это все ерунда, а вот геополитика, вот это его. История знает огромное количество примеров, когда во главе страны вставал психически нездоровый человек, и это оно и есть. История это переживала, пережевывала и выплевывала. Это пройдет и будет оценено историей. К сожалению, да, было сделано много ошибок, тот де рессентимент, который накопился в российском обществе. Может быть, демократические страны с развитой демократией где-то не доработали с Россией, где-то были слишком прохладны к россиянам, не принимали их, может, как-то обижали. В итоге накопился рессентимент и вылился в то, во что вылился. И ещё я вижу в этом общемировую тенденцию — мир очень быстро и очень сильно глобализировался. Это имеет как свои положительные, так и отрицательные стороны. Отрицательная энергия глобализации накопилась, и сейчас выливается в конфликты по всему миру. Они антиглобалистские, антиуниверсалистские, они противостоят этой тенденции, которая есть уже на протяжении долгого времени, многих лет или даже десятилетий. Посмотрим, к чему это приведет. Маятник истории качается туда-сюда.

Следите за новостями из России и Украины? Что из них огорчает, а что дает надежду?

— Надежду дает не такое большое количество хороших новостей, к сожалению, но они все равно есть. Из последних — это, конечно, большой обмен. Мы сейчас находимся в Германии, и я еще раз выражаю свою благодарность Германии, немецкому народу за эту возможность увидеть сообщение о том, что на свободе твой хороший знакомый Володя Кара-Мурза и многие другие люди, которых ты лично знаешь и уважаешь. Очень дает надежду, когда появляются разные инициативы, пускай даже маленькие, пускай не такие заметные. Очень приятно видеть, что даже в этих условиях появляются новые политики, которых можно условно назвать антивоенными. Например, Екатерина Дунцова мой давний знакомый и моя землячка — она из Ржева, я из Твери. Огорчает тот факт, что в российском, в украинском, в европейском, в мировом обществе накопилась усталость от войны. Только поймите меня правильно, усталость от войны — это не плохо, но у людей уменьшается внимание к этому вопросу, падает важность этого вопроса, а он ведь очень важный. Война рутинизируется. Можно сказать, что это переформатизация всего мирового пространства и, с моей точки зрения, эта переформатизация в худшую сторону, не в сторону демократии или прав человека. Это глобальная проблема, с которой я не знаю, что делать. Давайте вместе думать и размышлять. Может, сейчас мы как сядем, как придумаем, и все, будет «Прекрасный мир будущего», а не только Россия.

Следите за ситуацией в Курской области?

— За Курском я слежу. Печально, что события дошли до такой стадии. Я понимаю логику Украины, понимаю, почему она это делает, но вместе с этим, кто бы что ни говорил, но мне жалко пострадавших и с той, и с другой стороны. Я остаюсь гражданином России и я хотел бы поддерживать своих сограждан независимо ни от чего. Я не собираюсь скатываться до позиции моих оппонентов, которые делят людей на своих и чужих. Это мои граждане, и хоть многие из них ошибаются и заблуждаются, с ними можно вести диалог. Есть немножко отвлеченная история. У меня за душой имеется грешок — когда все начиналось, это 2011-2012 год, в Твери проходило мероприятие «Селигер», на котором собиралось движение «Наши», и меня туда позвал один мой знакомый, Алексей Доманов, тверской активист, которого сейчас, к сожалению, нет в живых. Я тогда только входил в это все, ничего толком не понимал и не знал. Мы приезжаем, а там одни «нашисты», люди с определенной четкой понятной гражданской и политической позицией. В итоге у меня со многими из них состоялся разговор, и они мне говорили: «Слушай, мы раньше думали, что у вас, белоленточников, рога, копыта и хвост, что вы подонки, предатели и совершенно ужасные люди. А сейчас мы видим, что это совершенно не так». И это не единичный случай — это мне сказали десятки людей. У меня были дебаты, которые я чуть не выиграл. Но тогда и «Селигер» был другой: в нем участвовал Чичваркин, приезжал Илья Пономарев, приезжал с лекцией Доброхотов. Это говорит о том, что российское общество все-таки не безнадежно, оно все равно гораздо более европейское, нежели азиатское. Возможно, эту ситуацию можно изменить, просто надо понять, что делать, но как раз с пониманием того, что делать, большие сложности и проблемы.

Как думаете, война надолго?

— К сожалению, да. Сейчас я вижу, что Украина имеет все шансы проиграть эту войну. Не всегда добро побеждает. Хочется верить в лучшее, хочется, чтобы победил тот, кто прав. Естественно, тот, кто нападает на другую страну, не может быть прав априори. Верим в лучшее, готовимся к худшему.

Что ждет Россию?

— Россию ждут долгие годы авторитарной власти, но в итоге все будет развиваться в положительную сторону. От авторитаризма и тоталитаризма маятник всегда качается в сторону демократии и прав человека. Пока Володя Кара-Мурза был в тюрьме, я с ним переписывался, и он с такой уверенностью мне писал: «Артем, я точно знаю, что люди в самых авторитарных обществах в самые авторитарные периоды всегда были уверены и точно знали, что дальше все будет плохо, а потом раз — и становилось хорошо, наступало облегчение и демократизация». Когда на меня нападает тоска, я беру его письмо, перечитываю этот абзац и мне становится лучше.

Хотите ли вернуться домой?

— Мне хочется вернуться в Россию, это мой дом. Но также я знаю, что и раньше, и сейчас самая большая проблема эмигрантов — это проблема нераспакованных чемоданов, когда человек уехал и говорит: «Через полгодика я вернусь. Хорошо, через годик». Это путь к страданиям, а я страдать не хочу. Хватит, настрадался. Поэтому я жду возвращения домой, но при этом я готов к тому, что мне придется здесь прожить много времени. Ничего, наберусь прогрессивного европейского опыта и привезу его в Россию. А может оказаться, что я смогу здесь применить российский опыт. Это было бы очень здорово, потому что Европе все же есть чему поучиться у российского гражданского общества и особенно у IT.

После смерти Навального надежда на «Прекрасную Россию будущего» умерла?

— У кого-то умерла. Действительно большое количество людей разочаровалось, и у меня тоже бывают такие настроения. Но надежда — это такая вещь, что если в тебе есть хотя бы один атом надежды, то в какой-то прекрасный момент он превратится по вселенную. А этот атом есть даже в самом разочаровавшемся человеке. Он только кажется разочаровавшимся, но в его жизни просто не встретился тот человек, который заразит его бактерией надежды. Я согласен, ситуация очень плохая, это правда. Надо признать, что мы во многом проиграли, но не во всем. Наши позиции сильно ослабли, но несмотря на это появляются отдельно взятые люди, проекты, группы людей, которые что-то делают, которые что-то реализуют. Все равно когда-нибудь это даст свои плоды. Как говорится: «Нас хотели закопать в землю, но они не знали, что мы семена». Прорастем когда-нибудь.